Построить будущее - Марик Лернер

Нет, будь я обычным мужиком из-под Архангельска, скорее всего натурально пучил бы глаза и удивлялся. Только хоть тело у меня здешнее, душа из иных времен. И там не то чтобы совсем в порядке вещей, но никого таким поведением не поразишь. Хотя и в далеком двадцать первом веке не все афишируют свои наклонности. Бывают замужние, изменяющие мужьям, так почему с женщиной хуже, чем с мужчиной? По мне, напротив, окажись любовником кто-то из гвардейцев, непременно полез бы выяснять отношения. А так всех ситуация устраивает. Ну, может, кроме будущего супруга, только его мнение мало кому сдалось.

— Все это мне не интересно, — говорю с ленцой. — Не за тем пришел. Хотелось услышать компетентное мнение о людях у власти.

— О ком именно? — деловито спросил Бирон.

— Начнем с Кабинета министров.

Очень интересный государственный орган. Анне Иоанновне сидеть за делами быстро наскучило. Она почти перестала приходить на его заседания, лишь изредка заглядывая для проформы. А чтобы дела не стояли и не докучали бесконечными бумагами и докладами, передала Кабинету право решать дела своим именем. Указом от 9 июня 1735 года подпись трех министров была приравнена к подписи императрицы. На практике же было достаточно и двух, а затем и одной подписи министра под указом.

— Например, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, — предлагаю, с удовольствием наблюдая загоревшиеся неприязнью глаза.

Формально не занимая в этом высшем правительственном учреждении первого кресла (оно было за Черкасским), Остерман подавлял и частенько обставлял остальных членов собрания, если они не выступали единым фронтом. Его жизнь полностью и целиком была поглощена работой и интригой. Все остальное казалось ему второстепенным и не важным.

Как правило, в самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он заболевал. Сказавшись немощным, что происходило всегда при необходимости принимать важнейшие решения. К примеру, уклонился от написания манифеста о регентстве. Причем на первоначальном обсуждении присутствовал и тут же доложил царевне о происходящем, в очередной раз сделав правильную ставку.

Уж кого Эрнст Иоганович натурально ненавидел, так Остермана. Какие там немецкие партии! Пестрая компания, окружавшая престол внучки бывшего подданного польского короля, состояла из курляндца Бирона, лифляндцев братьев Левенвольде, ольденбуржца Миниха, вестфальца Остермана, «литвина» Ягужинского, потомка кабардинских князей Черкасского, русских Головкина, Ушакова и Волынского. Они боролись за власть, влияние, милости у трона, норовя утопить противника, попытавшегося подняться повыше. Не за происхождение, хотя Волынский всерьез гордился знатностью и предком, побывавшим на Куликовом поле. Нет, всех волновала близость к императрице в первую очередь.

— Подлец! — с глубокой убежденностью заявил Бирон. — Вечно бегал от одного покровителя к другому, не забывая предать предыдущего. Сначала вице-канцлер Петр Павлович Шафиров, потом Меншиков, которого Остерман предал ради Петра Второго и Долгоруких. При Анне он заигрывал сначала с Минихом и пытался изображать моего друга, постоянно держа камень за пазухой.

Как ни удивительно, но от неприятных типов порой пользы значительно больше наблюдается, чем от откровенных идеалистов. Остерман был силен в дипломатии. Не менее пятнадцати лет создавал русскую внешнюю политику, и результаты этой деятельности для империи достаточно успешны. Основу Остерман видел в трезвом расчете, прагматизме, умении завязывать союзнические отношения только с теми державами, которые могли быть полезны России.

Благодаря усилиям Остермана Россия с 1726 года вошла в тесный союз с Австрией, что было перспективно и чрезвычайно важно в предстоящей борьбе с османами за Северное Причерноморье, а также при разделах Речи Посполитой. Но вот поспешное согласие на подписание крайне неудачного мира всерьез вызвало неудовольствие Анны Карловны. И сепаратный мир, подписанный Австрией, явный провал. Он оставил у новой царицы не лучшее впечатление о работе внешнеполитического ведомства под руководством Андрея Ивановича.

— Давние обстоятельства меня мало интересуют. Начнем, скажем, со смерти Ягужинского. Мне представляется, в Кабинете длительное время сохранялось нечто вроде равновесия, и с уходом Павла Ивановича, мир его праху… — Машинально крещусь. Уже давно не задумываюсь о поведении. Врос в окружающий мир полностью и многое совершаю автоматически. — Остались двое: Остерман и Черкасский. Пронырливый Андрей Иванович неминуемо подмял бы под себя вечно спящего Алексея Михайловича.

Черкасский оказался странным типом. Вел себя в высших эшелонах власти на удивление скромно и незаметно, подпевая сильнейшим да прислушиваясь к советам своего формального подчиненного — вице-канцлера Остермана. Может, это и называется умением выживать в достаточно неприятных обстоятельствах? Канцлер, ни за что не отвечающий и ни во что без прямого приказа не вмешивающийся. Идеальная личность для всех сторон.

— И тогда появился Волынский. Твоя креатура.

— Артемий Петрович первоначально удачно зарекомендовал себя как администратор, — сухо поведал Бирон.

— И с Остерманом не ладил, — подхватываю.

— Он вообще ни с кем не способен поладить! Мало того, излишне вспыльчив и мнит себя самым значительным, мечтая быть первым. Бойся таких людей, Михаил! Они не помнят добра, имеют склонность забывать тех, благодаря кому вознеслись на вершину. Стоит понюхать почестей и власти, как принимаются себя вести резко и вызывающе по отношению к благодетелю.

Ну да. Предавать красиво надо уметь. Не каждому дано, а высокий пост кружит голову и портит характер. Но тут еще присутствует маленький нюанс: в последнее время Волынский зачастил к Анне Карловне. Пытался давать советы и втереться в доверие. Бирону подобного рода поведение никак не могло прийтись по душе. Его назначенец вышел из-под влияния и пытается интриговать.

— Я ошибся в Волынском! — заявил потерянно мой собеседник, подтверждая мнение, что при необходимости умеет признавать ошибки. — И дело даже не в его подлости и вечных проигрышах в спорах с Остерманом на заседаниях Кабинета, по горячности и незнанию обстоятельств. Он предал доверие и мою дружбу… Не верь ему! Он и тебя постарается оттолкнуть и при удачных обстоятельствах воткнет нож в спину.

Как и все прочие. Стоит зазеваться, и алчущие милостей затопчут. Положительно удачно, что не ввалился с ходу в царское тело. Того же Петра Второго. Заморочили бы запросто, если потихоньку не удавили. Я до сих пор не уверен полностью в смерти его конкретно от оспы. Похоже, к ней добавились осложнения от простуды и неумеренного образа жизни. Могли и травануть. Как выяснилось, не в одной Европе у Борджиев яды в ходу. А притязания Долгоруких многим не по сердцу оказались.

— Все одинаковы! — будто читая мои мысли, провозгласил Бирон. — Миних, что ли, лучше? Первые годы регулярно бегал и наушничал. А потом тоже решил соперника из себя изображать. Тьфу! — Он сплюнул.

Ходили в свое время слухи, что чуть ли не турецкую войну придумали для отправки туда Миниха. Подальше от Петербурга. Справится — молодец. Нет — падение не замедлит. Бирон в любом случае в плюсе. Возможная оппозиция знати и генералитета была успешно предотвращена. Хотя о реальной фронде говорить не приходится. Петровские реформы и вызванный ими приток отечественных и заграничных выдвиженцев сделал невозможным какое-либо сплоченное выступление против монарха.

Оно хорошо заметно на истории Анны Иоанновны с верховниками и разорванными кондициями. Противопоставила одну часть дворян другой и выступила арбитром. Не прошло и нескольких месяцев, всех подряд скрутила в бараний рог. Никто пикнуть не смел. Какие там конституции и парламенты с ограничением прав монарха. Нет, определенно не пришло еще время на Руси для демократии.

— Ни при едином дворе, статься, не найдется больше наговорщиков и доносчиков, как при российском, — заметив мой интерес, продолжил он. — Обо всем, про что в знатных домах беседовали, моментально обстоятельно докладывали. Что было сказано вчера за ужином, кто с кем и против кого намерен дружить.

Интересно, он не в меня булавкой заодно тычет? Я тоже к Анне Иоанновне с докладами о ее племяннице ходил. Правда, с ведома подопечной, но ему откуда знать.

— Я думал о тебе, — продолжил он свой монолог достаточно неожиданно. — Ты умеешь находить правильные ходы. Расшифровка тайнописи в дипломатической почте много пользы принесла. Золотые россыпи дали уже до сорока пудов металла. Проект снятия внутренних таможен после минимальных уточнений — в первый год восемьсот тысяч рублей, во второй почти полтора миллиона.

Это при бюджете в районе девяти миллионов! Ничего удивительного, что налоги не поднимали. На пустом месте вышла огромного размера прибавка. Думаю, почти вся ушла на нужды армии, но без этого неминуемо грозило обнищание населения в результате дополнительных тягот на чрезвычайные нужды. Мне определенно есть чем гордиться.