Поль Верлен - Пьер Птифис

На следующий день Лепеллетье получил аналогичное письмо.

В Лондоне Рембо вновь встретил г-жу Верлен (она уже шла на поправку), которую сопровождала какая-то ее кузина (возможно, она пригласила ее не без задней мысли выдать ее за Поля). Словно чудом, Поль тут же ожил, и жизнь вернулась на круги своя. Мать и кузина умоляли его предпринять что-нибудь: не мог же он и далее пребывать в таком состоянии, его здоровье и рассудок наверняка не смогут перебороть психическую неуравновешенность. Он должен принять смелое решение, поехать в Париж, во имя ребенка умолять жену отказаться от иска. Если она согласится, он останется с ней, если откажется — сложится подходящий момент для решения дела по взаимной договоренности, что всех бы устроило. В его положении терять нечего, можно только выиграть. Пусть он подумает: мрачная перспектива судебного процесса больше не будет отравлять ни его жизнь, ни жизнь его семьи и друзей. В результате он окончательно излечится, игра стоит свеч. И момент как раз благоприятный: говорят, что Камиль Баррер недавно видел в Париже Лепеллетье и тот якобы ему сказал, что, по слухам, Матильда вроде бы и не против примирения. Другие шептали ему, что давно уже пора вернуться, намекали, что его жена появляется в свете с каким-то мужчиной. Окончательно его убедили два следующих обстоятельства: во-первых, он сможет на месте собрать вокруг себя своих настоящих друзей (большинство из них, предупрежденные Матильдой, отвернулись от него и больше не писали ему[263]), а во-вторых, появится возможность опубликовать в Париже, у Лемерра или еще где-нибудь, свои «Романсы без слов».

Г-жа Верлен и ее кузина вернулись в Париж с поручением передать Лепеллетье письмо, в котором содержалась следующая фраза: «Я намереваюсь в скором времени вернуться в Париж, чтобы самому решить все эти дела». Слишком много посредников оказалось между Полем и его женой. Рембо, которого не слишком интересовала вся эта суета, не высказал никаких возражений по поводу отъезда друга, ибо, хорошо его зная, сомневался, что у него хватит мужества уехать.

В самом деле, много думать вредно. По мере того как Поль размышлял над своими проблемами, он приходил к заключению, что было бы безумной опрометчивостью пересекать Ла Манш: полиция не спускала с него глаз. Как только он ступит на континент, его наверняка схватят и заключат под стражу. Он был уверен, что семейство Моте делало все для того, чтобы он отправился в тюрьму. Его матери, по всей видимости, нанесли визит судебные следователи министерства внутренних дел, полиция продолжала повсюду следовать за ним, даже в Лондоне. В действительности речь шла о судебных повестках, которые передавались ему комиссариатом полиции квартала Клиньянкур. Ему стали видеться знакомые старые кошмары: кто-то опять донес в полицию о его деятельности во время Коммуны (после смерти Наполеона III, последовавшей 19 января 1873 года, снова началась чистка, жестокая, как никогда прежде).

Тогда он решил выждать время и обратил свое внимание на более насущные нужды, а именно «заработать пару су», как он говорит Эмилю Блемону, или по крайней мере приготовиться зарабатывать их: он не сомневался, что скоро сможет преподавать французский язык и латынь английским «boys[264]». Нужно было учить язык. Чтобы рассеяться и забыться — а недуг еще не окончательно прошел, — они с Рембо с головой окунулись в «гигантские прогулки» по предместьям и сельской местности, Кью[265], Вуличу[266] и т. д. Что же до «Романсов», тем хуже для французов! Они выйдут в свет в Лондоне. Он связался с одним издателем, а затем стал жить так, будто благоприятная для работы обстановка обеспечена ему на долгие годы вперед. 23 марта он ходатайствовал о выдаче ему читательского билета Библиотеки Британского музея, предоставив два поручительства, как того требовали правила. Рембо сделал то же самое 25-го числа.

Но ни в чем не было определенности. В начале апреля положение друзей снова стало шатким. Рембо, которому надоели жалобы и увиливания Поля, держал с ним пари: Верлен должен доказать, что он настоящий мужчина. Разве можно быть таким трусом? «Жалкий брат! — напишет он в „Озарениях“. — Какими ужасными ночными бденьями был я ему обязан![267]» То, что Рембо называет «сновиденьями, полными идиотской печали»[268], — это вечный и неразрешимый вопрос, терзавший его друга: как убедить Матильду снова стать его нежной супругой, как добиться того, чтобы снова жить с ней, при этом не теряя свободы, необходимой каждой творческой личности?

Итак, почва уходила из-под ног несчастного Верлена, оказавшегося между двух огней — холодного высокомерия Матильды и саркастического презрения Рембо. Он решает отправиться в Париж, как бы рискованно это ни было. Если у него есть хоть какой-то шанс победить, он не имеет права его упускать. Несколько часов пробродив вокруг вокзала Виктория, он и вправду сел на поезд до Ньюхэйвена[269]. Но в тот момент, когда он собирался сесть на корабль в Дьепп, он вдруг услышал — или ему показалось, что он услышал, — беседу двух очень подозрительных господ, обсуждавших на плохом английском судьбу пойманных коммунаров, и поспешно вернулся обратно.

Его опасения были не беспочвенны. В выписке, посланной полицией Лондона в префектуру Парижа 4 апреля 1873 года, так говорится о его отъезде: «Верлен, бывший служащий мэрии до и во время Коммуны, друг Вермерша, Андрие и других, вчера направился в Париж (по семейным делам)»[270].

Итак, он освободится от Рембо и повторит в Намюре «операцию „Брюссель“», ведь тогда Матильда приехала к нему, хотя он об этом не просил. Он вложил всю душу в адресованное ей письмо, исполненное настойчивости: она наконец должна проявить благоразумие, она должна понять, что решение проблем через суд приведет лишь к несчастью, она должна подумать о малыше Жорже, должна приехать к нему в Намюр, куда он теперь отправляется. Он будет там один. Это его последний шанс, потому что больше он не будет писать. Но это невозможно, она приедет, обязательно приедет.

Прибыв в Дувр 4 апреля (в 9 часов 35 минут, уточняет г-н Ундервуд), он отправился в Остенде на борту «Графини Фландрской».

Стихотворение «Beams[271]», написанное им во время этого путешествия в честь некоей красавицы, плывшей вместе с ним, было неверно понято комментаторами. Поль не думал ни о ком, кроме Матильды. Та юная девушка, чья гордая красота, казалось, увлекала за собой пассажиров, была воплощением Надежды:

Она оглянулась с кроткой улыбкой,Не веря, что мы не боимся волны,Но радостью плыть с ней мы были полны, —Плывет она снова дорогою зыбкой[272].

Возможно, наш путешественник сообщил Рембо о том, что он делает крюк через Намюр на своем пути в Париж, где остановится у матери, потому что вторая полицейская выписка, присланная в Париж из Лондона, гласит: «Он пустил слух о том, что остановится в Намюре; в настоящее время он преспокойно пребывает у матери».