Стихотворения - Николай Клюев

Из письма А.Н. Кравченко (Вторая половина июня 1934 г. Колпашево)

…Иногда собираюсь с рассудком и становится понятным, что меня нужно поддержать первое время, авось мои тяжелые крылья, сейчас влачащиеся по земле, я смогу поднять. Моя муза, чувствую, не выпускает из своих тонких перстов своей славянской свирели. Я написал, хотя и сквозь кровавые слезы, но звучащую и пламенную поэму. Пришлю ее тебе. Отдай перепечатать на машинке, без опечаток и искажений, со всей тщательностью и усердием, а именно так, как были напечатаны стихи, к титульному листу которых ты собственноручно приложил мой портрет, написанный на Вятке на берегу с цветами в руках — помнишь? Вот только такой и должна быть перепечатка моей новой поэмы. Шрифт должен быть чистый. Не размазанный лилово, не тесно строчка от строчки, с соблюдением всех правил и указаний авторской рукописи и без единой опечатки, а не так, как, как были напечатаны стихи — О чем шумят седые кедры —, что, как говорил мне Браун, и прочитать нельзя, и что стало препятствием к их напечатанию и даже вызвало подозрение в их художественности. Всё зависит от рукописи и как ее преподнесешь. Прошу тебя запомнить это и потрудиться для моей новой поэмы, на которую я возлагаю большие надежды. Это самое искреннейшее и высоко зовущее мое произведение. Оно написано не для гонорара и не с ветра, а оправдано и куплено ценой крови и страдания. Но всё, повторяю, зависит от того, как его преподнести чужим, холодным глазам. Если при чтении люди будут спотыкаться на каждом слове и тем самым рвать ритм и образы, то поэма обречена на провал. Это знают все поэты. Перепечатка не за спасибо и не любительская стоит недорого. Текста немного. Лучше всего пишущая машинка, кажется, системы ундервуд. Прежде чем отдавать печатать, нужно спросить и систему машинки, а то есть ужасные, мелкие и мазаные. Отнюдь не красным шрифтом — лучше всего черным. Всё это очень серьезно…

Из письма к А.А. Блоку (октябрь-ноябрь (до 12 ноября) 1907 г. Дер. Желвачёва)

…Простите мне мою дерзость, но мне кажется, что если бы у нашего брата было время для рождения образов, то они не уступали бы Вашим. Так много вмещает грудь строительных начал, так ярко чувствуется великое окрыление!..И хочется встать высоко над Миром, выплакать тяготенье тьмы огненно-звездными слезами и, подъяв кропило очищения, окропить кровавую землю, в славословии и радости дав начало новому дню правды.

Вы — господа чуждаетесь нас, но знайте, что много нас, неутоленных сердцем, и что темны мы только, если на нас смотреть с высоты, когда все, что внизу, кажется однородной массой, но крошка искренности, и из массы выступают ясные очертания сынов человеческих, их души, подобные яспису и сардису, их ребра, готовые для прободения

…Наш брат вовсе не дичится — вас —, а попросту завидует и ненавидит, а если и терпит вблизи себя, то только до тех пор, покуда видит от — вас — какой-либо прибыток. О, как неистово страданье от — вашего — присутствия, какое бесконечно-окаянное горе сознавать, что без — вас — пока не обойдешься! Это-то сознание и есть то — горе-гореваньице — тоска злючая-клевучая, — кручинушка злая беспросветная, про которую писали — Никитин, Суриков, Некрасов, отчасти Пушкин и др. Сознание, что без — вас — пока не обойдешься, — есть единственная причина нашего духовного с — вами — несближения, и — редко, редко встречаются случаи холопской верности нянь и денщиков, уже достаточно развращенных господской передней. Все древние и новые примеры крестьянского бегства в скиты, в леса-пустыни, есть показатель упорного желания отделаться от духовной зависимости, скрыться от дворянского вездесущия. Сознание, что — вы — везде, что — вы — можете —, а мы — должны — вот необоримая стена несближения с нашей стороны. Какие же причины с — вашей —? Кроме глубокого презрения и чисто телесной брезгливости — никаких. У прозревших из вас есть оправдание, что нельзя зараз переделаться, как пишете Вы, и это ложь, особенно в Ваших устах — так мне хочется верить. Я чувствую, что Вы, зная великие примеры мученичества и славы, великие произведения человеческого духа, обманываетесь в себе. Так, как говорите Вы, может говорить только тот, кто не подвел итог своему миросозерцанию. — И из Ваших слов можно заключить, что миллионы лет человеческой борьбы и страданий прошли бесследно для тех, кто — имеет на спине несколько дворянских поколений —..

Беседный наигрыш, стих доброписный

Из отпуска — тайного свитка

Олонецких сказителей-скрытников

По рождению Пречистого Спаса,В житие премудрыя Планиды,А в успенье Поддубного старца, —Не гора до тверди досягнула,Хлябь здынула каменное плешью

В стороне, где солнышко ночуетНа кошме, за пологом кумачным,И где ночь-горбунья зелье варит,Чернит косы копотью да сажей,Под котлом валежины сжигая,Народилось железное царствоСо Вильгельмищем, царищем поганым. —У него ли, нечестивца, войска — сила,Порядового народа — несусветно;Они веруют Лютеру-богу,На себя креста не возлагают,Великого говения не правят,В Семик-день веника не рядят,Не парятся в парной паруше,Нечистого духа не смывают,Опосля Удилёну не кличут:Матушка ржаная Удилёна,Расчеши солому — золот волос,Сдобри бражкой, патокою колос…

Не сарыч кричит за буераком,На свежье детенышей сзывая,И не рысь прыскучая леснаяВ ночь мяучит, теплой кровью стыаТо язык злокозненный глаголет,Царь железный пыхает речами:Голова моя — умок лукавый,Поразмысли ты, пораскумекай,Мне кого б в железо заковати?Ожелезил землю я и воды,Полонил огонь и пар шипучий,Ветер, свет колодниками сделал,Ныне ж я, как куропоть в ловушку,Светел Месяц с Солнышком поймаю:Будет Месяц как петух на жердке,На острожном тыне перья чистить,Брезжить зобом в каменные норыИ блюсти дозоры неусыпно!Солнцу э я за спесь, за непокорствоС ног разую красные бахилы,Желтый волос, ус лихой косатыйОстригу на войлок шерстобитам;С шеи Солнца бобчатую гривнуКобелю отдам на ожерелок,Повадю я красного спесивцаНа полати с бабой шелудивой —Ровня ль будет соколу ворона? —

Неедуча солодяга без прихлебки,Два же дела без третьего негожи,Третье ж дело — гумённая работа,Выжать рожь на черниговских пашнях,Волгу-матку разлить по бутылям,С питухов барыши загребая,С уха ж Стенькина славного курганаСбить литую куяшную шапку,А с Москвы, боярыни вальяжной,Поснимать соболью пятишовку,Выплесть с кос подбрусник златотканый,Осыпные перстни с ручек сбросить.Напоследки ж мощи МаккавеяИстолочь в чугунной полуступе,Пропустить труху через решета,И отсевком выбелить печища,А попов, игуменов московскихПоложить под мясо, под трепало —Лоско ль будет черное мочало?!..

Не медушник-цветик поит дрёмаПавечерней сыченой росою,И не крест — кладбищенский насельник,Словно столпник, в тайну загляделся —Мать-Планида на Руси крещенойОт страды келейной задремала.Был ли сон аль малые просонки,Только въявь Планидушке явилисьПетр-апостол с Пятенкою-девой.И рекли святые: Мать-Планида,Под скуфьей уснувши стопудовой,За собой и Русь ты усыпила. —Ты вставай-ка, мать, на резвы ноги,Повести-ка Русь о супостате.Не бури в гонцы гуляку Вихря,Ни сестриц Сутёмок чернокосых,Ни Мороза с Зоем перекатным:Вихрю пляс, просвистка да присядка,Балалайки дробь всего милее,Недосуг Сутёмкам, им от БогаДан наказ Заре кокошник вышить,Рыбьи глазки с зеньчугом не спутать,Корзным стёгом выпестрить очелье.У Мороза же не гладки лыжи,Где пройдет, там насты да сумёты,В теплых пимах, в малице оленьей,На ходу Морозушко сопреет,А сопрев, по падям, по низинамРасплестнется речкой половодной.Звоноря же Зоя брать негоже, —Без него трущоба — скит без била,Зой ку-ку загозье, громон с гремьюШаргунцами вешает на сучья;Ввечеру ж монашком сладкогласнымЧасослов за елями читает…Ты прими-ка, матушка Планида,Во персты отмычки золотые,Пробудившись, райскими ключамиОтомкни синь-камень насекомый,Вызволь из каменной неволиПаскарагу, ангельскую птицу,Супротив стожарной ПаскарагиБирюча на белом свете нету!.. —От словес апостольских Планида,Как косач в мошище, встрепенулась,Круто буйну голову здынула,Откатила скуфью за Онего.Кур-горой скуфья оборотилась,Опушь стала ельником кромешным,А завязка речкою Сорогой…

Ой, люди крещеные,Толико ученые,Слухайте-внимайте,На улицу баб не пускайте,Ребят на воронец —Дочуять песни конец,На лежанку старух,Чтоб голос не тух!Господи, благослови,Царь Давид, помоги,Иван Богослов,Дай басеньких слов,В подъязычный суставКрасных погрецов-слав,А с того, кто скуп,Выпеть денежек рубь!..

Тысчу лет живет Макоша-Морок,След крадет, силки за хвоей ставит,Уловляет души человечьи,Тысчу лет и Лембэй пущей правит,Осенщину-дань сбирая с твари:С зайца — шерсть, буланый пух — с лешуги,А с осины — пригоршню алтынов,Но никто за тысчу зим и вёсенНе внимал напеву Паскараги!Растворила вещая Планида,Словно складень, камень насекомый,И запела ангельская птицаО невзгоде Русь оповещая.

Первый зык дурманней кос девичьихУ ручья знобяник-цвет учуял, —Он поблек, как щеки ненагляднойНа простинах с воином-зазнобой, —Вещий знак, что много дроль пригожихНа Руси без милых отдевочат.

Зык другой, как трус снегов поморских,Как буланый свист несметных сабель,Когда кровь, как жар в кузнечном горне,Вспучив скулы, Ярость раздувает,И с киркою Смерть-кладоискательИз сраженных души исторгает.

Третий зык, как звон воды в купели,Когда Дух на первенца нисходит,В двадцть лет детину сыном дарит,Молодцу же горлинку — в семнадцать.

Водный звон учуял старичищеПо прозванью Сто Племен в Едином,Он с полатей зорькою воззрисяИ увидел рати супостата.

Прогуторил старый:..Эту погань,Словно вошь на гаснике, лишь баней,Лютым паром сжить со света можно…

Черпанул старик воды из Камы,Черпанул с Онеги ледовитой,И, дополнив ковш водой из Дона,Три реки на каменку опружил.Зашипели Угорские плиты,Взмыли пар Уральские граниты,Валуны Валдая, Волжский щебеньНавострили зубья, словно гребень,И, как ельник, как над морем скалы,Из-под камней сто племен восстало…

Сказанец — не бабье мотовило,Послесловие ж присловьем не станет,А на спрос: — откуль — да — что впоследки —Нам програет Кува — красный ворон;Он гнездищем с Громом поменялся,Чтоб снести яйцо — мужичью долю.

1915