Чикатило. Явление зверя - Алексей Андреевич Гравицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктор в своем кабинете вздрогнул, будто и в самом деле услышал звук выстрела. Поежился, решительно поставил под рапортом дату и размашисто расписался.
Часть VI
* * *
В кабинете Чикатило было по-домашнему уютно. На стене тихо постукивали часы с маятником, на тумбочке в углу стояла электроплитка с чайником, рядом расположился аквариум, на подоконнике выстроились аккуратные горшки с цветами. Цветы были ухоженными, а не воткнутыми для проформы, заброшенными и обреченными засыхать, как это часто бывает в казенных кабинетах. И даже неизбежные шкафы с бумагами, сейф, вымпел «Победителю социалистического соревнования» удачно вписались в обстановку и не разрушили уюта.
Мужчина сидел за столом и заполнял бумаги. Вернее, пытался заполнять. Из раскрытого окна доносились детские голоса, смех. Эти абсолютно посторонние в рабочем кабинете звуки сильно отвлекали.
Наконец он не выдержал, встал из-за стола, подошел к окну и выглянул на улицу. Внизу криком носилась компания пацанов. Голоногие, загорелые, они самозабвенно гоняли мяч по пустырю.
Чикатило вернулся к бумагам, но работа не клеилась — отвлекали мальчишечьи голоса. Борясь с накатывающим вожделением, он снова поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Он не думал даже о том, как давно не давал удовлетворения темной своей страсти, просто чувствовал, как отключается разум. Но не сейчас же, не здесь, не среди рабочего дня.
Он подошел к аквариуму, стараясь отвлечься, достал пакетик с дафнией и принялся кормить рыбок в аквариуме, постукивая ногтями по стеклу. Рыбки наивно плыли на это постукивание. Можно было ничего им не дать, они приплыли бы все равно, это был природный рефлекс, а против природы не попрешь. Точно так же, повинуясь природе, идут с ним незнакомые люди — женщины, дети…
Крики за окном не смолкали. Мысли крутились не в ту сторону. Чикатило включил плитку, снял чайник и уставился на нагревающуюся спираль. Плитка была хорошей, спираль покраснела довольно быстро. Крики за окном, словно назло ему, сделались громче.
Чикатило растопырил ладонь. Глядя за окно, он опускал ее — все ниже и ниже над раскаленной плиткой. Наконец один палец дотронулся до покрасневшей спирали. Лицо мужчины исказилось, глаза будто стали стеклянными. Сквозь стиснутые зубы вырвался стон. Трудно сказать, чего было больше в этом стоне — боли или сладострастия.
Он медленно отнял руку от плитки. На пальце остался ожог. Боль немного отвлекла, но легче не стало. За окном ликовали юные футболисты — кто-то забил гол.
Чикатило резким движением выключил плитку и вышел из кабинета.
В кабинет начальника он явился уже с забинтованной рукой и четким планом, как выбить из руководства командировку.
— Доброе утро, Иван Трофимович.
— А, Андрей Романович. И тебе не хворать, — благодушно приветствовал начальник. — Что с рукой? Бандитские пули?
— Пустяки, — улыбнулся Чикатило, — дома оцарапал.
— Ты по делу?
Чикатило кивнул.
— Давай, только быстро — мне из главка должны звонить, — деловито поторопил Иван Трофимович.
— Я накладные проверил — нам недопоставили муфты и прокладки для насосного оборудования. По шести накладным.
— Они чем там, жопой, что ли, смотрели на приемке? — нахмурился начальник.
— Может, и жопой, — пожал плечами Чикатило. — Так я к чему — ехать надо, выбивать.
— Понятное дело, надо… — кивнул мужчина. — Сам поедешь или кого помоложе отправить?
— Сам, конечно.
— И чего тебе не сидится на месте, Романыч?
— Люблю ездить, Иван Трофимович, — улыбнулся Чикатило. — Душу мне командировки греют. Другие города, другие люди. И жена с детьми дома ждут — приятно.
Зазвонил телефон. Иван Трофимович снял трубку.
— Да, слушаю.
То, что сказали на том конце провода, видимо, его не обрадовало, начальник поменялся в лице, но голос его зазвучал делано приторно:
— А, добренького утречка, Лев Валерианович! Рад слышать, — он прикрыл трубку ладонью и быстро зашептал подчиненному: — Все, Романыч, иди! Выписывай командировку и езжай! Два дня тебе хватит?
Чикатило кивнул и направился к двери. Все вышло как нельзя лучше.
* * *
— Итак, что мы имеем на сегодняшний день? — говорил Кесаев, прохаживаясь по кабинету Ковалева.
Сам хозяин кабинета сидел во главе стола и мрачно разглядывал опостылевшие лица членов двух следственных групп.
— Имеем мы, товарищи, очень — я бы даже сказал, непозволительно — мало, — продолжал Кесаев с занудной методичностью. — Что можно утверждать с уверенностью? Что убийца до сих пор на свободе.
Липягин громко хмыкнул, Ковалев посмотрел на него и нахмурился сильнее. Ерничанье сейчас было неуместно, не хватало еще дать Кесаеву лишний повод к чему-то прицепиться. Кесаев, впрочем, не обратил на майора никакого внимания, он встал на рельсы, и сбить с ходу его сейчас было непросто:
— Кто он? Вот тут мы вступаем в область догадок и предположений. Да, Евгений Николаевич?
Следователь поглядел на Некрасова, давая ему слово. Профессор, что сидел подле Ковалева, достал портфель и неспешно выложил на стол несколько отпечатанных на машинке страниц:
— На основании изученных мною дел я создал проспективный портрет нашего убийцы.
— Ух ты! А что, так бывает? — снова подал голос Липягин. — Почитали старые дела с висяками — и оппа, портрет убийцы на блюдечке, да?
Теперь уже нахмурился Кесаев. Некрасов тонко улыбнулся.
— Молодой человек, не помню вашего имени-отчества, я вас, конечно же, сейчас удивлю, но представьте себе — да, бывает. На то и существует наука…
Ковалев потянулся за выложенными на стол бумагами, принялся выхватывать из текста:
— «…Рост от 170 сантиметров, возраст от 45 до 50, астеническое телосложение, слабое либидо, дистония, проблемы с желудочно-кишечным трактом, гуманитарное образование…» Интересно. Товарищ профессор, у вас, возможно, и изображение убийцы имеется?
— Вот рисунок… — ответил за профессора Кесаев, — точнее, набросок, сделанный пять лет назад специально приглашенным художником на основании показаний свидетелей, видевших Закотнову с предполагаемым убийцей.
Кесаев выложил на стол перед Ковалевым лист бумаги с изображением человека в очках, шляпе и плаще.
— И еще, — весомо добавил Некрасов. — При нем обязательно должна быть сумка. Или, скорее всего, портфель.
— Почему это «обязательно»? — поинтересовался Липягин все тем же ерническим тоном.
— Понимаете, — волнуясь, вклинился в разговор Витвицкий, — он связывает жертв, он стирает и смывает кровь, он использует нож, вазелин. Все это нужно в чем-то носить с собой.
— Именно
