Ложа чернокнижников - Роберт Ирвин

— Она заплатит. Всему есть цена, — это были последние слова Фелтона (полагаю, сейчас он не Фелтон, а Чарльз Фелтон или просто Чарльз), прежде чем он попрощался с Бриджет и вернулся в комнату. Жалобы Бриджет, или что там она ему сказала, вытеснили из его сознания мою проблему, и он ограничился лишь замечанием, что я должен прилагать больше усилий, чтобы понять, почему судьба свела меня с Мод. Потом он попросил меня пойти переодеться и поскорее спуститься в Ритуальную Залу.

Открывая собрание в Ритуальной Зале, Гренвилль объявил, что Dolor Mundi, только что вернувшаяся из Америки, познакомит нас с различными техниками созидания — в этой технике члены американской ложи достигли определенных успехов.

Но это было еще не все.

— Но перед этим, — продолжал Гренвилль, — Ложе придется заняться одним исключительно важным делом. В четверг вечером, 8 июня некая молодая женщина по имени Салли Вернон прервала собрание в этом зале. Теперь необходимо, чтобы мы не только полностью очистили Хораполло-хаус и изгнали из него всяческую скверну, но и совершили искупительные жертвоприношения духам, которым было нанесено столь тяжкое оскорбление.

Вид у Гренвилля был мрачный, но голос звучал твердо и спокойно. Он говорил как робот. Вспоминая обо всем этом задним числом, я думаю, что мне решили преподнести урок послушания. И на долю Гренвилля выпало очередное испытание на Пути.

Мы начали с призывания Безглавого, «Светоча Преисподней», прося его благословить нас. Когда над жаровней поднялся цветной дымок, меня уже не в первый раз поразило, что я вступил в мир, столь непохожий на мир, населяемый людьми в серых костюмах. «Немногие и безвестные будут властвовать над многими известными миру». Все ритуалы Оккультного Пути очень красивые. В них естественная музыка сливается с негромкими песнопениями, потрескиванием горящих трав и шуршанием шелковых одеяний. Так было тысячи и тысячи лет назад.

Кто-то вытащил грязную молочную бутылку и установил ее в центре пентаграммы. Один из членов Ложи стащил ее с порога квартиры Салли.

Молочная бутылка оказалась здесь, потому что это был предмет, к которому недавно прикасался объект экзорсизма. К бутылке присоединилась фотография Салли. (Откуда они ее достали?) Фотография, разумеется, должна была дать нам образ, на котором мы должны были сконцентрировать свое внимание. Гренвилль и я первыми плюнули на фото Салли. После того как все сделали то же самое, лица ее стало практически не видно из-за стекающей слюны. Затем, обступив пентаграмму и объединив нашу духовную энергию, мы призвали с полдюжины ларв одну за другой. Появление каждой Гренвилль отмечал припевом:

Я пришел со скорбью и радостью,Я теперь следую далее с благодарением,Чтобы вершить свою Волю на землеСреди легионов живых.

Потом в пентаграмму вступила Элис и, взяв в одну руку бутылку, а в другую — мокрую от плевков фотографию, приняла Позу Смерти. Это должно было означать, что ларвы теснятся вокруг нее, обнюхивают бутылку и изучают фотографию Салли — так, чтобы запах и образ стали частью их смятенных сновидений. Ларвы, как свора ищеек, побегут впереди госпожи Бабалон.

Затем мы приступили к пробуждению госпожи Бабалон, чтобы она могла оседлать Зверя и помчаться на нем в погоню за добычей.

Разумеется, на это требуется гораздо больше времени, и это очень опасно. Эта процедура началась сегодня вечером, а завершится через несколько недель, а то и месяцев. Дело это нелегкое.

«Нет милосердия, как и нет вины. Есть Закон. Делай что должен».

Возможно ли, чтобы подобные вещи работали? Даже сейчас, зная о силе Взгляда, я с трудом верю в силу магии на расстоянии. Естественно, если бы я действительно думал, что Салли умрет, оттого что я плюнул на ее фотографию, я никогда бы этого не сделал. Самое странное, что Салли действительно верит во всякие там вибрации и вуду. Если она когда-нибудь узнает, что над ней совершили такой ритуал проклятия, думаю, что она и впрямь может свернуться клубочком и умереть. Но она об этом не узнает.

Когда экзорсистский ритуал закончился, Бриджет взяла на себя роль руководителя созиданием. Мы расселись в Ритуальной Зале, а она стала нам объяснять, что такое созидание в технике шибболет и как мы должны вести себя. Предполагается, что в шибболете вы переживаете катарсис, отождествляя себя с человеком, которого вы ненавидите больше всего на свете, или подражая самым ненавистным действиям и чертам этого человека, так как ненависть, словно рак, выгрызает человека изнутри, если ее не выразить.

Бриджет первая вышла на середину Залы. Она отождествила себя с Джейн Мэнсфилд. Это было жутковато. Я видел Джейн Мэнсфилд в кино, и Бриджет на нее ни капельки не похожа. И все же каким-то странным образом Бриджет была не просто похожа на пышнотелую кинозвезду. Она была ею. Бриджет то уплывала из моего поля зрения, то появлялась снова. То мне казалось, что я вижу перед собой худую старуху с блестящими глазами. А то я видел секс-бомбу, выпячивающую свои огромные груди. Затем к «Джейн Мэнсфилд» присоединился Гренвилль. В качестве объекта пародии он избрал своего безгрешного, но глубоко ненавистного отца. Один за другим мы выходили на середину Залы.

Я не знал, кем буду, вплоть до той секунды, когда я встал и открыл рот.

— Я — Мод Боулскин, — сказал я.

За последнюю пару недель я провел с ней столько времени, что мне не составило большого труда влезть в ее шкуру. Я ужасно стеснялся, оказавшись среди такого количества незнакомых людей. Очутившись перед Джейн Мэнсфилд, я стал заикаться и понес какую-то чепуху. Сначала я настаивал, что видел все ее фильмы. Потом, под нажимом, признался, что не помню ни одного. Мне удалось вспомнить один-единственный фильм, правда, звездой в нем была не Джейн Мэнсфилд, а Ширли Итон. Я отвернулся и нырнул в сторону и стал нервно кружить по залу, ища, с кем бы заговорить, я подхватывал обрывки чужих разговоров, говорил приятные и вместе с тем бессмысленные и скучные вещи. Я понимал, что отчаянно хочу стать душой общества. Я рассказывал несмешные анекдоты, и, поскольку никто не смеялся, я сам заливался от дикого хохота. В «Мод» было что-то такое, что заставляло людей пятиться от нее.

Шиббалет напоминал вечеринку с коктейлями из ночного кошмара. Кроме «Мэнсфилд» единственной знаменитостью, которую я встретил, была «мать Тереза». Все остальные в Зале были просто славные люди — серьезные, скромные, доброжелательные, честные, аккуратные, отзывчивые, ответственные. Там были родители, братья, учителя, сослуживцы, и все — скучные и противные. Мне понравилась эта игра, и мне нравилось быть Мод, жаждущей произвести хорошее впечатление и отчаянно ищущей любви.

Я чувствовал себя замечательно, пока я не столкнулся с Элис. Сначала я не мог понять, какую роль она себе выбрала. Кто этот высокомерный проныра, любящий щегольнуть длинными учеными терминами и одновременно так старательно корчащий из себя хиппи? Меня словно молнией ударило, когда я понял, что Элис изображает меня. Не потому, что она изображала меня очень похоже. Ее пародия была почти неузнаваемой. Нет, я испытал шок от встречи с человеком, который ненавидит меня больше всего на свете. Ее ненависть озадачила и обидела меня.

Мне пришлось на время выйти из роли, чтобы спросить, в чем дело.

— В чем? Да в том, что я тебя ненавижу, вот и все, — ответила Элис. — Для этого не нужно причины. У меня просто мурашки по коже, когда я тебя вижу, — И Элис продолжила свою пародию: — Рациональность и причинно-следственные связи — это всего лишь модные идеи фикс девятнадцатого века. Пока ты не откажешься от идеи причинно-следственных связей и не станешь эмоционально лабильным, тебе не добиться успеха, дружище. Интеллект — вот настоящий афродизиак, и телки тащатся от моего ученого трепа…

Я уже собирался отойти, но меня удержала «Мод». Ведь если я хотел сохранить верность своей трактовке «Мод», то мне следовало вцепиться в «Питера» и ловить каждое его слово. Мне пришлось часто моргать и время от времени прерывать «Питера», прося его объяснить какое-нибудь трудное место в его рассуждениях. Так что я остался ради своего словесного бичевания. Игра Элис была настолько преувеличенной, что я и в самом деле выглядел довольно отвратительно, но таким она меня видела, и она вкладывала в свою роль всю душу. Так что мне пришлось всерьез задуматься над тем, как Мод, настоящая Мод, могла испытывать хоть какие-то чувства к настоящему Питеру.

Более отвратительных созиданий я не припомню. Когда все закончилось, я поднялся к себе, чтобы записать все это в дневник, и еще раз вкусил мерзость сегодняшнего вечера. Предполагалось, что шибболет очистит меня от ненависти к Мод, но не думаю, что все так просто, ведь если ты скажешь кому-нибудь, что ненавидишь его, это не значит, что ты перестаешь его ненавидеть только потому, что сказал ему об этом. Гитлер всю жизнь кричал, что ненавидит евреев, и ненавидел их до своей смерти. И вообще, что такое катарсис?