Сороковник. Части 1-4 - Вероника Горбачева

Распахивается наружная дверь, и в кухню влетает встрёпанный Янек.

— Ты чего? — удивляюсь я. Он, смущённый, пытается бочком прошмыгнуть мимо нас в зал, а сам аж красными пятнами покрывается. Причина его странного поведения в полный рост высится на пороге, воинственно уперев руки в боки. Чтоб мне пропасть! Кустодиев, Васнецов и Суриков заработали бы по инфаркту, увидев эту диву красоты неописуемой, стати королевской, с косищей ниже пояса, глазищами в пол-лица… Даже Лора восторженно присвистывает. Нехилая девушка и не боязливая. Потому что, сразу видно, пришла разборки устраивать. Стоит, замерев, не хуже меня на тренировке, и только ветер снаружи чуть колышет подол лазоревого сарафана. И переводит озадаченный взор с меня на Лору, с Лоры на меня, видимо, гадая, кто из нас ей нужен.

Как хозяйка, начинаю первой я.

— Ну и что тебе здесь, голуба, надо? — спрашиваю миролюбиво. — Мальчика нашего зачем пугаешь? Ян, — это парню, — иди-ка, с мужичками посиди, тебе в бабские склоки лучше не влезать, а то зацепят ненароком.

А сама внимательно Ольгу эту рассматриваю. Поскольку вдруг понимаю, от кого наш мальчик мог так шарахнуться. Так вот ты какая… домогательница.

И своими уже неблизорукими глазами совершенно не в тему рассматриваю расшитые рукава на её рубахе.

Она, определившись, набирает в грудь воздуху. Сейчас начнётся…

— Ты проходи, Оля, не стой на пороге-то, — говорю ласково. — Гостям всегда рады. Пироги будешь с нами лепить?

Тут главное — из колеи противницу выбить, не дать ей по задуманному сыграть.

Она раскрывает рот для ответа.

— С капустой пироги, — перебиваю я её, — с грибочками, с яблоками и изюмом. Ты какие больше уважаешь?

— С рисами, — неуверенно отвечает она. Глазами — хлоп-хлоп… Совсем растерялась. Ой, а годочков-то ей, хорошо если двадцать будет, а глазищи синие — совершенно наивные, дитячьи, как у давешнего Петрухи. Вот на мальца и запала, сама-то разумом ребёнок. С рисами… Мои девахи так говорили, когда были маленькие: с рисами пироги… С кем тут связываться?

И энто дитё Васюта из дому попёр? Не разобравшись, хотя бы, по отечески?

— А-а, — тяну понимающе, — это мы можем. И рис есть, и яйца, и лук зелёный. Проходи, сейчас начинку сделаем. Теста у меня, видишь ли, много получилось, нужно куда-то девать.

Её первоначальный запал проходит. Пока она, не спеша, цепким взглядом окидывает поле деятельности, я тоже не теряю времени даром, пытаясь её просчитать. Пышненькое телосложение говорит о явной любви к пирожкам, булочкам и всякой прочей сдобе — это я по себе сужу, — а ловкие ручки с музыкальными пальчиками так и рождены для тонкой работы вроде фигурной защипки теста. И смотрит-то она с пониманием, оценивающе, и уже комок теста прижимает, дабы проверить — дышит ли, как подошло? И стрельнула взглядом на противень, почти заполненный Лориными творениями, даже головой качает — видать, ей такое в новинку. Хорошая будет помощница. Выделяю и ей фартук и скалку, выставляю кастрюльки с начинками, в общем — не даю ей и слова сказать.

— Маленькие да фигурные пирожки мы для себя заделаем, — поясняю, — а для мужичков, что к вечеру придут, на больших противнях цельные поставим. Уважаешь?

— Уважаю, — говорит. А голос-то приятный, низкий, прямо почти как у меня. Ещё немного — и заворкует. — У меня мама, пока жива была, любила такие делать, говорила, возни меньше. А вот мне нравится махонькие лепить…

Лора помалкивает, ухмыляясь — должно быть, ей интересно, чем всё закончится. Девушка-то до того хозяйственная, что, захлопотавшись, уже не помнит, зачем пришла. А я и не спрашиваю. К тому времени, как выставляется в тёплое место на расстойку первый пирог с капустой, поспевает рис. Откидываем его, студим, добавляем рубленых яиц, лучку зелёного и лучку колечками, обжаренного, специй. Смотрю, в азарт дева вошла.

Вот и хорошо; не станешь ты глаза выцарапывать тому, с кем из одной квашни тесто делила.

Забалтываю несколько яиц с сахаром, обмазываем ими Лорины художества и ставим в печь. Маленькие, быстро дойдут.

Пальчики у Ольги удивительно ловкие, и пирожки она ваяет ювелирно. Будь тут же рядом мои девочки — ей-ей, вдвоём не угнались бы… Поспешно заталкиваю воспоминание назад. Не время. Ставлю чайник.

В дверь со стороны обеденного зала озабоченно суётся Васюта: долго же он соображает, добрый молодец! В другой момент я бы и не прочь с ним побеседовать на воспитательные темы, но не при Ольге же! Не ровён час, со своей прямотой всё испортит. Грожу ему издалека кулаком, чтобы не вздумал заходить, а потом делаю успокаивающий жест: мол, справлюсь. Он отступает; к счастью, увлечённая делом, незваная гостья его не видит.

Да нормальная она… вон, с нерасплетённой косой ещё, видать, действительно, дева. Не поклёп ли на неё Васюта возвёл? Или, может, настолько нравственность племяшкину блюдёт, что поблазнилось — и раздул из мухи слона. Надо разобраться. Отправляем на выпечку Ольгин противень, и я завариваю чай. Заделываем второй пирог, с яблоками, изюмом и корицей, открытый. Лора накручивает жгутики, мы с Ольгой укладываем фигурную решётку, тоже отправляем расстаиваться. И скоро уже мирно пьём чай, втроём. Вот теперь можно и поговорить.

— Лор, посмотри только, кого к нам занесло, — говорю задушевно. — Ведь красавица, да? — амазонка энергично кивает, рот у неё забит вкуснятиной. — И хозяйственная, и умница-разумница, — продолжаю, якобы не замечая, как расцветает юная дева, заливаясь румянцем. — И нравом кроткая, чисто голубица. Вот кому невеста будет! — И тут же маков цвет на щеках красавицы сменяется бледностью, и глаза тускнеют. Видать, был жених-то девочка, да случилась какая-то драма… — Почто на мальчика нашего западаешь? На твоего бывшего похож? — спрашиваю в лоб.

Это всё моя способность подстраиваться под собеседника. Бываю я иногда и туповата, но если соберусь — получается у меня выйти с человеком на общую волну. Ляпну, как сейчас — и попадаю в яблочко.

— Все мы счастья хотим, — говорю, внезапно расстроившись. Жалко мне девочку. — И ты хочешь, так ведь? Приманить пытаешься, а оно бежит. Почему бежит, знаешь?

Смотрю в её широко распахнутые глаза — и смятение берёт. Что угодно ей скажи — поверит чистая душа, поверит, через всю оставшуюся жизнь пронесёт! Ох, Ваня — мой внутренний голос, кажется, даже хрипнет от волнения — аккуратней со словами-то, умоляю!

Краем глаза вижу, как Лора отставляет чашку и, сделав неуловимое движение, отодвигается вместе со стулом куда-то в сторону, будто не хочет мешать. Но это уже — на задворках сознания. Сейчас я почему-то сосредотачиваюсь на вышивке, что круговой свастикой, обрамлённой орнаментом, пламенеет на одном из рукавов девичьей домотканой рубахи. Ладинец…