Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули

Эти слова весьма характерны и свойственны морали «вечно воспаленных» борцов «за народное счастье». Для Панкратова убийство полицейского не есть преступление, это подвиг, а его за этот подвиг Царь посадил в тюрьму! То есть Панкратов являл собой очередной пример морального уродства, которым оказалось заражено большая часть русского образованного общества.

Естественно, что странно было бы ожидать от подобного человека хорошего отношения к Царской Семье. Между тем имеется множество свидетельств, в том числе и людей, находившихся в тобольской ссылке вместе с Царской Семьей, в которых Панкратов предстает в положительном свете.

А. А. Теглева: «Про Панкратова я должна по совести сказать, что он был человек по душе хороший. Он был социалист и был в ссылке где-то в Сибири. Он был человек добрый и сердечный. К Семье, в особенности к Княжнам и особенно к Марии Николаевне, он относился хорошо. Панкратов проявлял заботу о Семье, как мог»{373}.

Е. Н. Эрсберг: «Панкратов был хороший, честный, добрый человек. Он хорошо относился к Ним и, как заметно, жалел Их»{374}.

С. Гиббс: «Панкратов был неплохой, но он был слабый. Панкратов не делал нам никаких стеснений»{375}.

П. Жильяр: «Панкратов был сектантом, насквозь пропитанным гуманитарными началами: он не был дурным человеком»{376}.

Мы готовы согласиться с тем, что по житейским меркам Панкратов, может быть, и был «неплохим человеком». То есть он не был прирожденным злодеем, типа Юровского. Но ведь и Юровский, как мы увидим, давал рекомендации, как надо перебинтовывать ногу больному Наследнику, и справлялся о его здоровье, уже зная наперед, что в ближайшее время мальчик будет убит со своими родителями. Панкратов, конечно, не был Юровским. Это был слабый полуинтеллигент, человек с неустойчивой нервной системой, напичканный «гуманитарными началами». Но именно эти начала позволили ему в юности убить человека и даже спустя десяток лет искренне не понимать, в чем была его вина. Кто дает гарантию, что когда этому человеку, во имя тех же «начал», не отдан был бы приказ убить Царскую Семью, то он бы этот приказ не выполнил? В личностном плане Панкратов был не злым и не добрым. Но именно такие люди являются прекрасными исполнителями чужих злодеяний.

К слову сказать, Государь и относился к Панкратову с иронией и называл его «маленьким человеком»{377}.

Во всяком случае, объективные свидетельства не дают никаких данных для того, чтобы полагать, что Панкратов «любил Царскую Семью» и делал все для облегчения ее жизни. Все обстояло с точностью наоборот.

Это хорошо видно из дневников Государя о Панкратове за 1917–1918 гг. «5-го октября. В день именин Алексея не попали в церковь к обедне из-за упрямства г-на Панкратова»; «21-го ноября. Праздник Введения во храм пришлось провести без службы, потому что Панкратову неугодно было разрешить ее нам!»; «26-го декабря. На днях приехала Иза Буксгевден, но не допущена к нам по капризу Панкратова!».

Государыня записала в своем дневнике за 23 сентября 1917 г.: «Всенощная. Панкратов не разрешил монашкам пить чай ни в одном из этих двух домов»{378}.

Мы уже писали выше, что приезд Панкратова в Тобольск стал как раз причиной ужесточения режима содержания Царской Семьи. Именно Панкратов изменил этот режим, сделав его арестантским, и именно Панкратов не допустил перевода Августейших Узников для местожительства в Ивановский монастырь.

Ярким свидетельством «доброго» отношения Панкратова к Царской Семье служит его письмо Керенскому от 20 сентября 1917 года. Вот что он пишет:

«В присланной мне бумаге В. Соловьевым от 15 сентября с/г за № 3352 предлагается разрешить б. царю и его семье загородные прогулки и посещение церкви. Последнее уже делается. Что же касается прогулок, то в настоящее тревожное время и при отсутствии соответствующих средств передвижения — автомобилей или карет — пришлось бы это делать при помощи извозчиков. Для этого потребуется целая кавалькада, так как и для стрелков тоже понадобятся извозчики, что слишком шумно и сложно. Так я отказал в этих загородных прогулках б. ц., который живет с достаточными удобствами. Двор, где он и его семья гуляют, достаточно большой, воздуху более чем нужно. Но как только все успокоится и представится возможным устроить загородную прогулку, обязательно я это сделаю. Бывший царь просил моего разрешения допустить в качестве законоучителя к его младшей дочери священника Благовещенской церкви отца Алексея. Я ему ответил, что закон божий (так у Панкратова. — П. М.) может преподавать госпожа Битнер, о которой я уже сообщал Министру-Председателю. Бывший царь заявил, что это для него неприемлемо. Я же со своей стороны нашел невозможным допустить священника как законоучителя, мотивируя отказ тем, что всякие посторонние лица, посещающие помещение б. ц., осложняют обстановку охраны. Преданный Панкратов»{379}.

Прибыв в Тобольск, Панкратов первым делом начал вести среди солдат «просветительные» речи. Понятно, что речи эти были направлены против Царя. Спрашивается: если Панкратов действовал из интересов Царской Семьи, то зачем он занимался подобными речами? Ведь именно под влиянием панкратовских речей солдаты стали настраиваться против Царской Семьи. «Панкратов стал вести среди солдат охраны пропаганду крайних политических взглядов. С солдатами Государь и дети имели непосредственное общение, ходили в помещение охраны, играли с солдатами в лото. Теперь же солдаты с каждым днем становились грубее» (А. А. Волков){380}.

Теглева вспоминает, что после появления Панкратова и Никольского «солдаты стали распускаться. Это происходило из-за того, что Панкратов и Никольский «просвещали» их разговорами о политике»{381}.

Находясь в эмиграции, куда он сбежал от своих товарищей по революционной борьбе — большевиков, Панкратов написал книгу воспоминаний «С Царем в Тобольске». В этой книге бывший комиссар «Дома Свободы» излил всю свою «любовь» к Царской Семье. Она-де была и плохо образована, и недалека, и скупа. Особенно отвратительно у Панкратова последнее утверждение. В качестве доказательства Панкратов приводит факт, когда он обратился к Царской Семье с просьбой о пожертвовании на нужды фронта. «О скупости семьи Николая II, — продолжает Панкратов, — мне много приходилось слышать, но я не придавал этому значения и даже не верил. Но вот возвращают мне подписной лист,