Тайна для библиотекаря - Борис Борисович Батыршин

Но — не бросил, сказался пиетет шляхтича к любого вида оружию. Только дал русским ещё больше вперёд, чтобы не услышали производимые им звуки. И тут же пожалел — они скрылись за поворотом тоннеля, и Гжегоша охватила первобытная тьма. Как он не запаниковал, не кинулся вслед за теми, кого преследовал, желая только одного — увидеть спасительный свет — одному богу известно…

Ещё шагов через сто мучениям его пришёл конец. Потолок поднялся так, что можно было идти, почти не сутулясь, зато стены сблизились настолько, что кое-где приходилось пробираться чуть ли не боком. Впереди раздавались матерные периоды, отпускаемые русским, замыкающим процессию — ему кроме фонаря приходилось тащить на плече лом с киркой, и он то и дело задевал ими за стены и потолок, производя изрядный шум.

Потом тоннель внезапно расширился почти до первоначального размера и где-то впереди раздался гул — сначала глухой, далёкий, но с каждым шагом дальше по коридору всё набирающий силу. Оказалось, что коридор, по которому они шли, перерезает поперечную галерею — настоящее ущелье шириной метра в полтора — глубокое, на дне которой булькал и издавал зловоние поток какой-то жижи, мало похожей на воду. Гжегош наблюдал, как один из русских — кажется, гусарский поручик — перепрыгнул ущелье, едва не оскользнувшись на противоположной стороне. Но — удержался и по одному помогал переправиться спутникам и направлял их в низкий, почти круглый тоннель, зияющий в противоположной стене. И когда последним нырнул в темноту — то забыл на кирпичном карнизе фонарь с горящей свечой.

А крысы всё сновали под ногами, пищали, теснились у края пропасти. В какой-то момент Гжегош всерьёз вообразил, что вот сейчас зверьки по сигналу одного из вожаков (ими без сомнения были те, что передвигались на задних лапках) образуют живой висячий мост, хватая друг друга зубами за хвосты, и по этому мосту переберутся через провал все остальные. Но нет — дождавшись, когда шум шагов преследуемых русских стихнет, крысы попросту сигали через провал. Удавалось это не всем — несколько грызунов не допрыгнули и с отчаянным писком исчезли в смрадной глубине. Самые большие, прямоходячие твари — сейчас Гжегош насчитал их не меньше трёх — все успешно преодолели препятствие.

Дождавшись, когда переправятся его серые спутники, Гжегош тоже перепрыгнул провал. Теперь он не так боялся отстать от русских — свеча в забытом поручиком фонаре не догорела даже на треть, а чтобы её отсветы не были заметны — поляк прикрыл фонарь спереди сдвижной жестяной шторкой, предусмотренной как раз на подобный случай.

Крысы тем временем пищащей и шуршащей массой втянулись в тоннель. На человеческого своего спутника они по прежнему не обращали внимания, словно его тут и не было — и, подобно ему самому, упорно следовали за русскими и их пленниками, И тоже, казалось, выжидали подходящий момент.

«…Знать бы ещё — для чего…»

— Это здесь.

Мы одновременно повернулись к правой стенке коридора. Там угадывался контур двери — она была из дубовых, почерневших от времени досок и совершенно терялась на фоне тёмной кирпичной кладки. Если бы не Янкель — мы бы, пожалуй, прошли мимо.

— Здесь. — повторил наш проводник. В прошлый раз мы дошли до этого места, а дальше ребе запретил даже заглядывать. — Говорил: если какой поц не послушает и всё же полезет — всем нам будет такое, что и подумать нельзя, не то, чтобы сказать…

— А нам, значит, можно? — сощурился недобро Ростовцев. С ними, значит, пусть будет… это ваше неудобь сказуемое?

— Нет, как можно? — Янкель испуганно затряс головой, от чего его пейсы привычно пришли в движение. — Просто тогда у нас не было с собой вот этого. А сейчас есть.

Он выудил из складок своего лапсердака (или как называется у евреев эта длиннополая хламида, смахивающая на обыкновенное полупальто?) горсть каких-то тёмных палочек. Присмотревшись, я с удивлением узнал чёрные свечи — тонкие, на манер церковных, распространяющие сильный запах пчелиного воска.

— И за что же нам такая честь? — не унимался Ростовцев. — С чего это ваш ребе проявил заботу?

Ясно было, что свечи поручику не понравились. Как, впрочем, и мне. Знаем мы, когда и кто жжёт такие, наслышаны…

— Когда ребе сказал завалить коридор, ведущий к этому склепу, он велел мне припрятать недалеко от завала дюжину этих свечей. — сказал проводник. — Ребе сам их сделал, а когда сделал — позвал меня и сказал: «Янкель, однажды найдётся какой-нибудь малахольный гой, аф фейр золь им трефне[1], который заставит тебя показать, как добраться до запретного места. И этот мишиге коп[2] так попросит, что ты не сможешь ему возразить и вынужден таки будешь сказать «да». Так пусть уже ты тогда сделаешь всё, как нужно и не навлечёшь на всех нас беду!

Ростовцев, слыша обороты на идиш, которыми встревоженный Янкель густо пересыпал свою речь, хмурился — догадывался, что ничего лестного для нас они не означают.

— Как положено, говоришь? — я безошибочно выделил из речи проводника самое существенное. — Ну и что там у вас положено… и кем, если уж на то пошло?

— Это здесь. — невпопад отозвался Янкель и склонился к полу. — Подсветите, а то ничего не видно…

Я взял у Прокопыча фонарь и тоже наклонился. Проводник торопливо скрёб каменную плиту возле дверного косяка. Под его пальцами из под вековых наслоений пыли и каких-то закаменевших блямб возникали выдолбленные в камне канавки, пересекающиеся в геометрически правильном порядке.

— Это от чёрных свечей… — пояснил он, отколупывая ногтем очередную чешуйку. — Давно жгли, много-много лет назад…

— Так это воск? — я протянул руку и взял чешуйку. На ощупь она, казалось, состояла из какого-то камня, но почти полное отсутствие веса указывала на происхождение материала. Действительно воск… странно только, что крысы его не сожрали давным-давно…

— Да что ж они вовсе без ума, чтобы такое есть? — удивился Янкель. — Крысы, господин, бывают поумнее иных людей, и таких глупостей себе не позволят!

Рисунок тем временем открылся полностью — и оказался самой обыкновенной пентаграммой. Судя по расположению восковых чешуек, свечи жгли на концах лучей и ещё одну — в центре.

— Ещё одна — возле другого косяка. — сказал Янкель и выпрямился. Двенадцать свечей, ровно столько, сколько дал ребе…

— Может, кто-нибудь наконец изволит объяснить, что за ерундой мы тут занимаемся? — не выдержал Ростовцев. — Свечи какие-то звёздочки… Да разломать эту дверь к псам,