Словарь лжеца - Эли Уильямз

натурщиками разрядилось. Сотрудники Суонзби зашаркали ногами, а фотограф сунул голову под темную материю накидки. За треногой своего аппарата он преобразился в новое, покатоплечее существо, стеклянистого циклопа с концертинным рылом.

– Когда вполне приготовитесь…

У Трепсвернона затекла шея, а во рту пересохло. Чужое внимание он и вообще переносил плоховато – а тут было почти так же скверно, как его встречи с д-ром Рошфортом-Смитом. Он позволил своему пристальному взгляду чуть сместиться в сторону Фрэшема. Разглядел четкие, чистые линии покроя Фрэшемова костюма, яркость его воротничка, плечи теннисиста и вообразил у него на лице такую обольстительную, обольстительную, обольстительнейшую улыбку.

– Следите за птичкой! – произнес фотограф. Порошок вспышки полыхнул жарко и ярко, отброшенный от кирпичной стены двора – краткий, неописуемый, ужасный и знакомый цвет.

Над ними было мгновенье – крохотное, незначительное, но его хватило, дабы привлечь внимание Трепсвернона. Какой-то шелест в плюще, быть может, или кто-то открыл окно? Трепсвернон глянул вверх, на окна Суонзби-Хауса. Сморгнул.

Обрамленное в окне, ясно и бело в темноте позади лицо Софии Сливковны взирало сверху на собравшееся во дворе общество. Выглядела она спокойно, царственно, так же расслабленно, как зрительница, глядящая из своей ложи в опере.

То не была игра его воображенья: даже на таком расстоянии Трепсвернон мог определить, что, поднеся палец к губам, смотрит она прямо на него.

Ш – штукарь (сущ.)

Пожарная тревога ревела так громко, что у меня заболели зубы – от такого звука каждый нейрон вскакивает и умоляет, и заставляет ударную волну пениться в деснах.

– Пип?

Я выронила телефонную трубку, схватила конверт с ложными словами и кинулась к двери кабинета. Глаза у меня зачесались, когда я оказалась в вестибюле. В коридоре у меня затуманилось зрение, как будто стены, балюстрады и плинтусы потекли, нестойкие на линии моего взгляда. Я попробовала сосредоточиться, и мимо моих лодыжек просквозил знакомый призрак. Кот Тить – таким быстрым я не видела его никогда – мелькнул полосками вниз по лестнице и скрылся из виду.

Вестибюль заполнялся дымом.

Сердце у меня допплировало. Сверху донесся приглушенный лязг, как будто что-то упало на пол, а затем – звук кренящегося дерева, скрежет металла или камня. Расстояние до лестницы я преодолела с рекордной скоростью, перила были выглажены за прошедший век руками лексикографов, и взбежала на нехоженые верхние этажи. Чуть дальше по коридору была приоткрыта дверь, и я ринулась к ней. Вспоминаю теперь этот миг: в воздухе пахло какой-то химической гарью – но это, возможно, ум так финтит. Я подбежала к двери, увидела, как кремовыми тучками у косяков завивается дым, и ввалилась внутрь.

Дым в комнате был густ, и борющиеся фигуры, что я там обнаружила, казались будто бы в тумане: сперва мне удалось различить темноватые углы их локтей и коленей. Обе фигуры кашляли. Кашель Пип я б могла узнать и за тысячу метров – вероятно, таков еще один способ определить любовь, – и я двинулась к ней, зовя по имени. Словно заблеяла. Пропорции содержимого этой комнаты были неясны и невозможны, преобразовались в горькие облака и тени, подробности никак не разглядеть. Спотыкаясь вперед и зовя Пип, бедром я столкнулась с конторкой или столом – или с призраком.

– Я здесь! – сказала Пип. – Попался!

И я оказалась рядом, кашляя с нею дуэтом, протянула руки и поймала ее за плечо, а следом – какую-то неведомую ткань, чужое плечо под нею, в дыму. Все было серым, жарким, сплошь углы, у наших ног набрызг разбитого стекла. Я вновь протерла глаза, сосредоточилась на полу и увидела остатки небольшого пылающего пакета с проводками. Он вонял и чпокал, из него валило все больше дыма, и мужчина – Дейвид, узнала я его по росту и движениям с такого близкого расстояния – все топал и топал, и пытался стряхнуть со своего локтя Пип, а сам пытался затоптать сверток.

Он произносил, шипя, отчаянно:

– Черт-черт-черт…

Этот голос без робота-маскировщика: я бы различила его из миллиона.

У нас над головами раздался трескучий рев, и все мы извернулись и уставились в туман над нами. Дым там был гуще всего, и мы увидели, как вверх по углу комнаты и к потолочным панелям взбегает ужасная линия огня. Желтая, красная и абрикосовая, алая, бурая, вермильонная, вотяцкая, гессонитовая, дынная, золотистая, имбирная, календульная, каштановая, киноварная, коралловая, ксантосидеритовая, латунная, лахарическая, мандаринная, мармеладная, медная, медовая, мимолетовая, морковная, орангутановая, охристая, паприкашевая, песчаная, пламенеющая, позлащенная, ржавая, рубединозная, рудая, румяная, рыжая, сангинная, смуглая, спессартиновая, тигровая, тициановая, тлеющая, топазовая, тыквенная, хняная, цитрусовая, шафранная, янтарная…

– Черт, черт, черт. – Вновь голос Дейвида прямо у меня в ухе. В одном ритме с раскатами пожарной тревоги. При его словах я споткнулась об плюющийся дымом пакет, схватилась за руку Пип, чтобы устоять на ногах.

Рев оранжевого у нас над головами внезапно обрел новую заглатывающую силу, и мы втроем отшатнулись назад. Весь потолок вдруг обволокся рябью пламени, и его жар скользнул мне по черепу.

Рука Пип оказалась у меня на воротнике, Пип кричала и тянула Дейвида за рукав. Кто знает, что за инстинкт вспыхнул в ней, продиктовал ей движения и вынудил двигаться вперед, но она выпихнула нас обоих, лепечущих суонзбиатов, из заполненной дымом и заполняющейся огнем комнаты, швырнула вниз по лестнице ровно в тот миг, когда балка – или ригель, или архитрав – в шипении и грохоте каменной кладки рухнула наземь.

Мы скатились по ступеням и неуклюже воздвиглись на ноги. Бессловесная давящаяся куча-мала, сгребли мы друг дружку в охапку и опрометью побежали к парадным дверям и наружу, в вечерний воздух.

Э – экс (прист.)

Пока фотограф разбирал свой аппарат, а лексикографы поздравляли друг друга с тем, что простояли вот эдак бездвижно так долго и столь чинно, Трепсвернон с извинениями протолкался сквозь них и ускользнул внутрь. Никто не обратил внимания на его уход. Он проскакал через две ступеньки наверх, удивляя кото-Титей налево и направо так, что целым их косякам приходилось опрометью разбегаться у него из-под ног. Он ускорял шаги и огибал углы площадок. Слегка запыхавшись, Трепсвернон в уме рассчитывал план здания, стараясь сопоставить его конструкцию с замеченным очерком лица Софии в окне верхнего этажа. Это значит сворачивать влево или вправо? Достигнувши второго этажа, он на миг помедлил и оперся о балюстраду, стараясь отдышаться.

– Алло?

Посреди коридора стояла София – сплошь яркость оранжевых юбок и белой блузки. Трепсвернон приблизился, сдерживая шаг, дабы не казаться чересчур рьяным.