Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов

— Отче святейший, как можно — ведуна... Да от меня столбовые дворяне шарахаться будут. И совсем не то время, чтобы чинами-званиями тешиться. Ты, святейший, повели ноне же всем монастырям московским воев принимать. Идут они на твой зов и конные, и пешие, обозами, и ватагами за Москву постоять!

— Ведаешь подлинно?! — строго спросил Гермоген.

— Видел по всем дорогам, что на полночь от Москвы. А на Смоленском тракте обозы с воями до Можайска.

— Коль так, распоряжусь! — И Гермоген позвонил в колоколец.

Появился дьякон-услужитель.

— Сын мой, шли скоро гонцов по московским монастырям, дабы воев моим именем принимали, на прокорм всех ратных людей ставили. Да позови Катерину.

— Слушаю, отче святейший, — ответил дьякон и ушёл.

Катерина пришла быстро. И будто солнце заглянуло в палату. Шёл ведунье тридцать девятый год, а ничего она не потеряла от былой красы и яркости. «Царственнее стала», — отмечал не раз Гермоген, любуясь своей домоправительницей. А она будто и не замечала своей величавости, вся в хлопотах с утра до вечера.

— Дочь моя, ещё прибавлю тебе забот. Ноне же сходи к купцу Смирнову, что хлебную торговлю держит. Пусть для меня ежедённо двести караваев по двенадцати фунтов выпекает. А куда доставлять, утром скажем. Воев кормить надо.

Патриаршая казна за тот год, что на престоле сидел Игнатий, сильно оскудела. Но Гермоген пополнил её своим вкладом, и не поскупился, велел принимать ополченцев за свой счёт. Да брашно чтобы келари монастырей на торжищах покупали свежее, кормили людей вволю. Потому как знал бывший воин-казак, что на сытый-то желудок отечество защищать легче, нежели на голодный.

Одними из первых в Москве появились ярославские и владимирские ополченцы. Прикатили на санях, обозами. Весёлый, заводной народ, частушками оглушили Москву. А тут ещё и Катеринин день наступил. И в эту пору на Руси частушкам самая воля.

Купи, тятенька, конька

Золотые ножки!

Пойду Манечку катать

По большой дорожке!

Царь Василий, узнав о стараниях Гермогена, с облегчением подумал, что скоро наступит усмирение в междоусобице, ежели за дело взялась церковь да во главе с воителем Божиим Гермогеном. Он попросил патриарха показать ему грамоты, которые рассылал по России. Списки грамот Гермоген хранил в приказе. Царю показали их. Прочитав, царь Василий подивился мудрости патриарха. По разумению Василия, Гермоген делал всё, что и нужно было делать ему, царю всея Руси. В душе возникло короткое чувство досады: «Эвона как рьяно действует, наперёд меня скачет», — да погасил в себе царь досаду, тёплое слово сказал:

— Ты, владыко святейший, и мне в отцы заботливые Богом дан.

Болотников ещё стягивал в Коломенское своё войско, чтобы удар по Москве поувесистее был. А патриарх уже прочил армии Болотникова провал во всех её воровских действиях. Он видел, знал, что рать Ивашки вроде бы раскололась на три части, и две из них, более крупные и сильные, стояли на том рубеже, когда только один шаг отделял их от слияния с государевой ратью.

Истома Пашков, шедший рядом с Болотниковым на Москву, понял, что «большой воевода» не только ненавидел бояр и дворян и всю другую знать, но и к своим сотоварищам, казакам и крестьянам, относился с высокомерием, считая их быдлом, нужным ему только для того, чтобы подняться на вершину власти.

Знал Истома Пашков, что в случае победы над Василием Шуйским и его ждёт участь всех бояр и дворян, которых атаман задумал уничтожить. А что ждёт воинов его отряда, всё больше детей боярских и дворянских, которые верили ему, Истоме? Рассказал Гермоген и об отношениях между рязанским воеводой Прокопием Ляпуновым и атаманом Болотниковым. Иван вовсе не доверял ни в чём Прокопию, ни о чём с ним не советовался. А после того, как узнал, что Прокопий попустительствовал пропаже государевой печати, он пригрозил Ляпунову жестокой карой. Да воевода Ляпунов был не из тех, кого Болотников мог напугать; вот и нашла коса на камень. Тут и Пафнутий вбил свой клин между воеводой и атаманом.

И выходило, по Гермогену, что в стане врага нет согласия и понимания. И те грамоты, какие засылал враг из своего стана в Москву, не есть суть истинного положения в войске Болотникова. В составлении воровских грамот не участвовали ни Пашков, ни Ляпунов.

Уже в начале ноября Москва превратилась в большой военный лагерь. И всё помимо воли государя, всё заботами Гермогена и церкви. Царь об этом знал, сам готовил войско со старанием. И на Гермогена даже осерчал. «Не свою справу святейший взял в руки», — думал он. Шуйский сам хотел возглавить не только государеву рать, но и народное ополчение. Да выходило, что Гермоген его опередил.

В дни святого Матвея, когда зима потеет, шутили московиты, царь Шуйский проехал в карете по Москве и удивился её многолюдию. И неожиданно радость в душе царя проснулась: не видел он в россиянах страху и паники пред врагами, которые были совсем рядом. Объехав весь Китай-город и Белый город, заглянув на Кузнецкий мост и на Пушечную, царь Василий вернулся в Кремль и подогнал коней к патриаршим палатам.

В сей час у патриарха в трапезной шёл совет с архиереями Москвы. Был тут и митрополит Пафнутий, вернувшийся из вояжа.

— Брат мой, — спросил его патриарх, — почему Прокопий Ляпунов со своим войском ещё не отошёл от Ивашки?

— Да не упрекни за дерзость, святейший: грехи воюет, дабы в ад попасть. А других причин не ведаю.

Но у Прокопия были другие причины, пока потаённые. Да близилось время им обозначиться.

Тут о царе доложили. Он вошёл попросту, будто и не государь, а прежний князь-боярин.

— Отче святейший, ты бы молил Бога с архиереями во здравие державы, а мы воевать с разбойниками будем, — с упрёком заявил царь Василий — переменчиво царское настроение.

Но Гермоген не принял упрёка, потому как не заслужил, и к перемене царского настроения равнодушен остался.

— Ты, государь-батюшка, прости за прыть. Но ущерба твоей чести не вижу. Русские архиереи, — Гермоген обвёл рукой собрание, — всё делают во имя царя и державы. А Господу Богу мы молимся денно и нощно, как велит твоя заступница Матерь Божья.

Царь подобрел. Стал архиереев рассматривать, потому как подслеповат был. Гермогену ответил:

— Спасибо тебе, златоуст и твёрдый адамант. Пока ты рядом со мной,