В двух километрах от Счастья - Илья Зверев

Эн всячески подчеркивает, что он человек современный. Он не ратует за то, чтобы жена носила паранджу и ежевечерне с песнями мыла ему ноги. Он просто хочет, чтобы она безраздельно посвятила себя семье (главным образом ему самому). С жадностью работать ей не положено (это необходимо только мужчине). Ей же положено с жадностью и страстью мыть посуду, варить обед, ходить по магазинам, пламенно стремиться к разумной экономии при покупках и мечтать в тиши о приобретении вещей. Вот таким путем…

Эн берет себе триста шестьдесят четыре дня в году, великодушно оставляя жене один — Восьмое марта, этот Юрьев день наших феодалов.

Сколько раз слышишь от работающих женщин: «Ах, работа, будь она неладна, ничего дома не успеваешь, не высыпаешься, муж ворчит» (или «рычит», тут уж в зависимости от темперамента супруга). Но вычеркните из жизни этих женщин работу, и жизнь станет бледнее, неинтереснее, в конечном счете хуже. Казалось бы, и отоспится, и принарядится, и меню поднимет на недосягаемую высоту, и все-таки жизнь хуже.

Если уж разговаривать, так надо договаривать. Совсем нередко раскрепощение женщины, приобщение ее к общественно-полезному делу практически выливаются в удвоение ее ноши. Пожалуйста, она может ходить на работу, но при этом она должна, как прежде, одна «тащить на себе дом».

Очевидно, по-человечески, по-товарищески поступать — значит делить домашние обязанности. Просто жалеть жену, как в старину говорили. Мне рассказывали, что генерал Игнатьев неизменно брал на себя часть кухонных обязанностей. И считал это естественным. Хотя он бывший граф, а автор письма, по-видимому, нет.

Чего стоит жалоба Эн, что вот он пришел с вечерней смены, а чай не разогрет? Как жена осмелилась не разогреть (не важно, что она была занята какой-то увлекательной работой с девяти часов утра и до девяти вечера, то есть двенадцать часов, а он отработал своих семь)!

Ему нет дела — вынь да положь горячий чайник, такая твоя должность.

Эта «выньдаположная» психология в разной мере свойственна многим из нас. И плохо это для всех.

Мы добиваемся, чтобы рабочее время женщины-матери было сокращено. В самую первую очередь. Но надо, чтобы с работы она пришла к детям, а не к кастрюлям и к корыту.

Мы говорим о раскрепощении женщины от тяжелых и нудных, в полном смысле слова выматывающих душу, бытовых забот. Это глубоко человечная задача. Счастье всех людей без ее осуществления невозможно.

Но Эн, мне кажется, имеет в виду другое. Он хочет освободить женщину от всякой работы, кроме домашней («На стройке найдут кем заменить»). Ладно, найдут. Но вот самой женщине что заменит стройку, институт или фабрику? Что заменит ей ощущение причастности к большой жизни, тот самый «интерес», о котором с таким осуждением упоминает автор письма?

Тут, правда, есть другое. В военное время наши женщины взвалили на себя тягчайшие мужские обязанности. Помните эту страшную частушку:

Я и лошадь, я и бык,Я и баба, и мужик.

Женщины толкали полуторатонные вагонетки в штреках шахт, работали отбойным молотком — шли на все, от души, беззаветно… Но давно прошла война, а кое-где женщины все еще остаются на тяжелых работах. Едешь по дороге — видишь, группа женщин с бурлацкими криками: «Раз-два, взяли, еще раз взяли» — тащит огромную трубу. А если рядом мужчина, то непременно с карандашиком стоит и командует: «Попова, бери левей. Нюшкина, заноси».

Этого не должно быть! Угольная промышленность уже перевела на-гора всех женщин, работавших под землей. Дело нашей совести — освободить женщину от тяжелой работы. Но не от работы вообще.

Важный аргумент в письме Эн — забота о детях. Но и тут у правильных слов — своя начинка. Ради детей, утверждает он, женщине надо все время сидеть дома. Почему все время? Эн считает: дети — это исключительно женина епархия (функции мужа в крайнем случае инспекторские).

Эн «без предрассудков».

С живейшим отвращением читаешь рассуждения автора письма: жена вольна блудить «втихаря», но упаси боже при самой верной верности дать повод кому-нибудь подумать худо. Тогда сразу же: «Знаешь, милая, наши дороги разошлись». Таким густопсовым мещанством пахнет от этого поборника «дружной советской семьи».

Теперь несколько слов о Варе, героине моего рассказа. Речь идет о конкретном, действительно нравящемся мне человеке (только фамилию пришлось изменить). За столкновением характеров Анатолия и Вари — столкновение двух миропонимании, эгоистического и альтруистического. Но, видит бог, как говорится, Варя — не идеал, не образец для подражания. Просто живой человек, и, по-моему, очень хороший.

Причем эгоист совсем неплохой парень, работящий, любящий. Даже, в отличие от нашего Эн, самоотверженный (когда дело касается «своих», то есть семьи). А Варя, как и жена автора письма, увлекается работой, широка и беспечна в денежных делах, неважная хозяйка. Она тоже самоотверженна, когда дело касается «своих». Но в это понятие «свои» для нее входят многие и многие люди — ближние и дальние.

Варя любит Анатолия и очень хочет во всем идти ему навстречу. Она готова даже сдать какие-то свои позиции. Вот спор: ехать или не ехать на захолустную стройку, где похуже условия.

Это, повторяю, осточертевший, навязший в зубах конфликт. Но, приглядитесь, у Вари с Анатолием совсем же не в нем суть! Тут дело много глубже и тоньше (я говорю, разумеется, о том конфликте, который был в жизни на самом деле, — не мне судить, тонко ли я сумел его описать в рассказе). Варя мучилась, но в конце концов решила сдаться. Любовь ведь! Потом она еще раз сдалась, когда Толя, уезжая в армию и «опасаясь за ее мораль» — именно так и выразился, — захотел снять ее со стройки и отправить в деревню под присмотр своей старозаветной матушки. И Варя, побунтовав немного, поехала — любовь ведь! — и маялась в душном, бессмысленном мирке. Но потом вдруг собрала вещички, подхватила сына и уехала к себе на стройку. Хотела сдаться — не смогла.

И вот в другом, очень хорошем письме, присланном в редакцию читателем В. Бережным, водителем одесского трамвая, выражено недоумение, как это такая идейная Варя может мечтать о том, чтобы Анатолий вернулся.

Так ведь любовь, товарищ Бережной! Вот к Варе «прилепился сердцем» очень хороший парень Василь, ее товарищ по работе и совершенный единомышленник. А она уговорила его уехать, не терзаться зря. Не могу не повторить несколько строчек из письма этого Василя: «За что, Варюня, наказываешь меня так жестоко? Ведь я для тебя души не пожалею. Я одно хочу: жить за ради тебя с Мишей, который будет мне лучше, чем сын. Ну что ты уперлась! Сама не живешь, как следует, и человека не хочешь осчастливить».

Любовь напрасно кажется некоторым читателям (боюсь, что порой и писателям) чем-то вроде проводимого раз в два года конкурса на замещение штатной должности доцента. Пришел лучший кандидат — освобождай место. Нет же, Варя любит, она готова многим для этой любви пожертвовать. Она ждет Анатолия и мучается, и никакой другой — самый лучший — его не заменит.

А вот согласиться с Толиным миропониманием не может. Даже решившись уступить, — не может. Как правильно написал тот же товарищ Бережной, «ей совсем не нужен мир любой ценой, мир на любых условиях».

Ханжество и свинство утверждать, что перевыполнение норм важнее семьи. Конечно, лучше было бы, если бы Варя и жена Эн прекрасно вели хозяйство, холили и нежили мужей. Где-то их широта действительно граничит с безалаберностью. Они вовсе не идеальны. Но есть в характере Вари и женщин, похожих на нее, нечто более важное по настоящему человеческому счету. Варя — надежный друг, она — человек…

Часы, которые спешат на полминуты, никогда не показывают абсолютно правильное время. Часы, которые стоят, показывают правильное время два раза в сутки. Эн явно предпочитает часы, которые стоят…

Я с удовольствием принимаю обвинения в симпатиях к своей героине. И согласен с читателем А. Т. Онипченко из армянского города Октемберяна: «Характер у Вари красивый, настоящий характер».

Эн сделал приписку в конце письма: «Не жду ответа; каков бы он ни был, я останусь при своем мнении». Но, может быть, в конце концов он все-таки переменит мнение. Может, додумается, что позиция его никудышная. А есть и общественное мнение, и действительно дружная семья, и будущее детей. У этих слов чистый смысл. Потрошить их и начинять по-своему — бесперспективное дело.

1962

«ТРЕСТ ИМЕНИ МОПАССАНА»

Управляющий трестом сказал на участковом собрании, что Югоэнергоспецтехмонтаж — это длинно и неблагозвучно. Тем более что теперь есть такое веяние, чтоб давать организациям какие-нибудь красивые названия, соответствующие их профилю. Например, есть электрофирма «Светлана» или химзавод имени композитора Бородина, который, как известно, был химик.