Кремль - Иван Наживин

– Что ты как запоздал, батюшка? – спросила она. – Я уж и думать что не знала…

– Да все с посольством этим!.. – махнул рукой князь. – Ну, да ладно… А вот управлюсь я в Литве, надо будет и кашу чинить [30] . Пора, пора, Машенька!.. Такая ты у меня красавица, а засиделась дольше других.

– И не говори!.. – серебристо рассмеялась она. – Я сказала тебе, что ни за кого не пойду, и всем разговорам конец… Мне и дома больно гоже… – И она обняла отца и прижалась к широкой груди его, но сейчас же, засмеявшись, отстранилась: – Ой, как твоя борода лицо щекотит!..

Князь поцеловал ее в лоб и проговорил:

– Ну, хозяюшка, иди и распорядись, чтобы стол собирали: сейчас ко мне кое-кто из бояр соберутся. И скажи там, что, пока у меня свои люди сидят, бездельных бы людей никого не пускали…

Ласковыми, теплыми глазами он проводил свою любимицу. Но как только дверь сеней закрылась, лицо его снова обложили темные тучи.

Скоро стали съезжаться дружки князя, избранные: многолюдное собрание бросилось бы в глаза. И когда гости уселись за богато убранный стол и князь Семен провозгласил обычную здравицу за великого государя, она была принята без всякого одушевления. Это все заметили, и все хотели, чтобы заметно это и было.

– Ну а теперь, бояре, нужно держать нам речь о деле государском… – сказал князь Семен. – Я скоро ухожу посольствовать в Литву, и времени терять нам нельзя…

– Да, ходить вокруг да около нам времени нету… – поддержал его и Иван Патрикеев. – Боюсь, что и так мы его много зря потратили…

– Так вот… – подняв свою тяжелую голову в ермолке вышитой, продолжал князь Семен. – Дело обстоит так: государство Московское крепнет. Последние удельные князья исчезают. Это, пожалуй, и лутче: одна голова над землей крепче. Но вот мы, наследники и потомки великих и удельных князей русских, собравшиеся теперь на Москве, кто мы? Только ли мы подручные великого государя, которых он может казнить и миловать, или же и мы хозяева земли Русской, а он только старший между нами? Давно ли было время, когда мы державцами были, а теперь вон великий государь приказал князя Ухтомского плетьми всенародно отстегать, и его отстегали. Правда, князь попался на деле грязном – составлять подложные грамоты не княжеское дело. Но ведь теперь и те, которые прямят великому государю, все больше и больше простыми слугами его становятся. Он хочет править один. Но нам словно и не больно пригоже из-под рук великой княгини Софьи во всяком деле глядеть. Говорят, что у них в Царь-граде положение такое было, чтобы все только в рот императорам их глядели, – может, оно и так, но хвалиться-то тут словно нечем: благодаря таким распорядкам от всего их величества не осталось и следа и великая княгиня привезла нам в приданое только дородность свою да гордость византийскую…

Берсень одобрительно кивнул кудрявой головой.

– Правильно, княже!.. – сказал он. – Жизнь становится все хитрее, и, какова голова ни была бы, одной ей управиться с домком немыслимо: нужен совет.

– Верно!.. – кивнул белой пушистой головой князь Иван Патрикеев. – Великая княгиня только во сне и видит, как бы всех нас в слуги свои обратить…

– Да многие такими слугами и поделались… – усмехнулся дородный красавец Тучков, не боявшийся перечить самому великому государю. – И с охоткой…

– Многие не все…

– Так… – кивнул тяжелой головой своей князь Семен. – Но дело в том, что у государя два наследника: Дмитрия, сына Елены, грекиня помрет, а на престол не пустит, да и великий государь стал как будто больше склоняться к Василью, в котором течет кровь императоров византийских, чтобы окружить блеском Византии престол московский и тем еще больше укрепить Москву. Нам же, может, лучше за Дмитрия больше держаться: Елена пойдет на все уступки, только бы сын ее стал на место деднее… Попы потянут руку грекини, знамо дело, но против них нововеров можно выставить: это народ все мозговитый и смелый…

– Попы, как всегда, пойдут за тем, кто верха возьмет… – пренебрежительно сказал Тучков. – Это народец известный… Жаль, что Зосима наш совсем спился, а то он мужик покладистый и кого хошь миром бы помазал…

– Великий… государь уже посылал меня к Зосиме… – сказал дьяк Федор Курицын. – Оставаться ему митрополитом дело немыслимое: иной раз прямо лыка не вяжет. Да он и сам говорит: понимаю, мол, и сам, что никуды уж я не годен. Сложу с себя сан по немощам моим, и вся недолга. Чай, в куске хлеба-то мне великий государь не откажет. Да и подыхать скоро, говорит, не из чего больно хлопотать-то…

– Жаль старика… – сказал князь Семен. – Возьми вон новгородского Геннадия или Иосифа Волоколамского, стоеросовые такие, не дай Бог, и в рот великому государю так и глядят…

– Когда Александр Невский помер, владыка у его гроба, как полагается, речь держал: «Отца человек оставить может, а добра господина не мощно оставити: аще бы и в гроб лезл бы с ним…» – засмеялся Берсень. – Счастье, что в гроб-то лезти было нельзя, а то он бы с полным удовольствием… Прав Тучков: они побегут за победителем…

– Кого-то на место Зосимы теперь выберут?

– А кого государь укажет… – усмехнулся князь Василий.

– Нет, попов опасаться нечего… – взглянув на сына, сказал Патрикеев-старший. – Полки же по большей части в наших руках, а в которых наших людей нету, в те можно будет загодя своих посадить. А полки в руках – разговор будет уж не хитер. Все дело в силе…

– И в правде… – вставил князь Семен. – Мы державцы земли Русской, и так, здорово живешь, отставить нас от дела нельзя. Великий государь пока в полной еще силе и головой светел, а что будет, если на месте его какой несмышленыш окажется или баба? Вот тут-то и нужен бессменный совет государев: государи преходят, а совет земли остается…

– Да в совет-то кого посадить? – сказал Берсень. – Ежели князей одних, земля обижена будет. Ведь среди тех же торговых есть теперь головы, да какие!.. Спросить и их делу не повредит… Я мыслю так, что чем больше от земли советников будет, тем лучше…

– Ну, это что-то уж вроде веча будет… – сразу возбужденно заговорило несколько голосов. – Совет нужен, а многолюдство опасно. Кому же и править землей, как не тем, кто к этому делу привычны?..

Застолица зашумела. Князь Василий, еще более желчный, гордый и нетерпимый, поднял побледневшее лицо.

– Чем больше умных голов, тем лучше, – сказал он, – но чем больше голов вообще, тем хуже…

– А как ты ее разберешь, умна она или нет? – засмеялся кто-то. – О себе всяк так понимает, что умнее его в целом свете нет…

– Покажи это на деле… – сухо возразил князь Василий. – За кем есть только слова – отойди, за кем дела – делай дело…

Но сейчас же он и потух: он возражал больше для возражения и часто противоречил самому себе. Если большинство тянуло в одну сторону, он невольно тянул в другую, но стоило большинству перекачнуться на его сторону, он сейчас же опять поднимался против большинства – точно в этих вспышках душа его находила какое-то облегчение. О резкости его стали поговаривать, над ним качали головой, но ему было все безразлично. Ему стало ясно одно: жизнь его кто-то сломал в самом корне, она пуста и холодна и держаться за нее не стоит. Стеша опять ушла, а вместе с ней ушло и все. Точно дьявол нарочно запутал все пути, все дороженьки по жизни, как степь, привольной, и нет человеку ходу никуда. А они умничают, величаются…

– Да… – усмехнулся Тучков. – За кубком вина, бояре, все это гоже, что вы толкуете, а как до дела дойдет, вот помяните мое слово, все к тому сведется, что бояре с боярами бороться будут. Не любы мне порядки теперешние, ну только едва ли и мы лучше что наладим. То баламутились князья, по княжествам своим сидя, а теперь в Москве баламутиться будут. Вот разве Аристотелю велеть каких новых бояр из меди отлить, тогда, может, что выйдет…

Застолица возбужденно шумела. Но чаще оглядывались по сторонам, точно боясь за стенами лишних ушей.

– Смерти Ивана Молодого никто ведь еще не забыл… – осторожно проговорил кто-то. – Вот и следовало бы великому государю подсказать легонько, что на грекиню-то ему полагаться не больно следует…

– Да что, бояре, к ней и так, сказывают, какие-то бабы с зелиями все норовят. Что-нито налаживает опять, чудо заморское!..

– Да что ты толкуешь?!

– Сам не видел. А говорят…

– Эта знает, что ей делать!..

Князь Василий из-под приспущенных ресниц каким-то далеким взглядом смотрел на взволнованные лица недавних властителей Руси. «И чего им нужно? – думал он. – Как будто не все равно…»

И вдруг яро взорвалось несколько голосов:

– Врешь!.. Никогда Одоевский рядом с Бутурлиным не станет… Да, постой: ты разбери прежде толком, чем орать-то… Первое место принадлежит первому воеводе большого полка, так?