Уборка в доме Набокова - Лесли Дэниелc

На следующий день

Проснулась я одна, в своей кровати в доме Набокова. Зарылась носом в подушку, где раньше лежала голова Грега. Как хорошо.

На кухне обнаружился листок бумаги, придавленный стаканом. Два косых крестика вместо «целую» и буква «Г».

Я приготовила идеальный завтрак: яйцо всмятку на поджаренном хлебе с маслом. Пока яйцо варилось, я нарезала на четвертинки всяких сморщенных корнеплодов, полила оливковым маслом, посолила и сунула в духовку. А раз уж духовку все равно пришлось включать, я запихала туда еще и кость, пусть пропечется до мягкости — вдруг я увижу Матильду или Рекса.

Явилась Марджи, принесла пончики с повидлом. А, ну конечно, среда, сегодня она ест. Вместе с ней я съела второй идеальный завтрак за столиком в саду. Вышло солнце, почти пригревало, повсюду раскрывались цветы, по газону гонялись друг за другом два кролика.

Марджи протянула руку и стерла след от повидла с моего подбородка.

— Как оно все прошло с Грегом Холдером?

— По-моему, просто отлично. — Я слизала остатки повидла с пончика.

— Не наделай глупостей. — Марджи протянула мне салфетку. — Кстати, к вопросу о будущем: университет просит тебя поучаствовать в коллоквиуме на набоковской конференции.

— Что?

Я уставилась на красавицу Марджи; на языке застыли красные комья повидла.

— Коллоквиум называется «Страсть и взаимность: „Лолита“, Набоков и современная литература».

— Я-то им зачем понадобилась?

Мне примерещилось, что эти ученые просто хотят поиздеваться надо мной, сунувшейся со своими глупыми рассуждениями в их научные штудии. Или в этой безумной стране я вдруг сделалась специалистом по Набокову? Домохозяйка, имеющая привычку наводить порядок в дочкином шкафу, заслуживает того, чтобы оказаться в одной аудитории с литературоведами, посвятившими всю свою жизнь изучению Набокова? Такое возможно только в Онкведо. В Париже или в Москве я бы стояла в гардеробе и брала на хранение их портфели.

Марджи бросила в коробку недоеденный пончик:

— Тебе заплатят небольшой гонорар плюс ночевка в здешнем «Хилтоне».

Откуда Марджи узнала, что я просто обожаю отели?

Представать перед злорадными учеными мужами мне совсем не хотелось, но Марджи сказала, что я просто обязана поехать на конференцию.

— Тебя пригласили, — подчеркнула она. — Вот и пойдешь. Будешь продавать там книги. И вся история.

Она слизала с пальцев карамельную глазурь и распорядилась, что мне надеть.

Когда Марджи ушла, я стала делать перед самой собой вид, что совсем не жду звонка от Грега. Включила пылесос, чтобы, если телефон зазвонит, не услышать. Убрала пылесос, перетерла все зеркала в доме, чтобы услышать, если телефон зазвонит. Он не звонил. Когда не стало сил это выносить, я пошла в лес прогуляться.

Я шагала под деревьями, на которых лопались почки, и мне казалось, что тело мое изнутри стало мягким и податливым, как пончик. Я прекрасно усвоила на своей старой работе, что женщины влюбляются в тех мужчин, которые подходят им физически. Одна из многих гнусных шуток нашей физиологии. Мужчина как бы побывал в новом ресторане, — может, он сходит туда еще, а может, и нет, а для женщины это все равно что открыть свой собственный ресторан. Я не уверена, что это уместное сравнение.

Я хотела оградить себя от любви, но снова и снова проигрывала в памяти весь вечер, каждую ласку — и нежность страсти была еще так свежа. Почему оно так? Я не хотела зависимости, подчиненности. И все же мир изменился. Не для других — они по-прежнему уходили утром на работу, покупали сэндвич и кока-колу на обед, лазали в Интернет — посмотреть, как там идет их жизнь, — но мой мир стал другим.

А мир Грега, наверное, остался таким, каким был всегда. Я видела, как он прогоняет длинные доски через циркулярную пилу — за ухом карандаш, из покрытого опилками радиоприемника звучит музыка Стива Миллера, теряясь в вое пилы, у двери лежит Рекс и лижет лапу.

Я видела: Грег продолжает жить, как прежде, тело у него такое же цельное, он не пересекал никаких границ, он не ведал этого нежного размягчения. И за это я его почти ненавидела.

Мир изменился. Мой мир изменился. Я только что переспала с мужчиной — впервые после зачатия Дарси. Мама моя уехала в свадебное путешествие. Папа пребывал на небесах. Хуже того, завтра должен был наступить мой чертов день рождения, чертов сороковой день рождения.

И все это ничего не значило по сравнению с тем, что у меня отобрали детей.

День рождения

Была середина дня, ближе к сумеркам. В озере тусклым оловом отражалось небо. В доме свиданий сидели на диванах три дамы: одна говорила, другая вязала, третья копалась в сумке, извлекала пустые сигаретные пачки, салфетки, чеки и бросала в огонь. Мелкий мусор потрескивал и искрился. Между дамами сидели с открытыми ноутбуками Тим и Эван — они учились. Сид курсировал между своим ноутбуком и музыкальным пультом. Звучал слащавенький микс из Рода Стюарда и Брюса Спрингстина, песни, исполненные томления и властности.

Мой день рождения — а Грег мне так и не позвонил. Праздновать день рождения с новым кавалером — плохая мысль, уговаривала я себя, даже если у вас уже была «близость». (Моя лексика для именования этих вещей даже мне самой казалась устаревшей. Как это называют люди средних лет, не «перепихом» же?) Куда более вероятным мне казалось предположение, что он просто не хочет больше меня видеть. Может, в этом и состоит суть ухаживания в зрелом возрасте: ты уже выросла, ты взрослая и сформировавшаяся, и в тебе нет никакой неопределенности, никакого потенциала. И твой спутник может запросто сказать себе: а вот этого мне, спасибо, не надо. А может, он просто занят, или его убило молнией. Или вообще никакой он не славный парень.

Я хотела его видеть. Еще сильнее я хотела почувствовать его запах. Да, знаю, очень приземленное желание. Я позвонила Марджи и рассказала, что было у нас с Грегом. Но не добавила, что у меня день рождения.

— Так позвони ему сама, — предложила Марджи. — Ты что, решила всю жизнь превратить в спектакль одного актера?

Я бросила трубку.

Сорок лет. Я никому не сказала, что у меня день рождения. Говорить рискованно, кто-нибудь может купить мне торт, а я терпеть не могу покупные торты. Когда я была маленькой, мама всегда покупала мне на день рождения квадратные многослойные торты — те, что подают замороженными. Саму ее промерзший жирный крем, уложенный в несколько слоев, никогда не прельщал. Гости уносили домой пакеты с несведенными кусками. К завтраку на следующий день торта никогда не оставалось.

А я бы не отказалась от куска торта на завтрак, хотя кусок поджаренного хлеба с вареньем тоже сойдет. Или два куска — если под вареньем слой подтаявшего масла. Что же, можно повздыхать, что мне уже сорок и молодость прошла. Нужно было побольше заниматься любовью, пока предлагали, — теперь ведь могут больше и не предложить.

Я сказала себе: способность терпеливо ждать награды — один из признаков зрелости. Я как-нибудь переживу без домашнего торта. И без секса переживу. Не дождусь ни того ни другого — и ладно. И плевать, что никто не поет мне песенки и не протягивает нарядных сверточков — ведь их надо разворачивать и делать вид, что содержимое тебе нравится.

Я бы вот не отказалась получить в подарок конторку, и есть один столяр, который прекрасно их делает. Я сказала себе: у меня неплохо получается жить в одиночестве. Знала, что это неправда. У меня неплохо получалось руководить домом свиданий.

Дама, рывшаяся в сумке, прервала свое занятие и протянула чашку за новой порцией чая. Сумка была «Прада», правда поддельная, — Дарси бы такая очень понравилась: черная и асимметричная. Пока я наливала чай, Дама с Сумкой бессознательно улыбнулась мне, как официантке. Да я и была официанткой. А еще я была хранителем статистических таблиц и случайно знала, что эта дама, когда не наводит порядок в своих вещах, любит проделывать довольно грязные штучки.

Многие клиентки любили, чтобы их шлепали; я не могла понять почему, — возможно, это как-то связано с патологической страстью к чистоте, но эта дама любила другое. Когда она появилась у нас два месяца назад, приключился изрядный переполох. Дженсон спустился вниз с ошарашенным видом:

— Она хочет, чтобы я… — Закончить он не смог.

Сид с ней уже был однажды.

— Унижения, — пояснил он. — Она хочет, чтобы ее унижали.

Я велела им отказаться, но она продолжала просить.

В тот же день, но пораньше заехала Джинна — попрощаться. Она привезла целый мешок зачерствевших булочек и охапку цветов из своего сада, нарциссов и тюльпанов. Номер она не бронировала, неловко потопталась рядом со мной, а потом я проводила ее до машины. Там она сказала, что больше не придет. Сказала, что семейная жизнь ее наладилась. В голосе сквозили робость и удивление.