Пятнадцать ножевых 4 (СИ) - Вязовский Алексей

— Проще говоря — рекламы. Пиар — это от английского Public Relations. Связи с общественностью. Чем чаще тебя показывают по телевизору, тем больше знают, сильнее прислушиваются.

— У нас только Брежнева показывают — вздохнул профессор. — И к нему прислушиваться точно приходиться. Еле говорит.

Чазов с посольским и «переводчиками» о чем-то перетирали на передних сидениях, можно было перемыть кости руководству.

— Наше дело маленькое. Помахать ручкой со сцены, сказать как мы счастливы получить премию, да пообещать дальше двигать советскую науку.

— Кстати, о советской науке. Я подготовил новую статью в «Ланцет» с последними данными Чазова по клиническим исследованиям. Тебе нужно тоже поработать над ней. Статья пойдет за нашими тремя фамилиями.

— Тремя?!

— Евгений Иванович тоже в соавторах.

Класс. Что же... Этого следовало ожидать. Мы с Морозовым обменялись понимающими взглядами. Всегда такое было и дальше будет. Медицинские боссы впихивают себя во все перспективные исследования. Ладно, Чазов хотя бы предоставил базу ЦКБ для исследований, пусть будет... Паровоз в нашем деле не помешает.

А расщедрилась родина, ничего не скажешь. Не в клоповник в эмигрантском районе запихнули. «Интерконтиненталь», самый центр города, на берегу Майна. Сколько же тут звезд? Не удивлюсь, если все пять. И даже беллбой имелся, погрузил наши вещи на тележку и попер в лифт. А номера, хоть и не люкс, обычные, но, блин, по одному на каждого! Не надо слушать ничей храп. Плюс с видом на город, правда, но я не в обиде. Вот она, любовь отечества как проявляется. А нобелевских лауреатов в каких номерах селят, интересно?

Общий сбор был назначен через час. Я включил телевизор, наткнулся на какие-то местные новости. И телек с пультом, «Грюндиг», да еще и цветной. Хотел было пощелкать каналы в надежде на музыкалку, но в кадре заговорили по-русски.

— Вручение премии Коха советским ученым не говорит о преимуществе советского строя. Только советской науки, которая развивается независимо от идеологических шаблонов, — вещал средних лет мужик с немного надменным лицом. По крайней мере, на корреспондента он смотрел как на умственно отсталого.

«Александр Зиновьев, профессор философии», подписали наконец-то латиницей говорившего телевизионщики. Не напрасно я гомо советикуса вспоминал, вот и автор книги с таким названием нарисовался. Переключу от греха подальше, а то сейчас чекист какой-нибудь припрется, объясняйся потом.

В дверь осторожно постучали.

— Битте, открыто, — крикнул я, недоумевая, кого это могло принести.

— Гутен таг, герр Панов, — сказал человек, стоящий на пороге.

— И вам гутен таг, герр Старовецки, — ответил я.

Если честно, то юрист меня смог даже не удивить, а сразить своим появлением. Я ведь никому в «Ферринге» ничего про свой визит в Германию не сообщал. Думал позвонить Фредерику, передать пламенный привет, и узнать хотя бы вкратце, как идут дела. Но вот живого представителя компании не ждал. И ведь явно не случайно встречаемся. Вероятность его непреднамеренного попадания в мой номер считанные минуты спустя после заселения явно меньше нуля.

— Проходите, присаживайтесь, — шестеренки в моей голове со скрипом сдвинулись с места и я вспомнил тот набор слов, который по ошибке называл знанием английского языка. — Но как?

— Всё просто, герр Панов. Мой помощник позвонил в консульство и представился корреспондентом газеты «Форвартс», её выпускает партия труда... — тут я махнул рукой, мол, пропускайте, я даже товарища Жиля Бюссе знаю. — Нам сообщили, когда и куда вы приезжаете. Я был здесь вчера. А парень с рецепшн за десять марок был так любезен, что сообщил мне остальные подробности.

— Очень интересно. Скажите еще, что и демонстрацию в аэропорту вы организовали.

— Нет, это местные правые. Мы им только через третьих лиц сообщили дату прилета. Решили, что хороший пиар вам не помешает. Чем громче вас ругают здесь, тем больше любят на родине. Это во-первых. Во-вторых, мы в компании провели анализ публикаций насчет Хеликобактер Пилори. Тут есть хороший рыночный потенциал.

Он точно скромный юрист? Какие-то он вещи рассказывает, далекие от проверки договоров и написания исковых заявлений в арбитраж. Или этот товарищ — я присмотрелся к швейцарцу — серый кардинал Ферринга? Тогда многое становится понятным.

— Спасибо, герр Старовецки. Вы остановились здесь?

— Да, номер десять двадцать два. Связь по внутреннему телефону.

Ну, а дальше на меня полилась хоть и не очень полноводная, но река цифр и фактов, из которой я смог понять, что компания кризис потихонечку переживает. Исследователи успешно мучают мышек, и пытаются доказать, что свой хлеб едят не напрасно. Короче, всё идет по плану. Товарищ Маркус пробудет здесь до моего отлета, и я могу располагать им в полной мере.

Из-за предстоящего общего сбора наша встреча прошла в скомканном формате. А ну как припрется переводчик? Объяснить присутствие иностранца забредшим случайно в поисках чайного пакетика не получится. Лучше мы вечерком соберемся, когда всё успокоиться.

Собрание коллектива прошло в стиле классической двухминутки ненависти. Консульский хрен никуда не делся, выступил основным спикером. Из его речи мы узнали, что вокруг нас одни фашисты, грудные дети исключения не составляют. «Собственно, в аэропорту вы все сами видели». Основная цель существования этих тварей — выпить кровь советского гражданина и закусить его печенью, даже если та сильно пострадала от злоупотреблений. Ну и остальное в том же духе. Как товарищ выжил в столь враждебном окружении, он не сказал. Наверное, есть специальный раствор, которым себя можно опрыскать, чтобы не распознали на нюх маркеры, отличающие нас от остального мира.

После него выступил чекист, тот, который был моим переводчиком сегодня. Этот тоже напомнил про группу встречи в аэропорту и заявил, что одиночные прогулки исключаются. Естественно, в целях нашей безопасности. И как мне выполнять списки желаний? В составе нашего тесного коллектива я деньгами сорить вряд ли смогу. Придется включать опцию «звонок юристу». Интересно, а представительские расходы на меня любимого и членов моей семьи распространяются?

На мое скромное блеяние о фраках товарищ из органов сказал, что беспокоиться не о чем. Привезут и оденут. На этом все и закончилось.

Список желаний мы со Старовецки обрезали. Не по самое никуда, но изъяли видеоаппаратуру. Куда мне с этими коробками? На публику я набрал всякого барахла побольше объемом. Трусов, колготок и футболок с жевательной резинкой. И презервативов на сдачу. Напоказ.

Но это уже потом было. Сначала была премия. Если честно, я до этого премии только в бухгалтерии получал. Ну, грамоты всякие, ими обычно медиков усыпают к третьему воскресенью июня. От больницы, от горздрава, департамента, одна даже от министерства. А международными — не баловали. Наверное, не знали о таком замечательном специалисте. А тут — имени самого Коха.

Повезли нас, слегка встревоженных, по городу, в том же микроавтобусе. Наверное, странновато мы смотрелись, вылезающие из него во фраках перед зданием фонда имени какого-то Фридриха Эберта. Народу почти и не было. Какая-то сотня старперов, разбавленных парочкой десятков фрау, которые могли бы рассказать о встречах с императором Вильгельмом. Причем, не в детстве.

Ну, и корреспонденты. Их как бы не больше было, чем всех остальных. Рассадили за круглыми, накрытыми столами — бокалы с шампанским, легкие закуски. С голоду ну умрешь, но и не наешься. Оно и ясно — впереди фуршет.

На небольшой сцене царствовал Солк. Собственно, он нас выдвинул на премию — ему и вручать. Плюс разные херы. Их имена я честно пытался запомнить, но безуспешно. Ясно, что и организаторов, но черт, некоторые немецкие фамилии — это просто жесть.

Нам дали премии, а интернациональному коллективу, состоящему из пожилого француза Ледерера, еще более возрастного, но весьма жизнерадостного немца Пагеля, и чеха Стибло, который представлял сейчас Нидерланды, вручили золотые медали. Эти ребята заработали награду за туберкулез.