Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Трем спичрайтерам, работавшим с ним над этой речью (Тому Коркорану, Бен Коэну и Сэму Розенману), он сказал то, что полностью прояснило для них, какие чувства он испытывал по поводу Чемберлена и Мюнхенского соглашения: «Мы могли бы сотрудничать с Гитлером, но в итоге мы бы потеряли все, что символизирует Америку»[338].

По мере того как угроза со стороны Гитлера нарастала, страны, к которым приближался вермахт, активно искали союзников, и Советский Союз был среди них. После того как Гитлер аннексировал Чехословакию и Австрию, Польша, единственная страна, остававшаяся между Германией и Россией, разрывалась между страхом перед новой воинствующей Германией и страхом перед своим старым пограничным недругом – Россией. Вражда между Россией и Польшей зародилась еще много веков назад. На Красной площади стоит знаменитый памятник в честь двух русских народных героев, гражданина и князя, которые изгнали поляков из Кремля в 1612 году. Эта скульптура является единственным архитектурным памятником (помимо мавзолея Ленина) на всей площади, что свидетельствует о том, насколько затяжными и глубокими были распри между этими двумя странами.

Однако даже при этом общественное мнение в Польше (несмотря на то что польское феодальное общество до сих пор управлялось полковниками и помещиками) имело очевидный антигерманский настрой. Тем не менее полковники, стоявшие у власти, и, в частности, влиятельный министр иностранных дел Юзеф Бек, контролировавший внешнюю политику, были настроены в пользу Германии. После встречи с Гитлером в Берхтесгадене Бек ушел со словами: «Если Советский Союз слаб в военном отношении, то какой толк нам привязываться к нему? Если же Советский Союз силен, то он никуда не денется»[339]. Даже перед лицом настойчивости Гитлера и заведомо ложных жалоб на бесчинства поляков по отношению к немцам (что послужило основанием для последующего захвата Данцига, польского порта на Балтийском море, а также для обеспечения контроля над Данцигским коридором) Бек продолжал верить, что Гитлер не станет нападать на Польшу. Это была его роковая ошибка. (Любопытным объяснением противоречивого и иррационального польского мезальянса всегда было подозрение, что Бек был германским агентом и что Гитлер уговорил его на альянс с Германией, развернув перед ним перспективу передачи Польше части территории Украины. Здесь кроется зерно истины, поскольку его младший сын Антони, которого он отправил в Луми, эксклюзивную подготовительную школу в Америке, уже после смерти отца найдет среди памятных вещей фотографию, на которой отец был снят вместе с нацистскими генералами и различными представителями нацистского правительства.)

Сталин искал союзника. Он хотел вступить в союз с Чемберленом и Даладье, поскольку у него не оставалось иного выбора: кроме Британии и Франции, больше не было стран, к которым он мог бы обратиться для обеспечения защиты Советского Союза от Гитлера.

10 марта 1939 года по радио состоялась трансляция его речи для нации и всего мира по случаю XVIII съезда ВКП (б). Сталин заявил делегатам съезда, собравшимся в построенном в 1935 году большом зале с 1 300 столами (для каждого представителя каждой республики), что «война неумолима. Ее нельзя скрыть никакими покровами. Ибо никакими “осями“, “треугольниками“ или “антикоминтерновскими пактами“ невозможно скрыть тот факт, что… Германия захватила Австрию и Судетскую область, Германия и Италия вместе – Испанию, – и все это вопреки интересам неагрессивных государств.

Они [Великобритания и Франция] уступили ей [Германии] Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать ее самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию».

Он обвинил обе эти страны в публичной лжи о «слабости русской армии» и «разложении русской авиации».

Он задался вопросом: почему это произошло? Это выглядело как односторонняя, однобокая война. Объяснялось ли это слабостью неагрессивных государств? «Конечно, нет! Неагрессивные, демократические государства, вместе взятые, бесспорно, сильнее… Англия и Франция отказались от политики коллективной безопасности и перешли на позицию “нейтралитета“».

Самым интересным моментом в этой речи для международного сообщества стало заявление Сталина, что если бы Англия и Франция предприняли совместные действия, они бы стали сильнее: как он отметил, война могла бы быть выиграна. Именно это повышало для России соблазн стать их союзником.

Пять дней спустя, 15 марта, Гитлер захватил оставшуюся часть Чехословакии.

Упоминание Сталиным в своей мартовской речи возможности альянса с союзниками стало сигналом для Британии и Франции: «Вместе взятые, неагрессивные государства, бесспорно, сильнее… Англия и Франция отказались от политики коллективной безопасности и перешли на позицию “нейтралитета“». Министр иностранных дел Литвинов был назначен ответственным за ведение переговоров по вопросу создания альянса.

Литвинов был опытным дипломатом, приобретшим английские манеры, прожив много лет в Лондоне в качестве посла Советского Союза в Великобритании. Он был женат на англичанке и известен своей симпатией к Британии. Он также симпатизировал США. Он вел переговоры с Рузвельтом о признании Советского Союза Соединенными Штатами. Во время его службы в качестве министра иностранных дел советское правительство проявило готовность бороться за Чехословакию и заняло позицию осторожного дистанцирования от Германии. В период работы Литвинова Россия присоединилась к Лиге Наций и в 1934 году последовала политике коллективной безопасности. В это время Литвинов вел переговоры по франко-советскому пакту о взаимопомощи, который Сталин называл «препятствием для противников мира»[340]. В 1936 году Сталин предсказал, каким образом развернется германская агрессия по всему миру: «История говорит, что когда какое-либо государство хочет воевать с другим государством… то оно начинает искать границы, через которые оно могло бы добраться до границ государства, на которое оно хочет напасть… Я не знаю, какие именно границы может приспособить для своих целей Германия, но думаю, что охотники дать ей границу “в кредит“ могут найтись»[341].

Он оказался совершенно прав.

Сталин сделал эти заявления еще до Мюнхенского соглашения. В 1939 году перед всем миром встал вопрос: отстранится ли Британия от принципа коллективной безопасности? Неделю спустя после речи Сталина со стороны Британии не последовало никакой реакции. 18 марта, взяв по указанию Сталина инициативу в свои руки, Литвинов предложил созыв конференции с участием Франции, Британии, Польши, России, Румынии и Турции, чтобы выработать соглашение, способное остановить Гитлера. Чемберлен ответил отказом. Он написал своему другу: «Я вынужден признаться в своем глубочайшем недоверии к России. Я нисколько не верю в ее способность к эффективным наступательным действиям, даже если бы она этого и хотела. И я не доверяю ее мотивам»[342]. Чемберлен стойко сохранял убеждение, заложенное еще в юности его отцом, Джозефом, в том, что миром должны управлять прагерманские, тевтонские нации, под которыми подразумевались Англия, Германия и Америка. Тем не менее, осознавая, что он не добился «мира в свое время» в Мюнхене в сентябре 1938 года, 31 марта 1939 года Чемберлен объявил в Палате общин, что Британия и Франция готовы предоставить гарантии Польше на случай нападения на нее Гитлера: «Польскому правительству будет оказана любая поддержка, которая будет в их силах»[343].

Однако это никак не помогло России.

14 апреля лорд Галифакс, влиятельный и аристократичный министр иностранных дел Великобритании и бывший вице-король Индии (Черчилль прозвал его «Святым Лисом»), дал ответ Британии на предложение Литвинова, сделанное 18 марта. Он сообщил советскому послу в Великобритании Ивану Майскому, что британское правительство не собирается предоставлять его стране гарантию поддержки на случай нападения, какую предоставило Польше. Как сообщают источники, это «привело Сталина в бешенство».

Тем не менее на протяжении следующих шести недель Литвинов в Москве пытался убедить сэра Уильяма Сидса, британского посла в Советском Союзе, который также представлял французского посла Поля-Эмиля Наджиара, в необходимости обсуждения военного и дипломатического альянса. Однако послы ничего не смогли предложить ему в ответ – никакого альянса, никаких гарантий. Британия дала понять России, что той следует справляться в одиночку.

16 апреля Сталин предпринял поразительный шаг: он велел Литвинову официально предложить Сидсу, чтобы Россия, Франция и Великобритания заключили пакт, обязывающий все три страны объявить войну Германии в случае, если кто-либо из них или любая страна, находившаяся между Балтийским и Средиземным морями, подвергнется нападению, «оказывать всевозможную поддержку, включая военную, в случае агрессии в Европе против одной из этих держав»[344]. Как объяснил Литвинов, указанное соглашение должно было быть достигнуто в форме двух пактов: между Великобританией и Советским Союзом и между Францией и Советским Союзом. Каждая страна должна была заключить соглашения, предусматривавшие оказание незамедлительной военной поддержки в случае агрессии, наподобие пакта, недавно подписанного между Великобританией и Польшей.