Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Николай Японский

12 генваря 1880. Суббота.

В 3–м часу ночи

Скучный и тягостно проведенный день, как скучно и тягостно и все пребывание в России. Скучал нередко в Японии, скучаю почти всегда в

России. Где же лучше? Там и тогда, где есть настоящее дело. Пусть помнится и чувствуется это, когда буду в Японии. — Утром пришел о. Исайя. Часто приходит. Если бы не был я в фаворе Владыки, не пришел бы. Принес сосуды от Жевердеева — не купил бы; обещался купить. Условились в следующее воскресенье ехать вместе в Мраморный дворец — ему служить, мне посмотреть Дворец и побыть у Ильи Александровича Зеленого, звавшего меня в это воскресенье. — Была Авдотья Дмитриевна Кованько — на алтарь Миссии принести только свое пылающее и плачущее сердце. Спасибо и за это. Звала в четверг к своей приятельнице Мадерах (чуть не Седрах…), которая собрала для Миссии тридцать рублей. Пообещался. И все–то благо, все добро! Но было бы более благо, если бы не быть людям, имеющим серьезную нужду, в положении нищих. Возмущает меня сбор — необходимость стучаться и получать грубые, вроде вчерашних, прогоны — в буквальном значении. Для приобретения смирения — пожалуй, но что же. если подобные факты возбуждают, как у меня вчера, злой хохот. Я хохотал в нескольких местах, а на дне души — злость, дурной осадок. Ненатуральное, насильственное что–то в этих сборах для собирающих. В Священном Писании нет этого. Давид только предложил. Павел только посоветовал и определил правило. — Господь с ним, с этим делом сбора! Не знаю, что из него выйдет; знаю, что в Японии будет храм, но как устроится — не знаю: нравственного мучения моего в этом деле будет немало, думаю. Что ж? Хоть на куски, лишь бы было христианство в Японии! Пошел на Акафист в Крестовую. Чуть–чуть делано, с полутонами и как–то с перерывами. Читает Преосвященный Гермоген. Не нравится. Поют превосходно, но отсутствие Сахарова в басах чувствуется. Что за мелодичный и сильный бас был! В него, бывало, только и впиваешься слухом. И это не мешало эффекту молитвенности, а нынешнее пение немножко мешает: изредка только чувствуешь слезу. — Скучал и тосковал. В четвертом часу отправился к о. Николаю Ковригину; нашел под небесами. Семь человек детей, старик в постели. Обещался просить за него у И. П. [Ивана Петровича] Корнилова. У Федора Николаевича взял несколько копий рапорта. Одновременно со мной поднимался к нему старый граф Орлов–Давыдов. На ступеньках: «Пошел вон» — слуге, помогавшему ему. — Пришел просить, кажется, Федора Николаевича быть духовником семейства вместо умершего протоиерея Шишова. Федор Николаевич очень просто принял его, нисколько не изменив ни костюма, ни приемов, хотя предварительно знал, что он придет. — Константину Петровичу Победоносцеву оставил пять копий рапорта с «Японии и России», согласно его прежней речи о том. — Всенощную отстоял в Крестовой. В певчих — дискант старый, по–видимому, производит не особенно приятное впечатление. С о. Иосифом, цензором, условились во вторник быть у адмиральши Рикорд. — В девятом часу был у И. П. Корнилова. У него собираются в субботу по вечерам. Я пришел первым; за мной В. В. [Василий Васильевич]

Григорьев. Умнейший из всего бывшего собрания и интереснейший. Затем Александр Львович Опухтин, попечитель Варшавского Учебного Округа, Бычков — библиотекарь, Грот — академик, Савельев — военный археолог, П. А. [Петр Андреевич] Гильтебрандт — редактор «Старой и Новой России», Золотарев, Коссович, Савваитов, П. А. [Петр Александрович] Васильчиков и прочие. Все ропщут, все недовольны. Александр Львович рассказывал про Коцебу, генерал–губернатора Варшавы, как он льстит полякам, как поляки опять поднимают головы и верховодят; все — о чем–нибудь нехорошем ныне в России. А мне хотелось спросить этих пожилых, лысых большею частию или седых господ — так отчего же вы не соединитесь, не оснуете, например, честный журнал и прочее… Пустота, малосодержательная в таком серьезном многоученом обществе. Представить бы собрание таких господ в любом из западных государств — куда больше бы содержания! Чай в начале, яблоки и виноград в средине, ужин из двух блюд и пирожного в конце. — С Григорьевым говорил об удельной системе в Японии. — Много табачного дыму. Больше всех занимали меня — Григорьев и Опухтин — о Польше (он сегодня представлялся Государю, который поцеловал его в голову и сказал: «Выдержите» (в Польше)), и занимала также рассеянность милейшего и добрейшего хозяина.

13 генваря 1880 года. Воскресенье.

В 9–м часу вечера

Утром, в десятом часу, позвал Владыка и долго беседовал. Велел отдать из икон, пожертвованных им, Святого Исидора Пелусиота афонскому архимандриту Феодориту, по просьбе с Афона. «Вам–де там икон святых много не нужно», — и рассказывал, что на Кавказе горцы икон женских святых не чтут — странностию им кажется, по униженному состоянию женщин; чтут больше всего из святых Илью Пророка и просят дать дождя, Архангела Михаила и просят победы, Георгия и прочих. На замечание, что в Японии христиане о житиях святых еще мало знают, я ответил, что, напротив, христиане ничем столько не интересуются, как жизнеописанием святых. О христианских именах советовал не давать имен трудно произносимых и рассказал, как один жаловался архиерею на священника, что дал сыну его имя Иуды, — «никто–де проходу не дает — Иуду родил», — архиерей определил пред причастием переменить имя; а Московский Филарет рассказывал ему слышанное о Московском Платоне — о мальчике Спасе, во имя Спаса Нерукотворенного.

Я выразил сетование, что нет хорошо исследованных житий Святых Апостолов, но, видно, и в самом деле нельзя написать более полных по совершенному неимению материалов нигде на свете. Владыка сам несколько раз велел архимандритам, жившим в Риме, достать возможно полное и лучшее жизнеописание Апостола Петра: «Уже, кажись, где бы и быть такому, как не в Риме? Но — нет, быть может, впрочем, и по невозможности доказать двадцатипятилетнее пребывание Апостола в Риме, паписты не написали полного жития его; на каком же основании Метафраст перечислял страны, где был он; но более обстоятельных сведений неизвестно; то же и о других Апостолах». И рассказал, как он писал о Петре, что «всегда, как к Петру сказано что–нибудь особенное, на что ныне ссылаются католики — тотчас же за сим следует искушение для Петра: „Ты еси Петр” и тотчас „иди за мною, Сатана”; „молился о тебе, да не оскудеет вера твоя” и троекратное отречение Петра… Значит, Петру и говорится особенное — по предвидению его падения, чтобы научить смирению его и всех, а не для римских целей». Я рассказал о клевете на меня протестантов по приезде моем в Едо, когда я стал в Сиба изучать буддизм, — и о житии царевича Иосафа по исследованию М. М. [Макса Мюллера]… Зашла речь о Фомитах [25] в Индии, и Владыка выразил желание узнать обстоятельнее о них. Нужно найти источники сведений и доставить ему в русскую печать. Рассказал о посещении его в прошлом году английским епископом. «Надеюсь, вы найдете у нас что–нибудь хорошее, а не так, как другие из вас — называют нас идолопоклонниками за то, что мы имеем иконы, сообразно с Вторым Вселенским Собором, имея в них писанное красками Слово Божие и поклоняясь на иконе Богу, как Он явился людям»…