Возрождение - Олег Верещагин

«Букашек» было около десятка, и в любой момент любой из них мог вернуться в ряды «граждан». Просто уйти, и все. Даже оружие не оставлять – «гражданам» оружие было не просто разрешено, но прямо положено. Ни одной безоружной семьи в поселке не было в принципе. Разве что совсем малыши ходили без оружия, точнее, кое-как передвигались, именно что мелкие – мельче некуда.

Иногда Сашке становилось смешно. «Букашки» проходили через мучительные испытания, чтобы добиться права жить мучительною жизнью. Сумасшествие. Иначе не скажешь. Но это было. И «букашек» не убавлялось.

Три месяца назад Круг приказал повесить одного из кад… Нет, Сашка не желал вспоминать его имя и кадетом его называть не желал. Тот попытался сделать из двух «букашек» личных слуг – подай-принеси-постирай. Это стало известно почти сразу, и спонтанно избитого в кровь самими же кадетами пятнадцатилетнего парня повесили на плацу перед строем его вчерашних друзей на следующий день. Рядом с одним из помощников завхоза Сергейчука, вздернутым за день до этого. Тот был виновен в том, что детям на завтрак в тот день не выдали обязательный стакан молока. Его выдавали всем, кому не исполнилось 14 лет, и это входило в прямую обязанность повешенного. Коровы – двадцать коров – стояли в помещении с «искусственным солнцем». Их молоко только туда и шло – детям. Ну и немного – телятам.

В тот день молока не выдали. И в полдень помощник завхоза уже висел. Ему дали рассказать, что к чему, но оправдания не были признаны значимыми Кругом…

…Аркашка при виде Сашки распрямился, встал по стойке «смирно». С тряпки капало. Вид мальчишки выражал полную, абсолютную преданность Идеалам. Может быть, если бы Аркашка не выглядел так смешно, как он выглядел, Сашка прошел бы мимо. А тут вдруг вспомнилось про нагрудный карман, и Сашка запустил в него руку и достал лимонный аэрофлотовский леденец.

– Держи, подсласти уборку, – сказал он, опуская конфету в нагрудный карман рубашки Степанкова. Тот заморгал – Сашка никогда к младшим не проявлял внимания. Это было настолько необычно, что Аркашка осмелился спросить:

– Это ведь… твоя?

– Зуб ноет, – поморщился Сашка, берясь за ручку двери. – Застудил… Лопай, только сначала надо домыть.

– Ага, спасибо! – обалдело, но радостно крикнул ему уже в спину Аркашка. И зашлепал тряпкой…

Дарить – приятно. Раньше Сашка посмеялся бы над этим. Нет, он не был жадным никогда… но ведь иметь и получать – приятней, чем дарить, разве нет?

Нет, оказывается. Оказывается, когда даришь, тебя как будто становится немного больше. И даже если тебя не станет – ты все-таки остаешься. Вон у «букашки» Тольки ручка с шестью разноцветными стержнями. Ее подарил Тольке на Новый год Тимка. Кадеты тогда посадили «букашек» за один с собой стол, подарки были для всех. Но это были просто подарки, как традиция, а ручку Тимка подарил Тольке сам, от себя и просто так. Низачем и нипочему. Тольке было очень трудно, он, на взгляд Сашки, не годился для роли «букашки» и тем более в кадеты и спокойно мог бы уйти в поселок, где жили его родители. Родные, между прочим, огромная редкость. И две сестры. Может, потому Тимка и подарил эту ручку? Потому что у самого Тимки не было никого, хотя он пытался спасти младшую сестру и не смог – она замерзла во время перехода уже недалеко от спасения, – и пришел в поселок почти невменяемый от горя и вины, черный и словно бы каменный?

А через месяц после того подарка его убили во время стычки с бандой. Он с верха развалин указывал пулеметчикам цели трассерами, и его подстрелили насмерть. На такие похороны – на сожжение – никого не пускают, кроме витязей и кадетов. А тут вдруг Толька пришел и показал ручку, как пароль. И сказал: «Вот у меня… это он подарил…» И Воженкин его молча пропустил, Толька так и стоял в первом ряду, держа – нет, сжимая – ручку, словно оружие.

А с тех пор Сашке стало казаться, что Толька, похоже, все-таки выкарабкается в кадеты…

Казарма встретила Сашку привычным – оружейными запахами, тонкой струйкой хлорки, разговорами. Над центральным проходом через одну горели лампы. Кадетов сейчас тут было шестеро, остальные «в разгоне» – на работах, в патрулях, на занятиях, на каких-то заданиях… Еще на одной кровати спал мальчишка, тоже кадет, но приехавший с «поездом» из Нижнего Новгорода – точнее, проезжал его старший, витязь, а парня подранили, и он остался тут долечиваться, чтобы на обратном пути присоединиться к своим опять. Митька Зайцев и Денис Кораблев боксировали около двери запасного выхода – довольно лениво, правда. Борька Мигачев что-то подрисовывал на своей картине – он под нее занял целую стену, просто взял и однажды, еще год назад, нарисовал на штукатурке где-то добытыми красками солнце, лес и реку. Ругать его никто не стал, и он с тех пор частенько что-то добавлял к рисунку. То стога на лугу, то дом на берегу реки. Над ним даже не посмеивались – смотреть на рисунок было приятно, и иначе как «Картина» его никто и не называл. Тем более что Борька на самом деле умел рисовать, как выяснилось. Он и для стенгазеты делал рисунки, и для поселковой стоштучной тиражки, и просто зарисовки в большой альбом. Васька Анохин и поляк Богуш играли в шашки. Тим Семибратов возился со своим автоматом, точнее – с планкой для прицелов.

Сашке тут нравилось. Вернее… ему тут было спокойно. Тут все были свои, и в казарме у него было место – левый ряд, третья от входа кровать. Самая обычная кровать, панцирная сетка, в ногах – стул и столик-тумбочка с лампой для занятий, в головах – стойка для оружия, шкафчик для одежды и всего прочего. Личное место кадета Шевчука.

Иногда, впрочем, Сашке казалось, что он спит и все это видит во сне. А иногда наоборот – что он спал раньше и видел во сне, что в шестнадцатиэтажке на пятом этаже у него была своя комната. И компьютер. И стереоцентр. Иногда он вспоминал эту комнату очень подробно, а иногда – наоборот, не мог вспомнить простейших вещей. Кажется, в мобильнике были какие-то фотографии, в основном из летнего лагеря, где он отдыхал в те дни… Но мобильник лежал на складе, мобильники у всех кадетов отобрали витязи, не объясняя, почему. Да и села давно батарея.

«Нет, – подумал Сашка, садясь за столик и стягивая свитер. – Последний раз на мобильник я фотографировал уже потом, сильно потом, перед последним боем с настоящими вражескими солдатами».

Да… Батальон ООН был составлен из европейских солдат – дисциплинированных и хорошо обученных. Кроме того, они, видимо, понимали, что дисциплина и спайка – хоть какой-то залог возможности остаться в живых среди того, что творится вокруг. Может быть – Сашка потом иногда думал об этом, – они в принципе и не хотели вступать в бой, просто пробивались… Куда? Куда-то. На родину, была же где-то и у них земля, на которой они родились, где их кто-то ждал… А может, все еще продолжали выполнять какой-то приказ, кто знает? Не меньше пятисот человек, бронетехника, а том числе три танка «Леопард». Еще с ними было «усиление» из сотни исламистских боевиков – слишком тупых, чтобы понимать глобально происходящее, и ненавидевших русских природной ненавистью бездельника и работорговца, ненавистью, смешанной с завистью и страхом. Тот еще компотик.