Иероглиф - Токарева Елена О.

Я сказала: «Сейчас. Подожди!» – и побежала в спальню. Там я вынула из шкафа все свои шмотки и быстро их перетряхнула. Я выбрала полупрозрачное платье. Надела под него черное белье и впервые за долгое время накрасила физиономию по всем правилам боевой раскраски. Это значит, что я нанесла на лицо тон, нарисовала глаза, светлой помадой тронула губы и создала на лице полное впечатление, что оно не накрашено вообще. Волосы я слегка обработала горячими щипцами, а потом растрепала. И надев на светлые колготки туфли на высоком каблуке, вышла в коридор. Рома присел на пуфик и спокойно разглядывал Ливеншталя, который тоже сидел в коридоре. Они были похожи на двух взъерепененных котов.

– Ну, я пошла, – сказала я своему народу. – Прогуляюсь со своим школьным товарищем. Мы давно не виделись.

Краем глаза я уловила, что изменения в моем внешнем облике произвели на публику сильное впечатление.

– Ливеншталь, если мы с тобой сегодня не увидимся, то созвонимся, ладно? Извини меня. За тобой, наверное, скоро заедет Илона. Так что прощай!

Мы вышли с Ромой на улицу. Там стояла его машина. Простая практичная иномарка «Субару». Мы сели в нее и поехали в итальянский дансинг. Там мы ужинали и танцевали всю ночь. Целовались. И я была счастлива. Господи, как я была счастлива! Господи! Как я была…

Обратно мы приехали под утро. Прошли на цыпочках мимо спящей консьержки. Пешком взлетели на мой этаж, и я открыла дверь квартиры своим ключом.

Проходя в спальню мимо гостиной, я с великим удивлением обнаружила, что в ней на диване спит Ливеншталь. Илона почему-то его не забрала…

Мы легли с Ромой в постель и всю ночь занимались любовью. Я вдыхала запах его тела. Гладя меня по голове, он нащупал шрам и спросил: «Что это?» – «Это шрам, который мне напоминает, что люди смертны…» – «А у меня вот что…» – Рома взял мою руку и заставил провести по своему запястью: у него тоже был шрам. «А у тебя что?» – «Это я на стамеску напоролся…»

Потом мы заснули. И я как раз поместилась у него под мышкой. Господи, как я была счастлива! Как мне было хорошо и спокойно! На свете есть Бог! И этот Бог – любовь.

Проснувшись утром рядом с Ромой, я вдруг поняла, что хочу, чтобы из моей квартиры все, кроме Ромы, исчезли. Пока Ромы не было, вся эта камарилья исполняла роль моей семьи. А я была ее главой. Появление Ромы меняло ситуацию в корне. Мне столько надо было ему рассказать. И зачем мне чье-то присутствие? Оставить придется только Ли. У меня не было сил расстаться с китаянкой, ее массажи стали частью моей ауры.

Рома еще спал. Я не стала орать на всю квартиру и звонить в колокольчик. Я тихо нащупала тапочки и пошла искать Ли. По дороге я опять увидела спящего Ливеншталя и решила, что немного погодя я позвоню Илоне и спрошу, почему она не забрала Славика. Я погрузилась в ванную и приказала Ли сделать мне массаж в воде. Пока Ли колдовала над моей головой, шеей и руками, я пришла к неожиданному выводу: моя жизнь круто изменилась. Я вспомнила о родителях и решила, что меньше всего я хотела бы их возвращения из Парижа. Если это случится, я тотчас уйду из дома.

Когда проснулся Рома, я уже приготовила на кухне фондю и пожарила тосты, отогнав от плиты Сативати. Я слышала, как Сативати прошептала Ли:

– Madam wants to cook herself. She will fire us soon, I guess…

Надо было действительно куда-нибудь пристроить индусов. Полагаю, что богатый Ливеншталь мог бы взять их в услужение на свою виллу. Во времена Грибоедова это было модно, завести, например, «арапку-девку». Сативати могла бы ходить в национальных одеждах… подавать чай, курить благовония. Велусами мог бы стать садовником. Надо их пристроить.

Зашла в спальню к Роме. Свежа и хороша собой. Это было первое утро за долгое время, когда я себя чувствовала человеком и женщиной. Я даже захотела замуж. Женщины выходят замуж, чтобы командовать мужем и детьми, давать распоряжения горничным, сторожам и другой прислуге. Столько лет у меня за спиной сипел холодный ветер одиночества, а сейчас мне было хорошо.

Проснулся Рома и сказал, что ему нужно срочно бежать на работу. Я спросила его, где он работает и что за черная форма, в которой он пришел. Он сказал, что работает в Чайна-тауне! Он так аккуратненько это сказал, при этом глаза его стали непроницаемыми.

Нет, вы подумайте: мне морочили голову, как трудно попасть за стенку, а безо всяких усилий два близких мне человека устраиваются туда на работу, и только я ни разу не была за стенкой.

– Я хочу туда попасть, – сказала я Роме.

– Да я как раз хотел тебя пригласить сегодня вечером на одно шоу.

– Какое шоу? – спросила я фальшивым голосом.

– На стриптиз. Ты как… не брезгуешь такого рода развлечениями? А то с непривычки бывает тяжело, можно даже заболеть.

– Ромочка, – сказала я притворно-равнодушным тоном, – я буду ждать, когда ты выйдешь на улицу с пропуском для меня на главной проходной.

– Отлично, – сказал Рома. Он бодренько вскочил с кровати. Впрыгнул в брюки. И через секунду уже был готов к отходу.

– А завтрак? Я же приготовила завтрак!

Рома удивился:

– Завтрак? Ты умеешь готовить завтрак? Я думал, что только мамы и бабушки умеют готовить. Ну, если ты совершила такое серьезное дело, придется позавтракать.

Когда я вышла из спальни вместе с Ромой, челядь распласталась по стенам коридора. Черт знает что! Но мне понравилось.

Роман с удивлением слопал фондю. Но сообщил мне, что фондю ему показался слишком тяжелой пищей, в то время как китайская еда легка и духоподъемна. «Это ничего, что они путают курицу и рыб у, муху и котлету».

Надевая в прихожей ботинки, он между делом спросил меня:

– А дедушко останется жить с нами навсегда?

– Ты про Ливеншталя? Ну что ты! У него есть, где жить. Это один из богатейших людей нашего города.

И Рома ушел. Чертовски скомканно все получилось. Мы с Романом очень мало говорили вчера. Сначала мы ощупывали друг друга. Потом начали безумно веселиться и танцевать. Я пила вино. И опьянела. Обычно ведь я не пью. Рома на меня смотрел. На меня, как правило, не смотрят. Чтобы привлечь мужское внимание, я должна совершать что-то экстраординарное.

В ресторане было шумно, и мы не говорили. Потом мы поехали ко мне и всю ночь занимались любовью и совершенно не поговорили о самом главном. О том, как мы прожили эти годы.

Ну, вот, Ливеншталь проснулся. Он чертовски плохо выглядел.

– Славик! – сказала я, влетая в гостиную, легко, будто стрекоза. – Ты почему оказался в таких некомфортных условиях? Разве в твоем положении можно спать на диване? Спина как?

Ливеншталь сказал:

– Болит адски.

– Может быть, вызвать тебе «скорую»?

– Вызови мне «медленную», – пошутил Ливеншталь. – Юля, не беспокойся, я сейчас позвоню своему шоферу, он за мной приедет… скажи, тебе не звонила Илона?

– Она мне не звонила. И мало того, ее телефон отключен.

Я внимательно следила за выражением лица Ливеншталя. Мне показалось, что на его глаза навернулись слезы. Он отвернулся к окну.

– Что ты, Ливеншталь?

– Да, – сказал он глухим голосом, – человек, какое бы животное он ни был, обижается, когда ему наступают на рога.

– Ты о чем, Славик?

– Какой я тебе «Славик»! – разозлился Ливеншталь. – Мне сорок пять лет, я вдвое старше тебя, а вы тут мне крутите яйца, как мальчишке!

– Я тебе яйца не кручу, – отказалась я от такой чести. – А Илону ты выбрал сам. При всем многообразии выбора альтернативы нет. Ведь так?

– Ты тоже хороша! Притащила этого охранника из Чайна-тауна. Залегла с ним в койку. Я не представлял, что у тебя такой низкий уровень притязаний. Где ты его откопала?

– Это не твое дело! Убирайся!

– Ладно, – смягчился Ливеншталь. – Прости меня. Но все же: где ты могла подцепить охранника? Ты ведь не ходишь по улицам.

– Я с ним училась в одном классе. Это моя первая любовь.

– Прости, Джулия, я не знал… И какие у вас планы?

– Не твое дело.

– Четко отвечаешь, по-боевому.