Кловис Дардантор - Жюль Верн

Наша троица прошлась по улицам, пересекла правильно спланированные площади с бесчисленными фонтанами, и в том числе самую красивую из них — Сен-Мишель, посетила район, где с европейскими домами соседствуют постройки туземцев, и побывала в более современных кварталах. С эспланады[113] Мешуар, укрытой под сенью росших четырьмя рядами деревьев, туристы перед возвращением в гостиницу любовались расстилавшейся перед ними равниной.

Что касается окрестностей Тлемсена — деревень, знаменитых Сиди-Дауди и Сиди-абд-эс-Салам, водопада Эль-Ури, где река Саф-Саф, оглушительно грохоча, низвергается с высоты восьмидесяти метров, и еще многих других достопримечательностей, — то месье Дардантор мог созерцать их, замирая от восторга, лишь на страницах путеводителя.

Перпиньянцу потребовался бы не один день для изучения города с прилегающей местностью. Но предлагать задержаться здесь людям, спешившим удрать прочь, — дело безнадежное. И каким бы авторитетом — кстати сказать, значительно пошатнувшимся — ни пользовался уроженец Восточных Пиренеев среди своих спутников, он на это не решился.

— Что вы думаете теперь, дорогой мой Марсель и дорогой мой Жан, о Тлемсене?..

— Красивый город, — рассеянно ответил первый.

— Да, очень красивый, — нехотя подтвердил второй.

— Что ж, друзья, я хорошо сделал, что поймал вас, одного за ворот, а другого за штанину! Иначе скольких чудес вы бы не увидели!..

— Но при этом вы рисковали собственной жизнью, месье Дардантор, — сказал Марсель, — и поверьте, наша признательность…

— Кстати, месье Дардантор, — перебил друга Жан, — не правда ли, ваша привычка спасать таким образом людей…

— Ну, такое со мной случалось не раз, и я мог бы нацепить на грудь какую-нибудь симпатичную самодельную медаль! Именно по этой причине, несмотря на мое желание стать приемным отцом, я никого не могу усыновить!

— И даже если бы оказались в условиях, когда смогли бы стать им? — спросил Жан.

— Кто знает, дитя мое! — откликнулся Кловис Дардантор. — Но нам пора восвояси!

Обед в гостинице опять прошел невесело. У сотрапезников, судя по всему, было чемоданное настроение. И все же за десертом перпиньянец решился, наконец, преподнести изящные восточные туфельки мадемуазель Элиссан.

— Это вам на память о Тлемсене, дорогая Луиза! — сказал он.

Мадам Элиссан одобрила улыбкой трогательное внимание со стороны бывшего земляка, а в группе Дезиранделей мать Агафокла обиженно поджала губы, а отец недоуменно пожал плечами. Лицо девушки посветлело, в глазах просияла радость.

— Благодарю, месье Дардантор, — промолвила она. — Вы позволите мне поцеловать вас?

— Черт возьми… ради этого я их и купил! За каждую туфельку — поцелуй!

И Луиза от души обняла месье Дардантора.

ГЛАВА XV,

в которой выполняется, наконец, одно из условий, требуемых статьей триста сорок пять гражданского кодекса

Наверное, пришло время завершать путешествие, столь продуманно организованное Компанией алжирских железных дорог. Так хорошо начатое, кончиться оно могло весьма печально — во всяком случае, для группы Дардантора.

И на заре 21 мая туристы в сопровождении агента Дериваса, проводника Моктани и его помощников отбыли из Тлемсена в направлении Сиди-бель-Аббеса. Караван уходил, сократившись наполовину, поскольку некоторым экскурсантам захотелось продлить пребывание в городе, вполне заслуживавшем того.

В отряде перпиньянца находился и месье Эсташ Орьянталь, явно торопившийся в Оран. И месье Дардантор с друзьями ничуть не удивились бы, узнав, что монтелимарский звездочет вознамерился составить научный доклад об экскурсии, хотя пользовался в походе только подзорной трубой, в то время как остальные инструменты мирно покоились в чемодане.

Теперь в распоряжении туристов оставалось только два шарабана. В первом ехали женщины и месье Дезирандель, во втором — месье Орьянталь, Агафокл, уставший от строптивого мула, Патрик и два слуги-туземца. В последний экипаж уложили и багаж с запасом провизии — для завтрака во время перехода от Тлемсена до деревни Ламорисьер, где предстояла ночевка, и для утренней трапезы на следующий день, по дороге из Ламорисьера в Сиди-бель-Аббес, куда проводник рассчитывал прибыть к восьми часам вечера.

Месье Дардантор и Моктани не расставались с верблюдами — животными славными, не заслуживавшими жалоб. Точно так же довольны были своими лошадьми и парижане, не без сожаления распрощавшиеся с ними по окончании караванного пути.

От Тлемсена до Сиди-бель-Аббеса шла чудесная, легко преодолеваемая за два дня, шоссейная дорога протяженностью девяносто два километра, пересекавшая в Тлелате тракт, пролегший между городами Оран и Алжир.

Караван двигался по местности более разнообразной, чем пройденный им район между Сайдой и Себду. Правда, лесов здесь было меньше, но этот недостаток компенсировался обширными сельскохозяйственными угодьями и причудливыми извивами притоков Иссера — одной из крупнейших рек Алжира, своего рода артерии, несшей жизнь этому краю, где отлично произрастал хлопчатник, орошаемый водами Великого Плато и Телля.

Как же изменилось за последние дни душевное состояние туристов! Если во время поездки по железной дороге они были дружны, то после путешествия по трактам и тропам во взаимоотношениях экскурсантов наступило явное охлаждение. Дезирандели и мадам Элиссан, сидя в шарабане, переговаривались между собой отнюдь не в любезной манере, и Луизе приходилось выслушивать малоприятные суждения. Марсель и Жан, погруженные в скорбные мысли, следовали молча за перпиньянцем и, когда он останавливался, поджидая их, нехотя отвечали ему.

Невезучий Дардантор! Казалось, все против него: Дезирандели — потому что их друг не внушил Луизе симпатию к Агафокл у, мадам Элиссан — поскольку перпиньянец не смог убедить ее дочь вступить в давно задуманный брак, Марсель — из-за того, что его спас тот, кого должен был бы спасти он сам, Жан — по той же причине! Короче, Кловис Дардантор оказался восседавшим на верблюде козлом отпущения. Единственным верным ему человеком оставался Патрик, который всем своим видом говорил господину:

«Вот до чего дошло! Ваш слуга не ошибался!»

Но Патрик не стал высказывать эту мысль в отточенной литературной форме, опасаясь дарданторовской отповеди, способной оскорбить его до глубины души.

В общем, этот добрый перпиньянец вполне мог послать всех к чертовой матери!

— Подумай, Кловис, — говорил он себе, — разве ты должен что-нибудь этим паяцам?! Почему у тебя должна болеть голова, если дела у них идут не так, как им хочется? Разве я виноват в том, что Агафокл — простофиля, жалкий чижик, в котором родители видят феникса?[114] Или в том, что Луиза по достоинству оценила эту птаху? Надо же считаться с очевидностью! Я начинаю подозревать, что Марсель любит эту девушку. Но, клянусь обоими горбами моего верблюда, не могу же я крикнуть им: «Приблизьтесь, дети мои, и я благословлю вас!» А этот некогда жизнерадостный Жан, погрузившись в воды Сара, утратил всю свою веселость, всю свою фантазию!.. Похоже, он сердится на меня за то, что я извлек его из пучины!.. Ей-богу, забросить бы в один мешок всех этих нытиков! Патрик, спрыгнув с шарабана, обратился к хозяину: