Дети Ванюхина - Григорий Ряжский

Милочка сидела между братьями на законном теперь уже основании — не в гости, слава богу, в очередной раз намыливалась, а в свой будущий дом, в апартаменты семьи Ванюхиных и Лурье на столичной улице Плющиха. Так, по крайней мере, считала она, будет справедливо — не курам же ей после всего этого крошить в мамонтовском сарае. А еще считала, что для свадебного медового месяца нет места лучше, чем омываемое индийскими водами государство Таиланд.

Айван держал Милочку за руку и осторожными тайными движениями указательного пальца поглаживал кожу на тыльной стороне ее ладони. Милочка давала знать, что поглаживания ею обнаружены, для чего еще теснее прижимала свою коленку к ноге Айвана. Так и ехали.

Марик сидел рядом с водителем-охранником и ничего не замечал. Он думал, что все, в общем, идет хорошо: отпуск его закончился, завтра он улетит и приступит к работе в компании. А еще через какое-то время начнутся занятия в университете, и он вернется к своему любимому преподаванию науки о том, как правильно проектировать мосты и конструкции, чтобы они служили как можно дольше и не поддавались разрушительным нагрузкам ветров, циклонов, ледоходов, паровозов, пароходов и других добрых дел. А также — террористических актов исламских фундаменталистов. И снова он будет втолковывать нерадивым студентам, что мосты бывают балочные, арочные, рамные, консольные, висячие и комбинированные, а также объяснять, что те наглые идеи, которые приходят в голову некоторым особо настырным, применимы тоже лишь к особой группе, куда принято относить наплавные, разводные и сборно-разборные. А еще Марк Самуилович подумал о том, что сопромат в Союзе преподавали лучше, чем в его родном университете города Далласа, даже в советские еще времена — лучше. И внезапно он ощутил гордость за отечественный сопромат, как и за то, что сумел сохранить в семействе Лурье равновесное состояние между всеми ее основными и вспомогательными опорами (быками, устоями).

Ирина, прикрыв глаза, сидела с краю, у окна, и думала, что хорошо бы поговорить с Милочкой отдельно, у себя на Пироговке в спокойной обстановке, чтобы выяснить все про будущего внука. А когда он родится, то в первое же лето постараться перетащить его к себе, с Милой или как выйдет, а если не получится это сделать сразу, то все равно, это необходимо сделать потом, и чем раньше, тем лучше. Ребенку необходим другой климат, не московский, а если будут возражать против Техаса, то, по крайней мере, в Судак на все лето, в бухты, как тогда, с Ванькой, да и она сможет поехать, если надо, чего уж там.

Паспорт нужно здешний восстановить, подумала еще, проваливаясь в дремоту, ей и Ваньке для начала.

Водитель-охранник гнал в сторону Москвы отполированный до блеска черный «шестисотый» с включенной мигалкой и не думал ни о чем. Только уже в самом конце пути, высадив последних пассажиров у дома на Плющихе, процедил сквозь зубы:

— С-с-с-учка…

А у Полины Ивановны посидели хорошо, если не брать в расчет неподдельного Ванькиного удивления, что так еще живут в России — куда-то там на горшок ходят на улицу и печь топят зимой вместо электро- или газового обогрева жилья. Иру Полина Ивановна, само собой, не узнала: видала-то вскользь, полжизни назад, в родовой палате акушерского института, когда с близнецом у Ванюхиных решалось. Ну, а Ирина Леонидовна маму Нинину вспомнила сразу, хотя та и состарилась очень. Позже, когда домой приехала, поняла, почему сразу вспомнила — каждый миг тех дней, когда вынули из нее мертвое тело семимесячного ребенка, и потом еще, когда умоляла она соседку по палате отдать ей другое тельце, тоже почти уже мертвое, с едва тлеющей надеждой на слабую жизнь, впечатался в сознание, прикрепился и наживо врос в материнский организм, как незловредный, но устойчивый сорняк наподобие доброкачественной опухоли, которая растет и порой пускает метастазы, при этом не поддается излечению, но и не убивает зато.

Про Нину, не сговариваясь, говорить не стали, не хотели в такой день самого больного касаться, а за отца кровного Ивана Лурье, Александра Егоровича Ванюхина, за светлую его память пригубили все немного вина, не чокаясь, все, кроме Милы — та лишь к губам поднесла и на место рюмку поставила. И каждый в движении этом свое усмотрел, из тех, кто вообще внимание обратил: мама отметила про себя, что кончилась совсем, стало быть, дочкина винная страсть, время пришло в жизни по-главному определяться, семьей обзавестись и от остатков наследной дури окончательно избавиться; Ирина Леонидовна мысленно похвалила будущую невестку за заботу о здоровье малыша, которому суждено теперь родиться в ее семье, где не будет у него родных ему по крови бабушки, дедушки и отца, но будет зато большее — гарантированная любовь всех Лурье к совершенно чужому ребеночку по линии Ванюхиных-Михеичевых и еще кого-то там, неизвестного никому, кроме будущей молодой матери Людмилы Лурье.

«Уважительные, — подумала хозяйка мамонтовского дома про семью русских американцев этих, — вежливые, и сына своего, видно, любят сильно, Айвана».

— Я вас навещать стану, Полина Ивановна, — сказала ей Ирина на прощание. — И с Ниночкой, если надо, поможем, когда из больницы вернется, ладно?

— Да мы сами привычные, — неопределенно отреагировала Милочкина мать, но видно было, что словам этим она благодарна. Однако Ирина не очень поняла, кого Полина Ивановна при этом имела в виду: конкретно кого-то или же всю фамилию целиком.

Марк Самуилович отбыл на другой день, как было запланировано. Провожать его в Шереметьево поехала Ирина вместе с прибившейся к ним по будущему родству Милочкой, а также оба родителя Заблудовские, не скрывавшие радости от того, что дочь и внук зависают на неопределенное время. Они и интересоваться на радостях особенно не стали, и вызнавать причину такой задержки их в Москве. Хватило объяснений, что восстанавливают на всякий случай гражданство — хуже не будет, и что-то там по Иркиному туризму, по совместному бизнесу с московскими компаньонами. У Ивана Марковича на утро того же дня назначен был совет директоров «Мамонта», отменить который по разным причинам было уже невозможно — так сказал Дмитрий Валентинович, — и по этой уважительной причине Марик расстался с сыном на Пироговке, в квартире, не имея представления о том, когда увидит Ваньку в следующий раз.

— Передай Марьяночке, что «Айлур Трэвел» на ней теперь, — напомнила мужу Ирина, — а от карибских круизов пускай откажется, не стоят они того, чтобы с ними заниматься. И скажи еще, чтобы Циммерманову девочку к работе привлекла, Ларису, теперь у нас для нее место будет, пусть вникает пока. И вещи зимние переправь с кем-нибудь, — добавила уже, когда поцеловались в последний раз перед стойкой таможенного контроля, — а то пропаду здесь от холода и инфляции.

— Понял, бабушка Ирина, — с улыбкой ответил Марик, подумав внезапно, что спать ему теперь совершенно не с кем, а захочется теперь дня через четыре — к гадалке ходить не надо, но это терпимо еще, куда ни шло. Страшнее, когда нестерпимо захочется, а так будет через неделю. — Будет сделано, — бодрым голосом подтвердил он Иркино напутствие, — передам и перешлю!

Через пару дней Милочка собрала свои вещи, что оставались в Мамонтовке, и перебралась в дом Ванюхиных вынашивать ребенка в комфорте плющихинских апартаментов и обихаживать будущего молодого мужа Айванчика.

В середине сентября Нина Викторовна Ванюхина была выписана из ЦКБ. Оттуда позвонили, удивленные, что так долго никто у нее не появлялся, с тем чтобы выяснить, куда доставить бывшую пациентку. Милочка обещала перезвонить и понеслась к маме в Мамонтовку.

Последние пару недель после переезда для второй по счету постоянной жизни в Москве она не переставала думать о том, как разумней управиться с семейными вожжами, которые, понимала она, перешли отныне в ее руки. Успокаивало несколько, что про Нину она знала из первых рук теперь уже — от Дмитрия Валентиныча — про стопроцентную почти невозвратность ее в нормальную жизнь: и по голове, и по разговору. То, что Айвану было это дело по барабану, она сообразила почти сразу — он знать не знал про настоящую родительницу, полагаясь во всем на Милочку и Макса. Тому же, в отличие от брата, было не все равно, поэтому он не переставал постоянно думать о том, как обеспечить дальнейшую заботу о матери и как правильнее предусмотреть для нее после выписки из больницы самое лучшее — все, что сможет как-то помочь в ее новом безумном существовании. На другое существование — полноценное или хотя бы просто нормальное — он, честно говоря, мало рассчитывал, так же как и другие члены старого семейного состава. Шанс все еще был никакой. Однако и это затруднение не стало в итоге проблемой. Полина Ивановна и слышать ничего не желала: Ниночку — только к ней, в Мамонтовку, под ее пригляд, на натуральное коровье молоко, чистый воздух и жизнь на земле. Это вам не ваше там Чертаново-Плющихино…