«Если», 2001 № 09 - Журнал «Если»

— А на ваши деньги можно купить машинку? — опустив взгляд, мягко спросил Дужкин. Ему непременно хотелось иметь свою, и в промежутках между фразами он уже мысленно набросал, как будут выглядеть деньги с его изображением в вертикальном овале.

— Конечно, — ответил профессор.

— Значит, я могу купить всю лавку? Напечатать побольше денег и купить.

— Можете, — жуя яблоко, кивнул хозяин дома. — Но владелец лавки тут же купит ее обратно.

— А я не продам, — сказал Саша, налегая грудью на стол.

— Ну так и он может не продать.

— Странно, — озабоченно проговорил Дужкин.

— Налейте мне, пожалуйста, еще чаю и сделайте бутерброд, — попросил профессор.

Разливая чай, Саша напряженно размышлял. Он пытался грамотно сформулировать вопрос, который вертелся у него на языке, но никак не желал облекаться в слова. Что-то настораживало Дужкина в этой простой системе. Она казалась ему очень знакомой, но Саша не мог вспомнить, чем.

— Значит, лавочник сам может напечатать сколько угодно денег? — принявшись за изготовление бутербродов, спросил Дужкин.

— Хоть целый вагон, — подтвердил хозяин дома. — А зачем? Куда их девать? Разве мало их печатают?

— Зачем же он отдает продукты за эти бумажки?

— Но ведь он торговец, лавочник, — ответил профессор. — Стало быть, должен торговать. Один мудрый человек когда-то сказал: «Я мыслю, следовательно, существую». Но каждый существует по-разному. И в интерпретации лавочника это изречение должно звучать так: «Я торгую, следовательно, существую». Улавливаете?

На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Слышно было лишь прихлебывание да тиканье настенных часов.

— А вор? — неожиданно поинтересовался Саша.

— А вор должен воровать, — правильно понял его хозяин дома.

— И убийца?

— И убийца, — кивнул профессор и удовлетворенно крякнул.

Следующая пауза была вынужденной, потому что Дужкин наконец сделал два бутерброда. Когда же челюсти у обоих освободились, Саша лукаво улыбнулся и спросил:

— А таксисты?

— И таксисты, — терпеливо продолжал хозяин дома. — Скучно сидеть дома, вот и разъезжают. Все какие-никакие знакомства, разговоры. Это называется — усыпить чувство одиночества, молодой человек. Людям мало свежего воздуха у раскрытого окна. Хотя домоседы, конечно, сидят дома, так сказать, по призванию. В общем, здесь каждый делает то, к чему у него лежит душа. Кто хочет растить хлеб — растит хлеб. Есть даже желающие считаться сумасшедшими. Считаются. У каждого свое дело. Попадаются, правда, такие, которые за все хватаются и ничего толком не доводят до конца. Так они ничем не хуже убийц. Конституция у них такая.

— А деньги печатают многие? — упорно добивал тему Дужкин.

— Нет, — ответил профессор. — Первое время печатали все, кому не лень. Не успевали сжигать. А потом попривыкли.

— А когда это было, первое время? — заинтересовался Саша.

— Вы еще будете чай, Алек? — спросил хозяин дома и, не дожидаясь ответа, начал убирать продукты.

— Нет, — ответил Дужкин. Сбитый с мысли, он вдруг вспомнил шутку, которую придумал в самом начале завтрака, но пока не имел возможности вставить в разговор. — Значит, я теперь смогу платить вам за жилье?

— Пожалуйста, — равнодушно ответил профессор. — Но обязанности ваши останутся при вас. Если хотите, я буду платить вам жалованье за работу. Не стесняйтесь, называйте любую сумму. А не хотите, печатайте сами, я не возражаю.

Саша болтался по пустынному городу с полными карманами денег и откровенно скучал. Он очень скоро убедился, что потратить даже целое состояние здесь не так просто. Увеселительные заведения пока что были закрыты, на стеклянных дверях магазинов висели таблички: «Учет» или «Переучет», киоски стояли темные и безжизненные, будто все киоскеры одновременно объявили забастовку. Правда, погода выдалась, как на заказ. Прохладный ветерок, словно преданный пес, следовал за Дужкиным по пятам и обслуживал Сашу даже в тех местах, где, казалось бы, никакого движения воздуха не должно быть. Ультрафиолетовые лучи, на первый взгляд, выглядели совершенно прозрачными и только над раскаленным асфальтом сгущались до состояния киселя.

Первое знакомство с городом не принесло Дужкину ничего, кроме унылого разочарования. Городишко был так себе. В архитектурных стилях Саша не разбирался, поэтому все эти вычурные дома, готические соборы, мечети с игловидными минаретами его не интересовали. Улицы здесь чаще попадались кривые и горбатые, бульвары были ухоженные и тенистые. Все это Дужкин мог увидеть и в Москве.

Немногочисленные автомобили как-то лениво и бесцельно катались по улицам и переулкам. Изредка к Саше сзади неслышно подъезжала какая-нибудь обшарпанная машина, и водитель услужливо распахивал перед ним дверцу. Но Дужкин не знал, куда ехать, к тому же ему не хотелось забираться в раскаленный на солнце автомобиль.

Неожиданно из бокового проезда на него выскочил человек. Саша сразу узнал его. Это был тот самый взъерошенный, неопрятный крикун, который призывал все прогрессивное население города уничтожить это гнездо разврата.

— Новичок? — Лохматый кликуша нещадно косил, и Дужкину не сразу удалось поймать его взгляд.

— Да, — несколько растерявшись, ответил он.

— Еще один идиот попался! — заламывая руки, в отчаянии воскликнул крикун. — Здесь все фальшивое! Все, что ты здесь видишь! Эти людишки, с которыми ты общаешься — все это творения дьявола! Разве ты еще не понял?

— Не знаю, я нездешний, — осторожно ответил Саша.

— Нездешний?! — несказанно удивился его собеседник. — При чем здесь нездешний? Здесь все нездешние! Весь этот город и все, кто его населяет — иллюзия, вызванная твоим больным воображением!

Тот, кто породил болезни и смерть, колдовство и ядовитых пресмыкающихся, тот, кто погубил первочеловека и разделил мир на два противостоящих лагеря, это он вложил в твой больной мозг образ дьявольского города, чтобы еще при жизни заполучить твою глупую неопытную душу! Ничего этого нет! Понимаешь?

Безумец говорил так страстно, при этом глаза его горели такой неподдельной яростью и фанатизмом, что Дужкин не на шутку испугался.

— Понимаю, — стараясь не раздражать крикуна, ответил он.

Безумец внимательно присмотрелся к Саше и вдруг с досадой махнул рукой.

— Ничего ты не понимаешь! Ну ладно! Достаточно того, что ты веришь! — После этих слов он подозрительно заглянул Дужкину в глаза и спросил: — Ты веришь тому, что я сказал?

— Верю, — быстро ответил Саша.