Рожденные в пламени (ЛП) - Кайм Ник

По численности мы превосходили Неистовых в отношении два к одному, но этот перевес резко сократился в первые же восемь секунд боя.

Пока я приближался к Рату, ненадолго объединившись с Морданом для убийства одного из Неистовых и тут же увидев, как Пожиратель Миров в ответ выпотрошил одного из моих братьев, то счел весьма вероятным тот факт, что нам позволили зайти так далеко. Что нас вытянули сюда ради перспективы хорошего боя. Возможно, Ангрону требовалось пустить кровь своим психотикам, прежде чем спускать их с цепи?

Я рассудил, что эта заносчивость погубит их.

Я встретился с Ратом в центре арены. При мне по-прежнему был мой щит – он стал бы существенным препятствием для парных фалаксов моего противника – но вместо зачехленного пистолета я извлек гладий.

Клинок против клинка. Этого требовала честь.

По началу Рат, казалось, оценил этот жест, но затем его лицо застыло в выражении чистой, неистовой ярости. Его глаза расширились, а спонтанно лопнувшие вены окрасили склеру в насыщенный кроваво-красный цвет. От человека не осталось и следа; теперь в нем был только зверь.

Почти три минуты он бил по моему щиту, пока я отчаянно защищался. Пожиратель Миров остановился, только когда Сомбрак попытался напасть на него и выручить меня. Несмотря на свою ослепленность жаждой убийства Рат инстинктивно ответил на угрозу. Он наполовину отбил удар Сомбрака и позволил клинку вонзиться в бок. Другим фалаксом он отсек моему брату голову.

Я ссутулился, слишком уставший, чтобы воспользоваться отвлеченностью Рата. Мой прорывной щит раскололся пополам, державшая его рука онемела и стала свинцовой. Я видел, как тело Сомбрака упало на колени, а его голова откатилась в тень.

После чего ликующий от убийства Рат повернулся и снова напал на меня.

На этот раз не было никаких боевых приемов. Рат опьянел от жажды убийства.

Его фалакс взметнулся вверх, и я изогнулся, принимая удар на свой плечевой щиток. Клинок попал в уязвимое соединение между металлическими пластинами брони и на всю длину вонзился в переплетение идущих под ними кабелей, рассекая мою плоть. Мгновенно хлынула кровь. Я чувствовал, как она затекает мне в подмышку и липнет к груди.

Второй клинок я заблокировал и отбил в сторону, после чего нанес колющий удар, от которого мой гладий на две трети погрузился в диафрагму Рата.

Ослабляющая рана, призванная замедлить врага и, в конечном счете, вывести его из строя. Рат не выказывал признаков ни того, ни другого. Мы были совсем близко друг от друга. Я чувствовал его гробовое дыхание. Жестокий удар головой разбил мою лицевую пластину, расколов ретинальные линзы и засыпав лицо осколками стекла. Удар локтем поставил меня на колено, после чего Рат вонзил фалакс мне в бок, где тот застрял подобно гвоздю.

Я закричал. Он взревел.

Конец был близок, а мой бессмертный долг, наконец, уже почти отдан. Я увидел свой прорывной щит, разбитый на куски и брошенный на палубу. К нему присоединились другие щиты и тела моих братьев.

Мы не должны были ломать строй, не должны были поддаваться ненависти и ярости. Истинно нашими были холодный расчет, благоразумие и нерушимость тактической логики. Мы согрешили, и теперь пришло время искупления.

Склонив голову, я почувствовал, как по моему телу разливается холод. Сопоставимый со слабым, бестелесным ощущением моей кибернетики.

Но удара не последовало. Моя голова осталась на плечах.

Вместо этого я услышал гудение клаксонов аварийных сирен, в то время как арену залило резким красным светом.

Азоф с боем вырвался из ямы. Он был изранен, его громовой молот покрывала кровь, но сержант по-прежнему стоял на ногах. Он разгерметизировал помещение, сбрасывая всё в пустоту.

Пожиратели Миров не чистили яму перед боем. Они продували её с помощью вакуума космоса. Мой брат нашел механизм и сделал это снова, только теперь уже с нами и нашими врагами.

За те несколько секунд, что у меня оставались, я увидел на лице Азофа мрачное смирение. Не такого конца он желал.

А затем меня выдернуло давлением вырывающегося газа. Из-за отсутствия воздуха и силы тяжести я не чувствовал ничего, кроме легкости. Стремительный выдох корабля унес последний вызывающий рык Рата, заглушив голос воина в темном беззвездном космосе. Пожиратель Миров попытался ударить меня с разворота – не из жалкой безнадежности, а принужденный тем, что подпитывало его ярость – но медленно опускающийся фалакс прошел мимо цели.

Лазерные вспышки прорезали тьму, пронзая нас своими ослепительными лучами. Рата порвало в клочья так же, как и моих братьев. Я увидел, как пронзило в грудь Азофа, после чего скользящим ударом задело меня.

Я завертелся, исчезая в бесконечной пустоте. Просто ещё один кусок мусора.

Передо мной раскинулось зрелище сражающихся звездолётов, ужасное и прекрасное одновременно. Бортовые залпы рассекали километры космоса. Расцветали взрывы, жалкие в своем безмолвии. «Горгонеска» накренялась, её двигатели заглохли, а щиты и броня оголились.

Дойдя до критического состояния, её варп-двигатели стали похожи на рассвет маленького солнца, беззвучную вспышку удивительного света, опалившего мои сетчатки. Из-за давления ударной волны я пришел в движение, мою броню продолжал покрывать иней, даже когда я почувствовал взрывной ожог последнего драматичного вздоха «Горгонески».

– Я мало что помню после этого, – сказал я своим обвинителям. Передо мной вновь предстала чёрная палуба «Стойкого», когда я оставил воспоминание о «Ретиарии» позади, – кроме того, как пришел в себя в вашем апотекарионе и меня привели в этот ангарный отсек для скорого суда. – Я не смог сдержать горечь в своем голосе.

– Ты считаешь, что с тобой жестоко обращались, легионер Галлик?

Я отказался отвечать, моя голова согнулась под холодной тяжестью лезвия топора на моей шее. Мёртвые взгляды моих застывших на палубе обезглавленных братьев, казалось, насмехались надо мной. И я собирался присоединиться к ним.

– Прежде, чем вы убьете меня, – наконец произнес я, – скажите мне, мы прорвали блокаду?

Мой обвинитель вышел вперед, в свет. Я услышал, как он сделал рукой какой-то жест – раздалось жужжание старых сервоприводов запястья или же локтя – и почувствовал, что давление на мою шею ослабло. Я посмотрел в лицо железного отца, но не узнал его.

Он был весь в шрамах, его левая щека и часть черепа тускло блестели в полумраке. Подобная проволочному войлоку плотная седая борода была острижена, на выступающем властном подбородке осталась только похожая на наконечник копья бородка. Почтенный железный отец смотрел на меня так, словно я был грязным маслом, которое ему нужно соскрести со своих оружий.

– Мы потерпели неудачу, – ответил он. – Мы были слабы.

С ним были ещё двое, Саламандр и Гвардеец Ворона.

– Это варварство... – Несмотря на низкий гул импульсных двигателей «Стойкого», отчасти перекрывавший его голос, я услышал ворчание сына Вулкана. Его глаза вспыхнули, как раскаленные угли.

Гвардеец Ворона осторожно поднял руку, предупреждая Саламандра, чтобы тот умолк, и они вместе сделали шаг назад. Это было дело Железных Рук, проводимое в соответствии с медузийскими обычаями так, как нас научил наш отец.

Мне оказалось нелегко осмыслить сложившуюся ситуацию: неуместное присутствие воинов других легионов, фаталистический настрой, исходивший от железного отца. Кроме того, была ещё и последняя личность, мой потенциальный палач, казавшийся мне знакомым, и это всколыхнуло во мне беспокойство, которому я в то время не мог найти объяснения.

– Тогда каковы приказы нашего примарха? Гор побежден? Или мы всё ещё сражаемся за Исстван? – У меня было так много вопросов. – Что с «Ретиарием»?

Железный отец печально покачал головой.

– Всё кончено, легионер Галлик. Ты единственный пережил атаку на «Ретиарий». Война за Исстван завершилась. Мы потеряли... – Он остановился, как будто предупреждая меня о грядущем ударе, чтобы я смог к нему подготовиться. – Феррус Манус мёртв.