Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик - Николай Губернаторов

— Вы были знакомы с этим банковским деятелем?

— Когда-то я оказал ему небольшую услугу. Но особой теплоты в наших отношениях не было. Вот почему меня сразу насторожила любезность управляющего… Очевидно, его попросили задержать меня минут на двадцать, чтобы контрразведчики успели установить слежку. Во время процесса я поручил своему защитнику задать вопрос об этом управляющему — тот выступал как свидетель обвинения.

— Ну, и…

— Управляющий очень неохотно признал, что дело обстояло именно так.

— Так… А что вы сделали, когда заметили, что в ваших бумагах рылись?

— Ничего.

— Ничего?

— В такой ситуации самое важное — не показать, что я «засёк» внимание контрразведчиков. Так можно было выиграть ещё немного времени. Я в тот день не сразу возвратился домой. Долго ездил по Лондону — проверялся. «Хвост» заметил быстро — контрразведчики работали грубо. Первое побуждение — отделаться от них, оторваться. Но так поступать нельзя: контрразведка знает теперь мой адрес, мои фирмы. Если я дам шпикам понять, что заметил слежку, они начнут действовать более осторожно, и тогда в нужный момент мне будет труднее от них избавиться.

— И вы решили…

— Строго придерживаться обычного для меня рабочего ритма. Следить за действиями противника. И принять меры для обеспечения безопасности товарищей, работавших со мной.

Глава XXVI

Через некоторое время обыску подверглась моя квартира в «Белом доме». Его, разумеется, производили незаконно, без ордера, а потому инсценировали кражу, причём довольно топорно. «Воры» унесли ручные часы-будильник, но не тронули очень дорогого фотоаппарата — он лежал в том же письменном столе, что и часы. «Воры» явно понимали нелогичность своего поведения, но ничего не могли поделать: фотоаппарату ещё предстояло фигурировать в качестве вещественного доказательства на суде. При первых признаках слежки я сообщил об этом Центру. Конечно, я не был уверен, что мной заинтересовалась именно контрразведка. Центр тоже, к сожалению, ещё не мог знать причины повышенного интереса ко мне. Тем не менее я получил указание немедленно свернуть работу, хотя ряд заданий носил крайне важный характер и не был ещё завершён. Как всегда, в Центре руководствовались стремлением вывести из-под удара людей и свести к минимуму возможные потери. Все другие соображения были отодвинуты на второй план.

Тогда мне особенно пригодилось, что в «Белом доме» было несколько выходов. Возвращаясь домой поздно вечером, я зажигал свет, включал магнитофон с записью своего голоса и выскальзывал из квартиры. Обычно в это время в коридорах не было ни души. Квартира располагалась рядом с лестницей одного из запасных выходов. По ней я переходил на другой этаж и по нему — в противоположное крыло. Спускался вниз в тёмный переулок позади «Белого дома». Автомашину я умышленно оставлял возле главного входа — пусть наблюдатели болтаются около неё. После этого немного блуждал по наиболее тёмным и запутанным переулкам и, наконец, выбирался на какую-нибудь магистраль, где можно было поймать такси. Оставив такси, я отправлялся дальше на метро или же звонил нужному человеку из телефона-автомата.

Начал я с радиста. Набрав номер его телефона, я услышал знакомый хрипловатый голос. Тем не менее разговор начался с определённых, для посторонних ничего не значивших фраз, подтверждающих, что беседуют именно те, кто называет себя, и что у них всё в порядке.

— У меня плохая новость для тебя, Эдди, — закончив положенный «ритуал», наконец сказал я.

— В чём дело? — голос на другом конце провода был безмятежно спокоен.

— Твоя мама немного нездорова и просит срочно навестить её. (Мама означала Центр).

— Ну, знаешь, я не могу бросить всё, — откровенно выпалил радист. — Может, обойдётся? Лучше я пошлю ей телеграмму. Она ведь часто болеет… Так меня могут уволить с работы.

— Я тебя понимаю, — жёстко сказал я. — Но ты сам знаешь, что просьба матери — приказ для настоящего сына.

Наконец-то радист понял, что ему приказывают немедленно бросить всё и уезжать из страны. Ясно, что он считал себя в безопасности, так как практически никогда не встречался со мной — мы пользовались почти исключительно безличной связью, и ему было трудно согласиться вот так, сразу, без объяснения причин свести на нет свои многолетние усилия.

— Ты меня понял? — переспросил я.

— Да… Когда нужно выехать?

— В течение суток… Передавай привет маме.

— Просьбу выполню. До встречи…

— До встречи.

Встреча состоялась через семь лет. «Эди» — его звали уже иначе — рассказал мне, что ему стоило огромных усилий воли выполнить этот приказ. Но уже через несколько дней он на всю жизнь убедился, что без строжайшей дисциплины разведка работать не может.

Так мне удалось в основном выполнить указание Центра. Были свернуты несколько операций.

Не все мои товарищи признавали нависшую угрозу провала. В ответ на указание немедленно покинуть страну они пытались убедить меня, что лично у них всё в порядке и они могут продолжать работать. Каждый подчёркивал, как трудно было ему проникнуть в страну, надёжно осесть там.

В эти дни мне пришлось работать как никогда много — дела фирмы требовали моего непременного участия. Ох, как хотелось плюнуть на своё «прикрытие», но этого-то как раз и нельзя было делать: контрразведке полагалось знать, что я по-прежнему ничего не подозреваю. Поэтому я продолжал ходить в свою контору, вёл переговоры с клиентами, виделся с друзьями. О том, чтобы уехать самому, не обеспечив полной безопасности товарищей по работе, не могло быть и мысли.

Многочисленные коллеги по бизнесу, знакомые ничего не замечали — я был, как всегда, общительным и жизнерадостным.

Обсудил со своими партнёрами план расширения фирм. Весело провёл вечер с бывшими сокурсниками. Договорился пойти в театр с приятельницей, которой давно обещал это.

Среди последних операций, которые мне предстояло провести, была назначенная на 7 января 1961 года встреча с Хаутоном. Я должен был сообщить, что уезжаю на время из страны и извещу его по почте о следующей встрече.

Мы условились увидеться на улице Ватерлоо-Роуд, неподалёку от известного английского театра «Олд Вик». В этом районе нет жилых домов, и во второй половине дня по субботам там буквально ни души. Я заранее наметил тихий переулочек километрах в трёх от места встречи и, оставив там машину, зашагал в расположенный недалеко кинотеатр, так как до встречи оставался целый час и его надо было где-то убить. Это был последний час моей свободной жизни в Англии.

Программа шла непрерывно, войти в зал можно было в любое время. Как всегда, перед вестерном была хроника, потом мультфильм и рекламный ролик. Едва начался ковбойский фильм и герой, как это положено по канонам «лошадиной оперы» (так называют «вестерн» сами киношники), провёл свою первую и непременно неудачную стычку со злодеем, я тихо поднялся — пора было уходить. Прошёл по полупустому залу мимо дремавшей у входа билетерши, открыл дверь на улицу.

Там по-прежнему всё было тихо и спокойно.

Тот же хмурый, лишённый света и тени день. Набухшее дождём зимнее небо. Скучные лица редких прохожих. Забрызганные грязью автомашины.

Я сел за руль и не спеша двинулся поближе к месту встречи. Припарковался в нескольких кварталах от нужного перекрестка. Снова проверился — слежки не было.

И зашагал на Ватерлоо-Роуд.

Я был на месте за несколько секунд до назначенного времени. Мои часы были выверены по радиосигналу всего лишь за два часа до встречи: я придерживался правила никогда не опаздывать и никогда не приходить раньше времени ни на минуту.

Свернув за угол, я пошёл по Ватерлоо-Роуд в южном направлении. Вскоре увидел Хаутона и, к немалому удивлению, Банти Джи, которую на встречу не вызывал.

Они переходили дорогу прямо передо мной.

Ещё до выхода на встречу я решил закончить её как можно быстрее. Поздоровались.

— Хаутон, — сказал я. — Я уезжаю. Об очередной встрече извещу письмом…

Ещё две-три фразы, и мы стали прощаться.

Банти Джи сунула мне в руку хозяйственную сумку.

— Тут, — торопливо шепнула она, — всё, что вы просили принести Хаутона.

Я заметил в сумке какой-то бумажный свёрток.

И вдруг сзади, за самой спиной послышался скрежет автомобильных тормозов.

Я оглянулся.

У обочины остановились три автомобиля — обычные, ничем не примечательные с виду машины. Около десятка мужчин в традиционных для западных детективов макинтошах уже выскакивали из машин и бежали к нам. С пистолетами, торчавшими из-за пояса, они походили на сыщиков из дешёвого детективного фильма.

Нет, никто из них не сказал, как это утверждал на суде старший полицейский чин Смит: «Я — офицер полиции. Вы арестованы». Они просто набросились на меня и моих спутников, молча схватили за руки и втолкнули в машины. Меня запихнули на заднее сиденье первого автомобиля, продолжая крепко держать руки, хотя я и не вырывался. Машина сразу же помчалась. Её водитель передал по радио: «Схватили всех, возвращаемся в Скотленд-Ярд».