Убийство в приличном обществе - Энн Грэнджер

Он вздохнул и пожал плечами, но затем ссутулился, словно признавая свое поражение.

— Что ж, извольте. Не скрою, я поступил глупо, но… да, у нас с Аллегрой Бенедикт был роман. Как правило, я не иду на такой риск. Раньше я никогда так не поступал. И не потому, что у меня не было возможностей. — Он криво улыбнулся. — Я не хвастаюсь, инспектор Росс, но поймите: женщины определенного типа неизбежно попадают под обаяние успешного проповедника или любого мужчины, облеченного властью. И дело не только в том, что они безоговорочно верят тому, что он говорит… Они проникаются страстью к нему как к мужчине. Не знаю, почему так получается, но я сталкивался с этим довольно часто. Я всегда помнил об опасности, которую представляло такое положение, и поэтому всеми силами старался его избежать. Но Аллегра — дело другое…

Он замолчал. Я не торопил его. У него на лице появилось выражение, которого ни я, ни, как мне кажется, кто другой раньше не видел: выражение неподдельного горя.

— Росс, вы не видели ее при жизни. Она была не просто красавицей, хотя и красота ее была примечательна. Она была полна страсти… нерастраченных желаний; она сулила такое блаженство, которое никому и не снилось! — Он смущенно усмехнулся. — Наверное, я сейчас говорю, как автор бульварного романа, но поверьте, все именно так и было. Помните сказку о Спящей красавице? Так вот, Аллегра чем-то напоминала мне Спящую красавицу. Все мужчины мечтают разбудить ее поцелуем… — Теперь в его улыбке сквозила печаль. — Так я и поступил.

— Оказалось, что вы разбудили не только красавицу, но и дремлющие в ней опасные страсти? — предположил я.

— О да! — кивнул он. — Я не сомневался: пройдет совсем немного времени, и ее муж догадается, что происходит. Как только ему все станет известно, он предпримет решительные меры. У него обширные связи; он вполне мог начать бракоразводный процесс, в котором неизбежно всплыло бы мое имя… Я пытался объяснить Аллегре, как велик риск, убеждал, что мы должны быть предельно осторожными, хитрить, быть начеку… Но она ничего не желала понимать. Хитрить она не умела, об осторожности не желала слышать. Риск возбуждал ее! — Фосетт вздохнул. — Несмотря ни на что, мне в самом деле казалось, что о наших отношениях никто не знает… Кроме Марчвуд, конечно! — Он досадливо пожал плечами. — Изабелла Марчвуд была нам необходима, но во всем остальном мне казалось, что бояться нечего. Я понимал, что рано или поздно мне придется бежать. Но я не думал, что такое время уже настало. Я убеждал себя, что еще могу подождать.

— Вы были влюблены, — тихо сказал я, удивив себя самого и Фосетта.

— Да, — ответил он, подумав, — наверное.

— Вы когда-нибудь встречались с ней в Грин-парке?

— Да, несколько раз. Потом мы брали кеб и ехали в один небольшой отель, где не задают лишних вопросов.

В Лондоне немало подобных заведений; отелями они являются только по названию. По сути же они представляют собой настоящие притоны. Если клиент попросит, ему приведут и девушку. Такие места хорошо известны тайным любовникам и всем, кому нужно увидеться вдали от посторонних глаз. Чаще всего номера там снимают всего на час-другой. Но на это смотрят сквозь пальцы, и «служащие отеля» (как называет себя мадам — содержательница притона — и вышибалы) не распространяются о своих «гостях».

— Услышав о ее гибели, я пришел в ужас, — серьезно продолжал Фосетт. — Но я не мог показать своих чувств. Я должен был изображать хладнокровие и вести себя как всегда. Росс, вы и не представляете, как тяжело мне пришлось! Вы скажете, что я привык обманывать и изворачиваться, но в последнее время мне приходилось напрягать все силы! Да, я действительно убеждал мисс Марчвуд никому не рассказывать о… о моей дружбе с Аллегрой. Если угодно, Марчвуд была слабым звеном, но мне казалось, что она слишком запугана и ни в чем не сознается…

Значит, вот чему была свидетельницей Лиззи после собрания. Я смотрел на Фосетта и думал: «Ты не утешал расстроенную женщину, а приказывал ей молчать, держать язык за зубами». Тщетно Лиззи уговаривала несчастную компаньонку довериться ей. Наверное, Изабелла Марчвуд еще хорошо помнила приказы Фосетта. И все же на следующий день она села на поезд и поехала в Лондон. Зачем? Наверное, в последнюю ночь своей жизни она много думала… Я сильно подозревал, что она собиралась пойти в полицию… или хотела разыскать Лиззи.

— Миссис Бенедикт когда-нибудь давала вам деньги на ваше так называемое «дело»? — спросил я.

Фосетт мрачно смотрел на свои ногти. Услышав мой вопрос, он резко вскинул голову, но ответил не сразу.

— Говорите, — велел я. — Лично я не собираюсь обвинять вас в мошенничестве или вымогательстве… С такими обвинениями вы столкнетесь в Манчестере и других городах, где вы убеждали доверчивых граждан расстаться с деньгами и ценностями. Я лишь хочу знать, получала ли Аллегра Бенедикт предложение продать, например, какие-нибудь драгоценности, чтобы помочь вашему «делу».

— Я ей ничего подобного не предлагал! — пылко воскликнул он. — И не призывал ее расстаться с драгоценностями!

— Но когда-нибудь она совершала такой поступок — продавала драгоценности, а деньги отдавала вам?

— Да, но по собственной инициативе! — Фосетт наклонился вперед. — Однажды она продала жемчужное ожерелье… Повторяю, не по моей просьбе. Клянусь, это правда! По ее словам, жемчуг принадлежал ее матери. Она уверяла, что мужу об ожерелье неизвестно, он его не хватится и не спросит, где оно. Она сама все задумала, не посоветовавшись со мной, и вручила мне деньги, радуясь как дитя. Я… взял их. Вы, наверное, мне не поверите, но я взял их против желания! Понимаете, я боялся: если я откажусь, Аллегра расстроится, и мы поссоримся. Она вернется домой огорченная, Бенедикт заметит ее состояние и пожелает выяснить, что с ней. Еще больше я боялся того, что могло случиться, если продажа драгоценностей войдет у нее в привычку. Видите ли, иногда она бывала непредсказуемой. — Фосетт снова криво улыбнулся и продолжал: — Более того, ее поступок заставил меня задуматься. Может быть, настала пора уехать из Лондона и вернуться в провинцию? Провинциальные дамы также любят строить глазки проповеднику, но… В замкнутых общинах все всё про всех знают. Жители небольших городков связаны узами дружбы и родства; там трудно что-либо скрыть. Вот почему провинциальные дамы не так склонны делать глупости, как жительницы больших городов. Вы даже не представляете, инспектор, как любят сплетничать в маленьких городках! Тамошние дамы охотно флиртуют, но дальше дело не идет. Если они и допускают измену, то только в мыслях… Но Аллегра… Я не знал, что еще придет ей в голову. В конце концов, в купле-продаже участвуют две стороны: продавец и покупатель. И даже если муж в самом деле не хватится пропавших драгоценностей, ему может сообщить обо всем ювелир. Я ни в чем не был уверен…

— Вы просили Аллегру продать брошь? Она говорила вам о своих намерениях? — спросил я.

Фосетт пылко затряс головой; его длинные волосы разметались по плечам.

— Нет, что вы! Повторяю, я боялся, что ее муж узнает обо всем. Может быть, он и не заметил бы пропажи драгоценности, а может, и заметил. Я не хотел рисковать. Взяв у нее деньги, вырученные от продажи жемчужного ожерелья, я сказал ей, чтобы больше она так не делала…

Мне показалось, что он говорил искренне. Пропажа драгоценностей, которую не могла объяснить жена, вполне могла навести Бенедикта на след. Или ювелир, подозревавший, что миссис Бенедикт попала в лапы мошенника, мог связаться с Бенедиктом, как и предположил Фосетт. Он не знал, что старый Тедески знал Аллегру с детства и не выдал бы ее. Несмотря на то что Фосетт просил Аллегру больше не давать ему деньги, она все же продала брошь, собираясь удивить его неожиданным подарком.

— Вы правильно поступили, что рассказали все мне, — сказал я Фосетту. — По-моему, теперь я понимаю, что происходило до того, как Аллегра Бенедикт вошла в парк.

— Я тысячу раз думал о том, что там должно было случиться, — признался Фосетт. — Но поверьте, я ни при чем! Если кто-то раскрыл нашу тайну и воспользовался тем, что узнал… в том нет моей вины.

Я не собирался спорить с ним, понимая, что признавать свою вину в чем бы то ни было не в его натуре. Не было смысла напрасно тратить время, убеждая его в обратном. Я встал.

— Значит, сегодня меня увезут в Манчестер? — спросил Фосетт.

— Да, вы поедете с инспектором Стайлсом. Я провожу вас, инспектора и сержанта О’Рейли на вокзал и посажу на поезд. Как только вы окажетесь в вагоне, Скотленд-Ярд снимает с себя всякую ответственность за вас. Если это вас утешит, — мрачно добавил я, — вы лишили меня воскресного отдыха.

В то воскресенье Бен ушел по делам и мы с Бесси тихо сидели дома. Я помнила о том, что Фосетта арестовали, и потому решила дойти до общества трезвости и выяснить, известно ли там о последних событиях и что думают обо всем члены общества. Мне казалось, что они все знают. В конце концов, во второй раз Фосетта арестовали среди бела дня, во время собрания в доме миссис Скотт. Но я подозревала, что в «Глицинии» собиралось совсем другое общество, не то что в центре Лондона. Я, конечно, не ожидала сегодня увидеть миссис Скотт. Наверное, она еще не пришла в себя от унижения… Только с ней мне было бы нелегко справиться.