Волхв-самозванец - Алексей Зубко

— Что сделало? — не понял я.

— Воспарило, — подтвердил Софон. — И, помахав рукой, опустилось на спину коня.

— Сделать всем ручкой — это была моя идея, — признался слышимый лишь мною Гнусик. Присутствующие здесь, конечно, в магии рубят, но вот Троих-из-Тени они почему-то не засекают. Проверено.

— А ты не помнишь?

— Тожбо и воно, — на «рiднi мовi» ответил я. — Помню — дрались с Чудом-Юдом, дальше — ничего не помню. Пустота. Ну да это ладно… Дальше-то что было?

— Сеча жестокая, но у воинства Кощеева с гибелью предводителя боевой дух сильно упал. Сражались больше от страха, чем за победу. А уж как наше ополчение их конницу окружило и почти всю уничтожило, не больше сотни прорвалось, тут они и бросились бежать. Многих в плен взяли… Тебя вместе с армейским обозом на телеге в столицу отправили. Фельдшера воевода личного прислал. Сам проведывал — о здоровье беспокоился. Обещал всех наградить… а оно вон как все повернулось.

Кэт вздохнула. Софон взял в руки приспособление для отрезания пальцев, выполненное в виде карманной гильотины. Вот для этой вещицы можно найти применение в мирных целях — сигарам кончики откусывать.

— Рассказывайте дальше, — попросил я.

Софон засопел, бросил гильотинку и выпалил на одном дыхании:

— Нам по золотому выдали да пир закатили. А тебя в темницу. Как царева преступника, замышлявшего супротив царя-батюшки козни и дела злые.

— А Аленка?

— Не знаю. Доставила ее во дворец, а сама к вам. На полпути встретила.

— Ты можешь найти ее? Сказать, что…

— Я замялся, не зная как это выразить словами.

— Лучше ты сам скажешь. Собственно, мы за этим сюда и пришли.

— Как так?

— Очень просто, — вглядываясь мне в лицо, сказал чародей, — вот так.

Его черты начали таять, трепеща в ставшем вдруг зыбким воздухе. Мерцание достигло своего апогея и исчезло, словно его и не бывало. Только вместо Софона на меня смотрело мое собственное лицо. Осунувшееся, покрытое густой щетиной, с красными глазами и некрасивым шрамом, начинающимся на щеке и заканчивающимся грубо заштопанной раной на шее. Правда, и раньше лицо чародея было обезображено шрамом, но он располагался с противоположной стороны и выглядел давно зарубцевавшимся.

Я невольно потрогал себя за это же место. Пальцы наткнулись на свежезасохшую корочку крови. Страшно подумать, как близок был Чудо-Юдо к цели: еще чуть-чуть, и он разорвал бы яремную вену.

— Сейчас мы поменяемся одеждой, — сказал Софон. — Потом вы с ведьмой привяжете меня и уйдете.

— Нет!

— Но… — начал он, собираясь и дальше настаивать на своем, только я остался непреклонен:

— Ты хотя бы понимаешь, что они сделают с тобой за организацию побега?!

— То же самое.

— Что «то же самое»?

— В этих случаях обычно применяют то же наказание, что и к осужденному. Так что… к тому же ко времени, когда подмена обнаружится — а это случится не раньше чем завтра в полдень, — ты будешь далеко. А уж в лесах можно затеряться так, что и вовек не сыщут.

— А что случится завтра в полдень? — поинтересовался я, удивленный столь точной временной привязкой.

— Казнь.

— А? — Челюсть моя медленно поползла вниз.

— Держать образ я смогу только до того момента, когда топор палача отсечет голову, — побледнев, сообщил Софон. — Вот когда он поднимет голову, чтобы продемонстрировать ее собравшемуся люду, вот тогда подмена и обнаружится.

Кое-как совладав с нахлынувшими на меня чувствами, вызванными столь радужной перспективой, я попытался взять себя в руки.

— Соглашайся!!! — в один голос взревели оба брата из тени. — Ты спасешь не только свою жизнь, но и наши.

— Четыре на одну — выгодный обмен, — добавил Гнусик.

Первым моим побуждением было согласиться. Нет, не из-за Троих-из-Тени, а по личным причинам. «Жить! — возопило все мое нутро. — Это — не твой мир, не твои законы». Но тут воспрянула совесть (интересно, где она до, этого пряталась?) и омерзение к собственной трусости. Кровь бросилась мне в лицо. Рана на шее задергалась.? Я гневно рыкнул и грохнул кулаками по столу:

— Нет!

И это был ответ не только Софону, но и подлости и трусости, угнездившимся в моем собственном теле и пустившим корни в моей душе.

Софон все понял. Он вздохнул, махнул рукой и стер мой образ со своего лица.

— Мы попытаемся придумать, как спасти тебя, — пообещал он.

— Если не останется другого выхода, — заглянула мне в глаза ведьмочка, — мы украдем тебя с плахи. Перекину через помело и дам дёру.

— Хорошие вы мои. — Я прижал их к груди, не сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.

Кэт уткнулась носом мне в грудь и принялась старательно орошать ее, да и чародей как-то подозрительно засопел. Того и гляди тоже пустит слезу.

Что-то последнее время становлюсь излишне сентиментальным — если так дальше пойдет, от моего имиджа героического волхва скоро не останется и следа.

— Ну, будя. — Я отстранился. — Не оплакивайте раньше времени. Мы с вами еще гульнем на шабаше. И не раз. А теперь привяжите меня на место, пока у нашего радушного хозяина не лопнуло терпение и он не застал нас. Это же вопиющее нарушение правил содержания узников.

Пока меня привязывали, я пытался шутить, демонстрируя бодрость духа, но когда, попрощавшись, они ушли, вот тут-то инстинкт самосохранения вырвался на волю. Сердце ухнуло в пятки, но по дороге перепутало все внутренности, отчего последние заметались в панике, сталкиваясь друг с другом. Больше всех досталось желудку, который протестующе заурчал и вознамерился избавиться от содержимого, которого на самом деле вовсе и не было, причем уже давно. Как бы мне не пожалеть о своем решении относительно привязывания рук и ног. Мозг, глядя на все это безобразие, тихо ударился в панику, рисуя пред внутренним взором гильотину. К чему бы это? Насколько мне известно, этого инструмента укорачивания человека на голову еще не придумали. Палачи обходятся обычным топором, делая для благородных исключение в виде двуручного меча, так называемого меча Правосудия. Но гильотина плевать хотела на историческую достоверность, она хищно скалила пасть и звонко щелкала единственным, но зато очень острым и широким зубом.

— Больше гостей не ожидается? — поинтересовался, вернувшись, палач. Он профессионально проверил веревки на моих руках, немного поправил и удовлетворенно крякнул.

— Не знаю. А что?

— Да пусть приходят, лишь бы не грозились своей магией: «Превращу да превращу» — тоже мне, хвокусники. Сразу бы по-хорошему, да я что, разве отказал бы? Золото все же настоящее, а не колдовское.

— И здесь сплошная коррупция, — вздохнул я.

— Где? — Одноглазый повел носом. — Вроде ничего не воняет.

— Отвяжи меня, а то и впрямь завоняет.

— Не велено.

— Что, так и сказали: «Не отвязывать?»

— Зачем так, мы тоже с понятием, дело свое знаем. Непрерывного стажа — по горячей сетке, учти, — почитай тридцать годков. Велено содержать по всей строгости, но без пристрастия. Почему не посодержать? Коль дело государево того требует.

— Да это все, конечно, правильно, но желудок этой строгости не приемлет. Не терпеть же мне до завтрашнего полудня. А тебе потом все убирать… Решай, конечно, сам…

— Так что ты словами сыплешь? — Одноглазый палач нахмурился. — Трудно по-человечески попросить?

— Плиз-з-з, — изобразив американскую улыбку на все сорок два искусственных зуба, оскалился я. Ну не вставил я коралловые протезы — не по карману, да и родные милее, пускай и кривее, и дырявее.

— Юродивый, — решил экзекутор. — Потерпи маленько, сейчас усе оформим.

«Только отвяжи меня, — мысленно поощрил я его, — там уж я сам. Стукну чем-нибудь по голове и так дерну отсюда, что Трое-из-Тени узнают, что чувствуют пассажиры стартующей ракеты при перегрузке в 5g».

— Сейчас, — проворковал одноглазый, подсовывая под стол, на котором я распластан, подозрительно пахнущую бадью. Затем он нырнул следом и что-то открыл, вследствие чего под моей пятой точкой разверзлась пустота.

План побега провалился, не выйдя даже на стартовую линию. А уж когда палач взял со стола нож и со словами: «На казнь все равно в казенном поведут» потянулся к моим штанам, а не к веревкам, я возмущенно возопил:

— Отойди, извращенец!

Палач обиженно хмыкнул, почесал кончиком ножа за ухом и, развернувшись, ушел прочь. Оставив меня наедине со своими малоперспективными надеждами и невеселыми мыслями.

Если мне и дальше так будет везти, то я вполне смогу поприсутствовать на собственной казни…

Глава 28

ХОРОША ДЫРА, ДА МАЛОВАТА

Друг — это не тот, кто приходит, когда ему плохо, а тот, который не уходит, когда плохо тебе.

Не успели шаги палача затихнуть, как из пляшущих у стены теней вышло некое подобие привидения. Призрачная, размытая фигура в рваном сером балахоне, сквозь зияющие прорехи которого просвечивает синюшное тело; плешивая голова с редкой порослью чахлых кустиков волос и огромными пятнами коросты, совершенно пустые глаза — два матовых пятна. Постукивая нестрижеными ногтями по полу, оно приблизилось ко мне и принялось внимательно рассматривать. При этом скрежетало огрызками зубов и выбивало своими ногтями дробь на каменном полу темницы.