В театре и кино - Борис Бабочкин

Это, пожалуй больше, чем в любой пьесе Островского.

Даже бедная Сарра, умирающая от чахотки и неудачной любви, говоря о своей несчастной жизни, употребляет те же характерные для пьесы выражения: "...Множество людей, которые, может быть, и не лучше меня, бывают счастливы и ничего не платят за свое счастье. Я же за все платила, решительно за все!.. И как дорого! За что брать с меня такие ужасные проценты?..". (Выделено мной. - Б. Б.)

Как и в пьесах Ибсена, завязка и развитие событий "Иванова" (это относится и к остальным пьесам Чехова) происходят еще до начала первого действия. В пьесе выражена лишь драматическая кульминация событий и обстоятельств, выросших из прошлого.

Первое действие застает Иванова тридцатипятилетним человеком, утомленным, разочарованным, "раздавленным своими ничтожными подвигами". Прошло пять лет с того дня, как он женился на Сарре, бросившей веру, отца, мать, ушедшей от богатства. Уже три года он должен Лебедеву девять тысяч. Судя по сцене в третьем действии, эти девять тысяч взяты им под ужасные проценты. Согласиться на них мог только человек, попавший в безвыходное материальное положение.

Чтобы понять всю пропасть, в которую попал Иванов, нужно точно себе представить, что же, в сущности, с ним произошло до начала пьесы. Нужно точно расшифровать обстоятельства, в которых он сейчас находится.

Энергичный, неглупый, образованный и довольно богатый человек, владелец тысячи десятин земли, он по окончании университета начал самостоятельную жизнь помещика как смелый, самоуверенный экспериментатор. Рациональное хозяйство, планы, проекты, необыкновенные школы, горячая общественная деятельность, бескорыстие, увлечения, светлые надежды. А вокруг - миллионы квадратных верст нищей России, консервативной, отсталой, темной, безнадежной. Тысяча десятин ивановской земли была лишь ничтожной каплей в бездонном и безбрежном океане царской России, подчиненной только волчьим законам полуфеодального, полукапиталистического уклада жизни.

На этом фоне вся бескорыстная и прогрессивная деятельность Иванова была только утопией, необоснованной, нереальной, обреченной. Иванов буквально не успел оглянуться, как из богатого помещика превратился в бедняка, в завтрашнего нищего в полном смысле этого слова. Умный человек, он, может быть, не сразу осознал всю безнадежность своего положения, но когда осознал, то увидел, что все его думы и надежды пропали не из-за случайной ошибки, а по роковой, неизбежной причине. Он так и не может понять ее до конца.

И душа его сжалась от страха перед завтрашним днем. Все его сознание, вся его болезненная совестливость, привычная к деятельности натура русского интеллигента, либерала и демократа по традиции и по убежденности, столкнулись с ощущением роковой бесполезности, безнадежности всех этих честных, но мелких дел. Дитя своего времени, своего круга, своего класса, он не мог и не должен был понять, в чем истинный выход из безнадежного тупика. Не понимал его до конца и сам Чехов. Но Чехов стихийно верил в светлое будущее, а его герой Иванов не верит уже ни во что.

Для исполнителя роли Иванова все эти несколько теоретические рассуждения должны принять совершенно конкретную форму жизненных обстоятельств, несомненных фактов. Тогда все дальнейшие столкновения с персонажами пьесы, а значит, ее основное действие станут понятными и реальными, тогда соприкосновение Иванова с окружающей средой будет неизбежно трагическим.

В продолжение всей пьесы Иванов неудержимо летит с обрыва в пропасть, в бездну, и спасенья ему нет и не может быть. Он судорожно хватается за единственный шанс на свое спасенье - за любовь Саши, но в конце концов понимает, что и это ошибка, что именно Саша, которая хотела его спасти, воскресить, ударила его больнее всех, что ею руководили соображения хоть и вполне возвышенные, но и вполне эгоистические.

Отношения Иванова с Сашей, возникшие как чистое увлечение, переросли в конце пьесы во вражду. Недаром Чехов писал о Саше, что она - нож в спину Иванова. Значит ли это, что Саша - отрицательный персонаж пьесы? Нет, не значит. Она не лишена прелести, обаяния, она умна и честна. Но это усложняет, а не облегчает конфликт, это усугубляет непримиримость и неизбежность столкновения. Если деление на отрицательных и положительных вообще применимо к драматургии Чехова, - а против этого он сам возражал, - то можно ли считать отрицательным персонажем Лебедева? Нет. Это не нужно делать. Но разве правильно будет принять на веру и всерьез все его беды, безденежье, подневольность, мученичество и так далее? Конечно, нет.

Лебедев говорит обо всем этом совершенно искренне. Но он обманывает и других, и себя. Его мягкость, обтекаемость, полная беспринципность, малодушие - самая удобная форма для того, чтоб сохранить житейское благополучие и душевное равновесие.

Я еще раз хотел бы обратить внимание на материальную сторону отношений Лебедева и Иванова. Доброта Лебедева сказывается в том, что он предлагает Иванову тысячу сто рублей, чтоб заплатить проценты Зинаиде Савишне. Это, конечно великодушно. Особенно, если принять во внимание, что Зинаида Савишна занимается ростовщичеством если не с согласия, то с ведома Лебедева. Но это значит, что бескорыстие Лебедева не простирается дальше определенной суммы. Это ясно и по последнему действию, где Лебедев предстает перед нами как отец, любящий, трогательный, огорченный.

Сцена, когда друг Лебедева, жалкий, рыдающий, глубоко несчастный и никому не нужный Шабельский просит у него денег, чтобы съездить в Париж, посмотреть на могилу жены, -грустная, душераздирающая сцена; и когда взволнованный, расстроенный Лебедев отвечает, что у него нет денег, то я вместе с публикой верю ему. Я не могу не верить. Но буквально в следующей сцене выясняется, что деньги у Лебедева все-таки есть: "...заветные десять тысяч. Про них в доме ни одна собака не знает... Бабушкины...". И я начинаю думать, каким ловким нужно быть человеком, чтобы в условиях Зюзюшкиной ссудной кассы, где считают не только каждую копейку, но и каждый кусок сахара, каждую свечу, устроить так, чтобы никто в доме не знал о значительных средствах, припрятанных подневольным хозяином дома. И я перестаю верить в то, что эти заветные десять тысяч у Лебедева последние.

Лебедев мне очень симпатичен, особенно, когда он предстает в исполнении такого правдивого и обаятельного актера, как М. И. Жаров, но я не могу обманываться насчет его лицемерия и фарисейства. Я думаю о нем, сопоставляю его с Ивановым, и мне кажется, что Иванов тоже сопоставляет его с собой. И Иванов видит в Лебедеве свое будущее, и, может быть, этот призрак будущего - одна из главных причин его самоубийства: постепенное, незаметное падение, отказ от жизненных принципов по мелочам, благодушие, перешедшее в малодушие. Терпимость, превратившаяся в полную беспринципность, мещанское благополучие, прикрытое взятыми из прошлых воспоминаний либеральными фразами, -вот существо Лебедева. И на этот путь толкают Иванова все обстоятельства его жизни. Что имеет в виду Саша, которая задалась целью воскресить в нем человека, спасти его, Саша, говорящая в четвертом действии: "...Ну, могу ли я от тебя отказаться?.. У тебя ни матери, ни сестры, ни друзей... Ты разорен, имение твое растащили, на тебя кругом клевещут..."?

В глазах Иванова сразу встает образ, противоположный тому, кем он стал сейчас, то есть образ благополучного человека, человека, на которого никто клеветать не будет, так как он не разорен, имение его в порядке, семейные дела налажены. И именно на эту добрую реплику Саши Иванов отвечает категорически: "Глупо я сделал, что сюда приехал. Мне нужно было бы поступить так, как я хотел...".

Вот где вопрос о самоубийстве решается Ивановым окончательно.

Все добрые стремления Саши, все ее самопожертвование, весь ее эмансипированный ум, все бескорыстие и смелость не нужны Иванову. Не нужно, как думает Чехов, ему и то, чтобы Саша вешалась ему на шею.

Вопрос о трактовке образа Саши вызвал самые большие возражения критики. Во всех статьях, даже благожелательных, режиссера и исполнительницу упрекали в том, что в ней нет лирики, трепета, чистоты, любви и так далее. В этом я вижу еще одно проявление штампованного подхода к драматическому произведению. Я взял бы на себя всю ответственность за такую трактовку образа Саши, но боюсь, что мне не позволит это сделать автор пьесы.

В письме к Суворину от 26 декабря 1888 года Чехов писал о Саше:

"...задам я ей, мерзавке! Вы говорите, что женщины из сострадания любят, из сострадания выходят замуж... А мужчины? Я не люблю, когда реалисты-романисты клевещут на женщину, но и не люблю также, когда женщину поднимают за плечи, как Южина, и стараются доказать, что если она и хуже мужчины, то все-таки мужчина мерзавец, а женщина ангел. И женщина и мужчина пятак пара, только мужчина умнее и справедливее..."