Гора трех скелетов - Артур Баневич

– Ничего страшного, – полепетал я. – Пойдешь замыкающей.

– Я и так шла последней, – безжалостно заметила Йованка.

– Значит, не нужно раздеваться…

– Чтобы ночью схлопотать пневмонию и умереть?… Не дождешься!.. Надеюсь, ты, Малкош, найдешь в себе силы не так часто оглядываться?

Я поспешно заверил, что так оно, конечно же, и будет.

– Слово польского офицера, – торжественно поклялся я. – Только бинты с колен не снимай: локти, колени и задницы нам пригодятся на горе.

Продвигались мы медленно, воды было по голень. Метров через двести я взял щуп в зубы и немного прибавил шагу: мин там, где мы шли, похоже, не было. А шли мы по архипелагу маленьких островков, практически на виду у всего белого света. Разве только от ребят с бронетранспортера мы были надежно прикрыты безымянной горой у перевала.

До насыпи, окружавшей пожарище, оставалось всего ничего, когда начались неожиданности. Сначала я наступил. Нет, не на пехотную мину, как поначалу подумал, а на вспоротую ножом ржавую консервную банку из-под тушенки. Я наступил на нее босой подошвой правой ноги, на которую, к счастью, еще не успел перенести тяжесть тела. Я представил себе рваную рану, чреватую неизбежной гангреной, и присел на корточках перевести дух. В этот миг я и увидел ползшего по воздуху слизняка. Ему зачем-то приспичило попасть с одной небольшой кочки на другую, еще меньше, и он полз в избранном направлении, совершенно игнорируя закон всемирного тяготения. Слизняк остановился, пошевелил рожками.

– Это надо же! – восхищенно воскликнул я и чуть было не оглянулся, чего, разумеется, категорически нельзя было делать, но тут вдруг до меня дошло, что никакое это не чудо природы, ползет эта маленькая тварь вовсе не по воздуху… Я протянул палец и поддел тонкую рыболовную леску, каковую сообразительный слизняк использовал в качестве мостика.

– Назад! И не двигаться! – сквозь зубы процедил я.

Бог улыбнулся нам и на этот раз: вместо пехотной мины на конце мнимой растяжки оказался рыболовный крючок с головой доисторической, уже времен межнационального конфликта, рыбы.

Я хотел было поделиться с девочками радостью, но мою голову на повороте категорически остановили:

– Кому сказано, не пялиться!..

И тогда я, как великое двуногое божество, осторожно взял не доползшего до цели слизняка двумя пальцами и перенес его с лески на маленькую кочку, так и не постигнув, честно говоря, божественным своим смыслом, на кой черт это ему нужно. «А какого хрена ты, старый дурак, лезешь под пули?» – задал я себе закономерный вопрос и не нашел на него ответа.

За первой запрудой уровень воды понизился, но не стало и островков, поросших кустарником, за которыми можно было спрятаться от тех, кто смотрел в бинокль со стороны дубовой рощи. Пришлось нам промежуток между первой и второй запрудами преодолевать на карачках, то бишь на коленях и руках, а через насыпь переползать и вовсе по-пластунски.

Первый привал мы устроили за остовом поваленного на бок грузовика без колес.

– Сидите и отогревайтесь на солнышке, – сказал я двум с ног до головы перемазанным грязью болотным кикиморам. – Я пойду на разведку.

У тех, кто штурмовал деревню, была в наличии артиллерия. Не уцелело ни одного дома, кое-где торчали только печные трубы да искалеченные деревья. А еще, как ни странно, высокие каменные заборы, мне на радость. Я шел по единственной улочке стертого с лица земли населенного пункта, не прячась, шел к самому высокому строению, скорее всего к бывшему полицейскому участку, от которого остались одна фронтальная стена и крыльцо с совершенно целой дверью. Она, как в сказке, прямо-таки умоляла: ну открой меня, Малкош, я тебе покажу тако-ое!.. Под стеной лежала лестница. Я приставил ее к пустой глазнице окна второго этажа и осторожно взобрался по ступенькам. С высоты полета майского жука я увидел то, что и ожидал. С другой стороны двери было подвешено взрывное устройство такой мощности, что у меня по спине побежали мурашки. Что-то очень знакомое было в довольно хитроумной системе проводков и растяжек, а вид лежавшего под дверью газового баллона наполнил душу чем-то вроде радости долгожданной встречи: а вот и он, Газовщик, холера ясна!..

Одним словом, мне было о чем подумать на обратном пути через деревню.

Два тесно прижавшихся друг к другу черных чудища блаженно жмурили глаза на солнцепеке. Когда я подошел поближе, эти страшилища дружно повернулись ко мне спинами, на одной из которых, той, что была похудее, я разглядел след от лямки снятого лифчика.

– Греетесь? – демонстративно глядя в сторону, вопросил я.

– Загораем! – сердито отрезала Йованка, на которой из одежды были одни носки.

А Дорота хохотнула.

– А мы видели, мы видели, – сообщила она голосом, полным ехидства. – Видели, как ты залез на лесенку и смотрел на нас в бинокль…

– Тьфу, срам-то какой! – сказала Йованка. – Нет, Малкош, ты совершеннейший извращенец: заставить раздеться догола двух женщин для того, чтобы посмотреть на них в бинокль!.. Ну, знаешь, не ожидала, а еще мужик называется!

– У вас, у баб, только одно на уме, – в сердцах отмахнулся я, присаживаясь на колесо разбитого снарядом грузовика. – А между тем ничего хорошего, пани коханы. Если б я не залез на лестницу… Короче, кому-то очень не хочется, чтобы на Печинац залезли чужие. А мины ставит профессионал, та, что я видел с лестницы, очень даже свеженькая: проводочки не успели поржаветь… Отсюда вывод: максимум осторожности. Этот параноик может быть рядом с нами.

– Параноик? – Йованка покачала головой. – Контуженых тут хватает, конечно, но сумасшедших подрывников через семь лет после войны?… Малкош, ты сам-то веришь в эту детскую страшилочку?

Я предпочел промолчать.

За деревушкой начинались густо поросшие хвойным лесом склоны горы Печинац. Сразу же за последним на улице домом мы наткнулись на человеческий скелет. Клочки горелого тряпья и кости пахли паленым мясом. В стороне валялся волосатый безглазый череп и ошметья с брезентовыми лямками.

– У него был вещмешок, – определила замедлившая шаги Йованка. – Он шел на гору…

– И не дошел до нее, – прошептала Дорота.

Метров через пятьдесят я остановился и, не оглядываясь, сказал:

– Привал. Можете переодеться.

Я вынул из рюкзака мешки с одеждой моих спутниц и положил на пенек. Сам я переоделся чуть подальше, у взорванного кем-то мостика через овраг, на дне которого булькал ручей. Когда я вернулся назад, они ждали меня, одетые и даже умывшиеся в родничке, бившем из-под замшелого камня.

Через полчаса не слишком крутого еще подъема я резко свернул вправо.

– Что, не туда пошли? – испугалась тяжело дышавшая за моей спиной журналистка. Полкилометра пути дались ей с трудом.

Да и я, признаться, подустал перешагивать через многочисленные коряги, проверять щупом каждую подозрительную моховую кочку – их в лесу было без счета.

– Тут шли бои, – пояснил я. – Сербы наступали с запада. Раз была линия фронта, значит, могли быть минные заграждения. Мы пойдем на восток.

– А почему не прямо к вершине? – Йованка отерла рукой вспотевший лоб.

– Этот склон горы хорошо просматривается с перевала.

Мы свернули и шли еще минут двадцать по краю подножия горы. Шли и пришли, холера, как раз туда, где находиться нам ни в коем случае не следовало. Путь преградила широкая осыпь, круто взбиравшаяся ввысь. Каменная, совершенно лишенная растительности.

– Опять пойдем назад? – чуть не заплакала Дорота. – Да ты хоть знаешь, куда идти, Map…

Закончить полный горечи и бессилия вопрос начинающей журналистке не удалось. Сначала я услышал треск ломающегося дерева метрах в десяти от того места, где мы остановились, а потом леденящий душу басовый вой отскочившей рикошетом от камня пули нешуточного калибра. И тут же совсем рядом со мной, мягко шурша, упала подрубленная вершинка ели. До слуха донеслось запоздалое тяжелое дудуканье.

На этот раз командовать нужды не было, на землю мы все трое упали одновременно. От мягкого изумрудно-зеленого мха, в который я уткнулся лицом, пахло грибной сыростью. Над нами шумел старый хвойный лес, посвистывали мелкие птицы, названия которых знали только орнитологи.

– Что это было? – трагическим шепотом вопросила Дорота. И по тому, как задан был вопрос, я понял: ответ ей уже известен.

– Крупноколиберный пулемет, детка, – сказал я, доставая бинокль. – Тот самый, который ты видела на башне бронетранспортера. Если такая пуля попадет в человека, мало не покажется.

– Они… они стреляли в нас?! Поляки?!.

Я мягко улыбнулся:

– Ну мало ли у кого есть русские «бээрдээмы». А может, югославская армия начала освобождение многострадальных братьев-боснийцев сербского происхождения?… Так что давайте-ка отсюда потихонечку и… сами знаете куда.

И мы поползли назад, в лес.

Труп мужчины с большим вещмешком лежал в кустах метрах в тридцати от осыпи. На нем я мог наглядно продемонстрировать Дороте, на что способна пуля калибра 12,7 миллиметров, выпущенная из советского крупнокалиберного пулемета. Убитый пару часов назад босниец лет сорока лежал с широко раскрытым ртом и остекленевшими глазами. Пуля, угодившая ему в бок, буквально разворотила тело.