Спиридов был — Нептун - Иван Фирсов

Повелела императрица посланнику в Дании барону Корфу прислать портрет племянницы бывшего жениха, Софьи Августы Фридерики. Она ей сразу понравилась, тем более, что о ней восторженно отзывался тогда в письме к Елизавете прусский король Фридрих II: «Я могу поручиться в их достоинствах. Молодая принцесса, при всей живости и веселонравии, которые свойственны ее возрасту, одарена отличными качествами ума и сердца». Как же не хвалить Фридриху II дочь его подчиненного генерала! Знать бы Елизавете, что в ту же пору Фридрих II наставлял мать принцессы, Иоганну Елизавету, как добиваться совместно с Лестоком свержения своего противника вице-канцлера Александра Бестужева-Рюмина и проводить нужную ему политику. Многое предвидел проницательный прусский король, и не зря, как заметил историк, «цербстская княгиня, как и большинство мелких владетельных особ Германии в то время, боготворили Фридриха II, его глазами смотрели на политические дела и его желания принимали за подлежащие исполнению приказами. Она не сомневалась, что эти желания благотворны, раз они высказаны Фридрихом II».

Получив от русской императрицы изрядную сумму на расходы, принцесса, имея в гардеробе четыре платья, с матерью в жалкой карете двинулась в путь В Риге их встречали пушечными залпами, боем барабанов, литавр, звуками труб. Мать принцессы поразилась: «Мне в мысль не приходит, что все это делалось для меня, бедной, для которой в иных местах едва били в барабан, а в других и того не делают».

На плечи гостей камергер Нарышкин накинул собольи шубы и пригласил в роскошные сани. И в те же дни неподалеку, из крепости Динамюнде, конвой увозил в вечную ссылку в северный край, в Холмогоры, малолетнего бывшего императора Иоанна VI и его родителей.

Между тем Елизавета ускорила процедуру семейного устройства наследника. Летом 1744 года принцесса Софья Ангальт-Цербстская приняла в Москве православие и стала именоваться Екатериной Алексеевной.

На другой день в Успенском соборе она обручилась с Петром Федоровичем и получила титул императорского высочества.

Церемония была весьма торжественной, в присутствии Сената и Синода и придворных чинов. Один канцлер Бестужев-Рюмин не разделял радости присутствующих. Размышляя о заключенном брачном союзе, он пророчески заметил: «Супружество между великими принцами весьма редко или паче никогда по истинной дружбе и склонности не делаются, но обыкновенно по корыстным видам такие союзы учреждаются, и весьма надежно есть, что король прусский в сем обширные виды имел и что он недаром с оным так поступил».

Проницательный вице-канцлер не только обменивался со своими единомышленниками мнениями, но и действовал. Умудренный дипломат на своем веку пережил немало встрясок. Пестованный Петром I на дипломатическом поприще, твердо проводил он линию Петра I во внешних делах, добивался сближения в первую очередь с морскими державами Англией и Голландией, чем заслужил особую немилость Франции и Фридриха II.

Отправляя вновь Шетарди в Россию, в Париже не стеснялись.

— Главное — заполучить Бестужева любыми средствами, предложить ему для начала пятнадцать тысяч ливров в год, — наставлял Шетарди министр Амело, — такова воля короля.

Не скупился на подкуп и Фридрих И, стараясь привлечь Бестужева на свою сторону. Его посол получил для этого кредит в 20 тысяч экю, а в последнем послании Фридрих прямо наказал послу: «Главное условие — условие в нашем деле — это погубить Бестужева, ибо иначе ничего не будет достигнуто. Нам нужно иметь такого министра при Русском дворе, который заставил бы императрицу делать то, что мы хотим. В случае, если вице-канцлер удержится на своем месте, вы должны употребить все старания, чтобы Бестужев изменил свои чувства и свой образ действий относительно меня; для приобретения его доверия и дружбы придется израсходовать значительную сумму денег. С этой целью уполномачиваю вас предложить ему от 100 000 до 120 000 и даже до 150 000 червонцев, которые будут доставлены вам тотчас, как окажется в том нужда». Но подкуп не удался, а козни французов и немцев упредил вице-канцлер. Ему удалось распознать шифрованную почту Шетарди, где француз весьма нелестно отзывался о Елизавете.

Выбрав момент, Бестужев 5 июня в Москве разложил перед Елизаветой несколько десятков расшифрованных донесений Шетарди в Париж.

По мере чтения лицо Елизаветы побледнело, изменилось до неузнаваемости: «Как, мой лучший друг казался таким подлецом?! Ну, погоди, мерзавец!»

Словно читая мысли Елизаветы, Бестужев положил перед ней заготовленный указ начальнику канцелярии тайных розыскных дел генералу Андрею Ушакову.

— «Повелеваю вам, — шевелила губами, читая по слогам, Елизавета, — к французскому бригадиру Шетардию немедленно поехать и ему именем нашим объявить, чтобы он из нашей столицы всемерно в сутки выехал».

На сердце Елизаветы отлегло, она схватила перо и тут же подписала указ.

— Завтра штоб сего поганца духа в Москве не было. — И тут же улыбнулась краешками губ: — Пора тебе, Алексей Петрович, канцлером быть.

Бестужев, слегка покраснев, молча поклонился.

— Пойдешь, вели ко мне кликнуть Румянцеву Марию.

Бестужев про себя чертыхнулся, но вида не подал. С давних пор недолюбливал он их чету, соперничал с генералом Александром Румянцевым на стезе дипломатии. Гофмейстерина оказалась неподалеку, в соседних покоях, и, войдя танцующей походкой, поклонилась в реверансе Елизавете.

— Все порхаешь, Мария, — усмехнулась Елизавета, — надумала я тебя пристроить к нашей невестке, новоявленной Екатерине Алексеевне.

Румянцева недоуменно подняла брови.

— Будешь моей доверенной при ней для надзора, вроде опекунши. Молода она, да из ранних. Все примечай да мне отчет делай каждодневно. Особливо присматривай за ее матушкой. Она, слышно, с Фридрихом в близости.

Гофмейстерина понимающе кивала головой, а императрица встала и поманила ее.

— Нынче собирайся, со мной поедешь, — Елизавета понизила голос, — охота мне на Малороссию поглядеть, песенники там забавные, сказывают, — вздохнула, — да в Киеве на Лавру полюбоваться.

Опустив глаза, Мария понимающе улыбнулась подумала: «Как же, знамо, тебя Алексей Розум погостить пригласил».

— Передай заодно муженьку, — вдруг огорошила ее Елизавета, — штоб приструнил сынка. Загулял молодой полковничек не в меру, за мужними бабами волочится. Докладывают мне, весь двор им недоволен, не в меру распоясался. Видать, в твою масть вышел.

Исполняя указ, ранним утром в доме Шетарди появился генерал Ушаков в сопровождении караульных гвардейцев. Заспанному слуге коротко бросил:

— Подымай с постели своего маркиза.

Слуга заупрямился:

— Ваше превосходительство, нездоров он.

— Знаем его болезни. Исполняй, как сказано.

Поднятый с постели Шетарди сначала недоуменно возмущался, но Ушаков перебил его и, зачитав указ, протянул ему стопку бумаг.

— Ежели изволите сомневаться в наговоре, прочтите ваши письма в Париж своему министру.

Растерянный француз, бегло взглянув на бумаги, побледнел, стыдливо закрыв их рукой, и вернул Ушакову.

— Так что, сударь, извольте собирать багаж и к вечеру под караулом следуйте к границе, ни в каком месте не задерживайтесь. Из дома никуда не отлучаться и никого не принимать. Для того с сей минуты будете состоять под караулом.

Узнав о высылке Шетарди, затаился и прусский посланник, а Лесток извлек для себя выгоду, получая теперь двойную мзду от французов и Фридриха II, взамен обещания воздействовать на Елизавету, для того, чтобы любым способом вывести Бестужева из игры.

В белокаменной плелись придворные интриги, кипели дипломатические страсти, а на Кронштадтском рейде, как и на других морях, все замерло, совершенно заштилело, безмятежная пелена благодушия и беспечности окутала корабли.

Тому было несколько причин. Одна из них — отъезд правителей и двора в Москву.

Очутившись на троне, Елизавета поначалу объявила о возрождении принципов политики своего отца, но на деле вскоре отпустила вожжи правления и предалась своим прежним забавам, лишь время от времени лениво посматривая на компас, чтобы узнать, куда плывет держава.

Ослабление государственного поводка сразу нее сказалось на динамичной жизни флота, а другим проявлением определенного застоя в мирной жизни флота стало наступившее безвластие в Адмиралтейств-коллегии.

Повздорив с Елизаветой, отошел от дел ее президент Николай Головин. К тому же он сильно занемог и уехал подлечиться за границу.

По старшинству флагманов в Коллегии его место занял Захар Мишуков. Склонный к спокойной жизни и служивший по принципу «тише едешь, дальше будешь», адмирал Мишуков за всю минувшую кампанию ни разу не выводил эскадру в море.

Почувствовав послабление Адмиралтейств-коллегии, ожили на берегу казнокрады, мздоимцы, усилилось воровство. Еще пять лет назад, в бытность Остермана, царский указ довольно метко и иронически обрисовал плачевное состояние Морского ведомства. Там пояснялось, что начальник, совершивший злоупотребления, «яко невольник, всякому своему подчиненному принужден будет терпеть, манить, потакать и всячески пакостные их дела, кражи и воровство, елико возможно, попускать или закрывать, боясь того, чтобы на него самого доносить не стали... а плуты и хищники охотно все по его фарватеру следовать станут... понеже обыкновенно то чинится по древнему присловию: за что игумен, за то и братия».