Повести и рассказы - Семён Самсонов

Художник В. Челинцова.

Часть первая

МАЛЬЧИК ИЗ ГРАДЧАН

Ян Шпачек сидел у книжного шкафа и перебирал запылившиеся старые бумаги, привезённые из Советского Союза. Здесь были пожелтевшие листки из тетради по русскому языку, альбом рисунков, разрозненные листы русской книги и небольшая стопка писем, перевязанная шёлковым шнуром. Это всё, что Ян сохранил украдкой от отца.

Утром, уходя из дому, отец сказал:

— Янек, я вернусь к обеду. Ты сегодня никуда не ходи, сиди дома.

— Почему, папа? — удивился Ян.

— Так надо, сынок.

— А мне так хотелось сбегать к Зденеку!

— Этого тем более нельзя, сынок. К Зденеку итти далеко, а в городе тревожно, танки на улицах… — Он так посмотрел Яну в глаза, что без лишних слов стало понятно: надо сидеть дома. Отец ушёл.

Ян долго стоял у окна и смотрел на улицу. Сегодня улица была полупустой. Редкие прохожие шли торопливо, хмуро глядя под ноги. Перед подъездом соседнего дома остановилась машина, из неё вывалилась группа гестаповцев и ринулась в двери. Настороженность отца, необычный вид улицы внушили чувство тревоги и Янеку. Он осторожно достал из книжного шкафа маленькую папку, перевязанную шпагатом, и начал её разбирать. Чем больше он рассматривал листки тетради и чем больше перелистывал альбом с рисунками и разглядывал марки на конвертах, тем ярче вспоминались Советский Союз, Артек, русские друзья.

Осенью 1940 года Ян и его отец вернулись из Советского Союза, где прожили почти два года. По возвращении они сначала жили в городе Кладно. Отец поступил на работу в больницу. Ян начал учиться в школе. Потом почему-то вдруг переехали в Прагу — столицу Чехословакии — и поселились в Градчанах[32] в маленьком особнячке. Ян продолжал учиться в школе, а его отец Иосиф Шпачек, открыл частный зубоврачебный кабинет и работал дома. Всё шло хорошо, только одно глубоко огорчало Яна: ему категорически запрещалось кому бы то ни было говорить о том, что он жил в Советском Союзе… Ещё в Кладно он привык к этой мысли, но как только они приехали в Прагу, отец снова часто напоминал ему, что теперь тяжёлое время и что неосторожность может повредить не только Яну, но и отцу, его товарищам и знакомым. А однажды отец вернулся из города тревожный, усталый, пригласил к себе Яна и вдруг спросил:

— Янек, где твои тетради?

— Какие, папа?

— Те, что ты привёз из Советского Союза.

— В книжном шкафу.

— Собери их, сынок, все до единой — собери, и утром надо их сжечь.

— Это почему, папа?

— Так надо…

Долго тогда Ян и отец говорили. Впервые Ян узнал, почему опасно говорить о том, что они жили в Советском Союзе, и почему нужно Яну уничтожить свои бумаги.

В тот памятный вечер, перебирая свой «архив», Ян с горечью думал: «Зачем выбрасывать альбом: в нём так много хорошего!» Вот Кремль, нарисованный Яном, хотя и плохо, но с натуры. И зубчатые красные стены, и большие башни с рубиновыми звёздами, и мавзолей Ленина, в котором они были с отцом… На другой странице открытка — портрет Сталина. Открытку подарил Яну его друг по Артеку — Серёжа Серов с далёкого Урала. Жаль сжигать подарок настоящего друга, которого Ян никогда не забудет.

Ян решил, что альбом с портретом запрячет куда-нибудь подальше. Он знает, куда запрятать!

Ян многое бы сохранил, но, что поделаешь, отец велит, — значит, так надо. И всё-таки Ян кое-что припрятал, и отец не знал об этом. И вот сегодня Ян вернулся к своей маленькой «тайной» папке, складывая «лишнее» в печку.

Когда очередь дошла до писем, Ян начал отдирать марки с конвертов, потом незаметно увлёкся перечитыванием писем. Серёжа Серов писал об Урале, приглашал Яна в гости и обещал сводить его на охоту в горы. Это письмо Янек получил в Москве перед отъездом в Чехословакию, и тогда отец сказал: «Ничего, сынок, вырастешь, побываешь и на Урале. Надеюсь, к тому времени это будет вполне возможно».

А вот фотокарточка, на которой Ян и Серёжа стоят у скалы на берегу моря. Они стоят в обнимку, весёлые и улыбающиеся. Это было в тот самый день, когда Яна приняли в пионеры и он впервые надел красный галстук. В тот день они с Серёжей купались в море, потом загорали на пляже, катались на лодке, читали книгу «Школа» Гайдара. Потом играли, пели песни… Тогда Серёжа подарил ему цветную открытку с портретом товарища Сталина и красиво написал по-русски:

«На память дорогому другу Янеку Шпачеку от Серёжи Серова. Артек, 1940 год».

Вот сейчас так явственно встал перед глазами Артек. Голубые вершины недалёких гор, тихое, огромное море, с тёплой и светлой водой, парки с кипарисами, тенистые кривые тропинки и широкие аллеи, зелёные, веселящие глаз виноградники, ребята-друзья. Да, друзья… И один особенный, самый большой друг, Серёжа Серов… Прошло уже немало времени, но Ян помнил всё, всё до мелочей… Он и Серёжа в один из незабываемых крымских дней поклялись в вечной дружбе…

Случилось это так. Как-то после обеда Ян и Серёжа решили в час сна убежать на море, взять лодку, которую они утром видели недалеко от их пляжа, и покататься. Договорились вылезти через окно, когда будут все спать. Окно их комнаты выходило в сад, садом можно было незаметно пройти к морю, а там — бегом к лодке… Первым, как условились, вылез в окно Янек и скрылся в саду. Только Серёжа встал с кровати, как вдруг в комнату вошёл старший пионервожатый. Он спросил:

— Ты почему, Серов, не спишь?

— Голова болит, — пожаловался тот.

Старший пионервожатый положил руку на голову Серёжи, внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

— Давай-ка, Серов, иди к врачу.

За одной ошибкой следует другая. Как думал Серёжа потом, ему не следовало говорить неправду, что у него болит голова, а он ещё сказал, что не знает, где помещается доктор. Старшему пионервожатому было по пути, и он проводил Серёжу.

Пока Серёжа ходил к врачу, пока ему мерили температуру, Янек Шпачек, уставший ждать товарища, решил покататься на лодке один. Тут-то и приключилась беда. Собственно, беды бы никакой не было, если бы Янек умел хорошо плавать. Он оттолкнулся от берега, и лодку понесло волной. Янек гребёт к берегу, а лодка всё удаляется в море. И только тут он заметил, что в лодку тоненькой струйкой вливается вода. Мальчик испугался и давай вычерпывать воду руками. Но как он ни старался, а воды набиралось всё больше, и лодку всё дальше относило от берега. Перепуганного Шпачека спасли подоспевшие рыбак и Серёжа. Они подплыли к нему в тот момент, когда лодка уже перевернулась и Ян неуклюже барахтался в воде. Серёжа и Ян поблагодарили рыбака и скрылись в сторону лагеря, не назвав себя. Но рыбак, конечно, догадался, что они из Артека. Товарищи решили, что он пойдёт в лагерь и расскажет о случившемся. Это, собственно, и заставило друзей принять необычную клятву. Первым заговорил Ян, как только они присели в тени деревьев за большим камнем.

— Серёжа, меня теперь домой отправят?

— Не знаю, но если тебя отправят, так и меня турнут…

— Что значит «турнут»? — спросил Янек, не понимая этого слова.

— Это, Янек, всё равно, что прогонят.

— Значит турнут и меня и тебя?

— Я тебя не выдам и не скажу, что ты был в море.

— Не скажешь, а если спросят? — проговорил Ян, с надеждой заглядывая в глаза Серёжи.

— Пусть как угодно спрашивают, а друга я не выдам. Вот тебе моя верная клятва.

Серёжа Серов вынул из кармана перочинный нож, слегка ковырнул кончиком кисть правой руки, и когда показалась капля крови, добавил:

— Клянусь своей кровью!

Янек посмотрел на него с уважением, даже с завистью. Серёжа вдруг показался ему героем, отважным и верным другом.

Янек попросил нож у Серёжи, ковырнул себе руку кончиком лезвия, и как только показалась кровь, сказал:

— Я, Серёжа, тоже клянусь!

Помнит Ян и сейчас, как они сидели у камня, пока звуки горна не известили сбор на купанье. Ян и Серёжа бросились бежать, чтобы во-время успеть к пляжу, а там незаметно примкнуть к ребятам. В этот день вечером и подарил Серёжа Серов памятную открытку…

Всё, буквально, всё воскресло в памяти Яна. И вот теперь всё, что было так дорого, всё, что вызывало самые волнующие воспоминания, надо сжигать.

В печке уже догорели листы книги, альбом и некоторые письма. Ян сидел на низеньком стульчике и пристально смотрел и смотрел на фотографию с Серёжей и особенно на портрет Сталина, такого близкого, знакомого и любимого. Ян не видел Сталина, но он был в Москве, на Красной площади…

Кто знает, сколько бы мальчик просидел так, перебирая в памяти дни, прожитые в Москве и в Артеке, но в передней раздался звонок. Ян вскочил. Немного растерявшись, он подошёл к столу, что стоял посреди комнаты, быстро положил оставшиеся бумаги под скатерть и побежал открывать дверь.