Уходящая натура - Фридрих Незнанский

Минут пять Валерий стоял у двери, не понимая, что теперь его жизнь будет именно такой. И надо как-то жить. Но как?

С верхней шконки у окна спрыгнул молодой паренек в добротном спортивном костюме по последней моде и нехотя подошел к Гончару.

— Давно с воли?

— Почти неделю сидел на Петровке, — ответил Валерий, который до того, как попасть в Бутырку, успел пройти СИЗО, где в отношении него проводилась следственная и оперативная работа. Но наседки??? которые там «кололи» Валерия на признание, остались ни с чем.

— А звать как?

— Валерий. Гончар фамилия.

— Откуда сам? Москвич?

— Да.

— Понятно. А закрыли по какой статье?

— Сто пятая, часть первая.

— Солидно. Ну давай знакомиться будем. Не стой столбом, а подойди-ка теперь к тому вон столу, с тобой «смотрящий» хочет перетереть.

Еще буквально вчера наглый, уверенный в себе и плюющий на других хозяин жизни вдруг понял, что от этого разговора вполне может зависеть не только дальнейшая жизнь в Бутырке, но и сама жизнь вообще. Ноги его сделались ватными, и, едва переставляя их, Валерий добрел до стола.

Мужик лет сорока пяти, с обнаженным торсом, украшенным наколками, равнодушно взглянул на новичка, поинтересовался именем, статьей, а потом спросил:

— Ну рассказывай, как на воле жил?

— Нормально, — промямлил Гончар. — Как все. Компьютерами занимался.

— О, компьютерами! — улыбнулся вдруг «смотрящий». — А говоришь «как все». Может, ты и в попку балуешься?

— Нет, — вздрогнул Валерий.

— Или с мусорами дружбу водишь?

— Какая дружба, если сюда упекли? — Гончару показалось вдруг, что все обойдется. — Не вожу.

— И хорошо. Тогда закуривай, не стесняйся. — Татуированный мужик показал глазами на пачку «Мальборо», лежавшую на газетном листе, расстеленном на столе.

— Спасибо, я не курю, — отказался Валерий.

Ему повезло, потому что его сейчас ловили на элементарную «подставу», о которой он понятия не имел. Если в камере предлагают закурить не из рук, а взяв пачку со стола, можно в одно мгновение оказаться возле параши. Поскольку пачка эта вполне могла побывать в руках пидора, то человек, прикоснувшийся к «запоенной» вещи, автоматически становился «законтаченным».

— Завидую я тебе, — пожал голыми плечами с синими эполетами «смотрящий». — Правильный ты. И везучий. Может, и приживешься. Присматривайся. Но учти, что законы наши не нарушаются. И за каждый «косяк» ответишь. Понял?

— Понял.

— Если есть филки, отстегни на общак, сколько сочтешь нужным. Так положено. Сегодня ты нам поможешь — завтра мы тебя подогреем.

Валерий расшнуровал кроссовку и достал из-под стельки мятую тысячерублевую купюру. Она исчезла в кармане спортивной куртки ловкого паренька.

— Ладно, — подытожил камерный президент. — Возникнут проблемы — обращайся ко мне. Решим как-нибудь. Жить можно и тут, если вести себя правильно. Запомни: вон там, у параши, «петухи» живут. Дальше, под шконками, — шныри. А сейчас тебе покажут твою шконку и скажут время, когда спать.

4

— Как спалось, Валерий Викентьевич?

— Плохо. За столом прокемарил всю ночь. Мое время на шконке дрыхнуть как раз сейчас, спасибо вам.

— Это вы себя благодарите, господин Гончар. В том, что вы оказались в таких условиях, кроме вас, никто не виноват, поэтому я попрошу избавить меня от сарказма. Тем более что ваше положение с течением времени вряд ли будет улучшаться. И я постараюсь, чтобы именно так и случилось. Звать меня Аркадием Борисовичем Турецким. Я старший помощник генерального прокурора Российской Федерации. Вы должны обращаться ко мне «гражданин следователь», но можете называть и «гражданин начальник». Подозреваю, что в недалеком будущем вам эта привычка вполне может пригодиться.

Турецкий не мог заставить себя дружелюбно относиться к этому усталому, невыспавшемуся и нервному человеку. Стоило в его душе промелькнуть жалости, как тут же всплывала мысль, что этот «бедняга» всю жизнь жил за счет других, не испытывая ни малейших угрызений совести, считая, что именно так и нужно. Что он, будучи виновен как минимум в одной смерти, и сейчас полагает себя наказываемым ни за что. И убедить его в обратном будет непросто. Что тут же нашло подтверждение.

— Я не понимаю, о чем вы. — Ни с того ни с сего Гончар решил попробовать пойти в несознанку.

— Ничего, я вам объясню. — Турецкий даже улыбнулся, понимая нервное состояние подследственного. — Вам пока предъявлено обвинение по двум статьям Уголовного кодекса: незаконное хранение оружия и умышленное убийство. Однако следствие располагает неопровержимыми уликами того, что вы, ваш брат и ваша соучастница совершили преступления еще по четырем статьям: лжепредпринимательство, мошенничество, кража, сбыт имущества, добытого заведомо преступным путем. Уверен, что мы сумеем предъявить вам обвинение и по сто восемьдесят седьмой за изготовление поддельных кредитных карт.

— Вы можете полагать и фантазировать что угодно. Но я никаких преступлений не совершал.

— На одном вас взяли с поличным: в вашем доме в присутствии понятых обнаружено незарегистрированное огнестрельное оружие с отпечатками ваших пальцев. Это называется незаконным хранением оружия и наказывается лишением свободы на срок до трех лет в соответствии со статьей двести двадцать два Уголовного кодекса Российской Федерации. Есть основания полагать, что именно из этого пистолета была прервана жизнь академика Дубовика.

— Пистолет не мой. Подброшен. Никакого Дубовика не знаю.

— Не ведите себя, как маленький ребенок, господин Гончар. Вы взрослый мужчина и прекрасно понимаете, что за содеянное придется отвечать. И, между прочим, от вас самого в первую очередь зависит, какова будет мера ответственности.

— Как это?

— Очень просто. Вину вашу в похищении академика Дубовика мы, разумеется, докажем. Если вы не предъявите его живого, докажем и убийство. И не просто убийство, а сопряженное с похищением человека. А за это вам грозит до двадцати лет лишения свободы, либо пожизненное заключение, либо смертная казнь. Да и по любой другой статье, поскольку аппетиты у вас были не маленькие и все вами похищалось в особо крупных размерах, идут максимальные сроки — до двадцати лет. Но ведь есть и нижняя планка — лет от восьми. Суд вполне может учесть искреннее раскаяние и чистосердечное признание, помощь следствию и принять к вам не самые строгие меры наказания из возможных. И вы пока еще можете выбирать: выйти из тюрьмы почти пятидесятилетним, если выйти вообще, или освободиться еще до сорока и начать нормальную человеческую жизнь.

— Какая уж тут человеческая жизнь? — печально произнес Валерий.

— А это уже тоже от вас зависит, — заметил Турецкий. — Ну так что? Будете и дальше в несознанку играть? Или честно все расскажете? Могу задавать вопросы, могу дать лист бумаги, чтобы вы написали чистосердечное…

— Простите, но я очень устал. — Валерий как-то потускнел на глазах. — Мне нехорошо. Правда.

— Ну что же. Давайте прервемся. У меня нет желания вас мучить. Единственное, что я хочу знать, — правду. Вы отдохните сейчас, а после обеда мы продолжим наш разговор.

Турецкий нажал кнопку, вызывая конвойного.

Допрос продолжался три с половиной дня.

За это время Гончар обжился в камере. Никто не лез к нему с расспросами, никто не набивался в друзья. Тут, на «хате», каждый отвечал только за себя.

Тюремный быт разнообразием не отличался.

К восьми утра появлялся баландер, кативший перед собой тележку с алюминиевыми кастрюлями и аккуратно разложенными буханками хлеба. В кастрюлях была каша, именуемая перловой, хотя была приготовлена явно из неведомого науке злака. Кроме этого каждому наливалась кружка слабозаваренного чая. В первый день Гончар в своей «шлюмке», то есть миске, обнаружил засохшего таракана и от еды отказался. Но уже на второй день чувство голода пересилило брезгливость. А на третий день он понял, что питание в тюрьме терпимое и, как ни странно, даже съедобное, хотя многие все же предпочитали употреблять лишь то, что получали в передачках с воли. Можно было добывать продукты и через охрану. Договариваешься с кем-нибудь, и он в свою смену приносит тебе все, что закажешь. Такое знакомство называется «иметь ноги», но Гончар пока их не имел. И приходилось питаться тем, что дают. За три дня он даже составил перечень всего тюремного меню, насчитав аж целых девять блюд: перловка, сечка, щи, рыбный суп, суп с перловкой, рассольник, горох, картошка, капуста. Все бы ничего, но почти во все блюда клались соевые добавки. Противные на вкус кусочки, которые по-местному назывались «вискас». Привыкнуть к ним было просто невозможно. Казалось, что от этой еды скоро отрастет хвост и начнешь мяукать.

После завтрака камера шла на прогулку в малюсенький тюремный дворик с «небом в клеточку». Толстая металлическая решетка сверху и силуэты охранников с автоматами над головой не прибавляли Валерию оптимизма.