Легенда о «Ночном дозоре» - Наталья Александрова

Старыгин подбежал к массивным дверям монастыря.

На часах было уже без пяти минут девять.

Он подергал бронзовую ручку. Она не поддавалась.

– Музей давно закрыт, синьор! – проговорил полный одышливый прохожий. – Приходите завтра!

Старыгин и сам уже это понял.

Он растерянно огляделся и двинулся вдоль стены монастыря.

Огромные часы где-то высоко над головой начали отбивать положенные девять ударов.

И в это мгновение маленькая дверца в монастырской стене, мимо которой проходил Дмитрий Алексеевич, приоткрылась, из проема высунулась худая рука в сером холщовом рукаве, схватила Старыгина за локоть и потянула его внутрь.

Он пригнулся и скользнул за дверь.

Дверь тут же захлопнулась за ним.

Он был в полутемном монастырском дворике. В воздухе стоял волшебный аромат цветущих лимонных деревьев.

Рядом, в густой тени стены, стоял человек, точь-в-точь похожий на Отшельника с девятой карты – монашеский плащ с капюшоном, посох в левой руке…

Только лица отшельника не было видно под низко опущенным капюшоном да фонаря не было в правой руке. Отшельник предостерегающим жестом поднял эту руку и сделал Старыгину знак следовать за собой.

Часы пробили последний, девятый раз.

Услышав этот удар, Старыгин с удивлением осознал, как мало прошло времени с тех пор, как он шел в смятении вдоль монастырской стены, не зная, как проникнуть внутрь обители.

Его проводник приблизился к небольшой, скрытой среди деревьев часовне, толкнул дверь и пропустил Дмитрия Алексеевича внутрь. Прикрыв дверь за собой, он зажег свечу и откинул капюшон.

Это был худощавый человек средних лет, с узким, костистым, выразительным лицом и маленькой остроконечной бородкой. Старыгин уже без всякого удивления осознал, что это лицо хорошо ему знакомо, внимательно пригляделся к нему и понял, что человек в монашеском плаще похож на второго сержанта с картины Рембрандта, того, что стоит справа от лейтенанта, в нарядном костюме из темного бархата с белоснежным воротником-фрезой.

– Ромбут Кемп! – произнес он вполголоса имя амстердамского сержанта.

– Вы правы, – тот сдержанно кивнул и выше поднял свечу. – Мне нужно многое вам рассказать. Здесь нам никто не помешает…

Старыгин окинул часовню взглядом, насколько это позволяло скудное освещение.

Беленые стены смутно проступали из темноты, на одной из них виднелась полустертая фреска с изображением Голгофы. Рядом стояли прислоненные к стене козлы, за ними виднелся открытый квадратный люк в полу, пара простых скамей довершала скудную обстановку. Возле задней стены часовни стояли деревянные леса, на которых днем, наверное, работали реставраторы. В воздухе чувствовался легкий запах воска, церковных благовоний и еще чего-то острого и незнакомого, напоминающего ароматы тропических цветов. Колеблющееся пламя свечи, отбрасывающее на стены неровные пятна света, вызывало в памяти живопись Рембрандта, с излюбленной великим голландцем фантастической игрой тьмы и света. Особенно усиливало это сходство худое выразительное лицо человека в плаще.

– Вы правы, – повторил он. – Ключ к тайне – в сходстве с амстердамскими стрелками. Только собрав всех вместе, можно открыть… – неожиданно двойник сержанта закашлялся, так что Старыгин не расслышал конец фразы.

– Что открыть? – нетерпеливо переспросил Дмитрий Алексеевич, шагнув навстречу своему таинственному собеседнику. – И ведь трое уже погибли?

– Я знаю, – проговорил тот, справившись с кашлем. – Времени мало, нужно спешить… вас уже ждут в Амстердаме, но прежде нужно собрать всех, кто остался в живых…

Экзотический запах усилился, и Старыгин почувствовал, что у него слегка першит в горле. И перед глазами его поплыли пестрые радужные пятна.

– А вы знаете, что картина подменена? – быстро проговорил он, справившись с подступающей дурнотой. – Знаете, что в Эрмитаже находится подделка?

– Да, – человек с бородкой утвердительно кивнул и прикоснулся левой рукой к груди, словно ему было трудно дышать. – Мы вынуждены были это сделать. Только так ее можно было спасти. Не волнуйтесь, картина в безопасности!

– Но где же она? Ее нужно вернуть…

– Только когда все будет закончено! Картина находится… берегитесь!

Глаза незнакомца расширились от ужаса. Он глядел на что-то, находящееся за спиной Старыгина, и Дмитрий Алексеевич инстинктивно обернулся.

На него медленно, как в страшном сне или в замедленных кадрах кинохроники, падали деревянные леса. Старыгин отпрыгнул в сторону, и под правой его ногой оказалась пустота. Покачнувшись, он попытался ухватиться за козлы, но не удержал равновесие и рухнул в открытый люк. В глазах у него потемнело.

Кажется, прошло совсем немного времени.

Старыгин открыл глаза.

Он лежал на холодном земляном полу, прямо над головой виднелся квадратный проем открытого люка, из которого сочился неровный, слабый свет свечи.

– Вы живы? – послышался сверху озабоченный голос.

Над краем люка показалось худое костистое лицо с острой бородкой. Двойник сержанта заглядывал в подпол, держа в руке свечу.

– Вы в порядке? – повторил он.

Старыгин пошевелился, приподнялся на локте, осторожно встал.

Как ни странно, падая, он ничего себе не сломал, только чувствительно расшиб плечо и правый бок.

– Я цел! – ответил он. – Вот только как отсюда выбраться?

– Сейчас я вам помогу, – пообещал двойник. – Очень важно, чтобы вы успели…

– Куда успел? Что я должен сделать? – нетерпеливо переспросил Старыгин.

Но человек над люком ничего не ответил. Его лицо странно исказилось, глаза округлились, рот широко открылся, он судорожно глотал воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Что с вами? – воскликнул Старыгин, приподнявшись на цыпочки. – Что случилось?

Тот ничего не отвечал. Глаза его вылезали из орбит, лицо было перекошено чудовищной гримасой. Особенно страшным делало его скудное освещение часовни, неровный колеблющийся свет.

И только теперь Старыгин увидел, что шея двойника Ромбута Кемпа перехвачена скрученным в жгут пестрым шелковым платком, и этот жгут беспощадно затягивается.

Двойник сержанта захрипел, на его губах выступила обильная пена… и в следующую секунду он без всяких признаков жизни рухнул к ногам Старыгина.

Над краем люка мелькнула смутно различимая человеческая фигура, и крышка с гулким грохотом захлопнулась.

Старыгин оказался в полной темноте.

В темноте и тишине.

Только где-то совсем близко раздавался тихий, равномерный, неустанный стук.

Прошло несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он понял, что это стучит его собственное сердце.

Выждав еще какое-то время (несколько минут? полчаса? час? целую жизнь?), он рискнул пошевелиться, наклониться и протянуть вперед руку.