Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - Франсуа де Ла Круа

Прекрасный Феникс, снова осыпав ласками нежно любимого брата, уже готов был ответить на его расспросы о приключениях, какие выпали на его долю с тех пор, как они расстались, когда к ним присоединились калиф и прославленная Серена.

Нуину просил их позволить Фениксу повести свой рассказ в их присутствии, и Феникс начал так.

— Когда мы с принцем Зябликом расстались, пустившись на поиски приключений…

— Простите, а кто такой принц Зяблик? — прервал его калиф.

— Это я, государь, — ответил Нуину, — и сам не знаю, почему я сменил это имя на то, которым зовусь теперь и которым решил зваться до конца моих дней, потому что под этим именем и узнала меня прекрасная Тернинка.

И тут он поведал им о том, о чем они не знали и что приключилось с ним до расставания с братом, о котором упомянул Феникс. После этого слово опять взял Феникс.

— Как вам уже объяснил брат, мы с ним уговорились, что тот, кому не повезет, возвратится домой, чтобы править нашим королевством, если другой добьется успеха в чужих краях. Я уже тогда решил, что домой не вернусь, и, кичась преимуществами, какие себе приписывал, пустился странствовать по свету в надежде покорить всех своей наружностью. Но те, чьи сердца мне удалось пленить, не могли меня привлечь, ибо не были ни достаточно красивы, ни достаточно богаты, и я решил попытать счастья в Черкесии, стране, издавна славившейся своими красавицами.

После смерти короля страной правила его супруга королева, у которой было четыре дочери — старшей по достижении совершеннолетия предстояло взойти на трон.

С ней-то я и связывал свои надежды на будущее, но судьба, уготовившая мне сокровище, куда более драгоценное, распорядилась иначе. Не успел я прибыть в Черкесию, как узнал, что королевскую семью постигло несчастье, ибо в стране произошел неожиданный переворот.

Некий мелкий властелин, заявив неосновательные притязания, сумел взбунтовать переменчивый и неугомонный народ, подкупил вельмож и так внезапно захватил власть, что королева с дочерьми едва успела спастись.

Я спешил убраться из этой страны, не желая жить среди столь коварного народа, но меня арестовали по приказу тирана, которому все иноземцы внушали подозрения, как бывает всегда там, где узурпатор не уверен в прочности своей власти.

Представ перед новым властелином, я не скрыл от него ни своего имени, ни происхождения, и он обошелся со мной так, как я вовсе не рассчитывал. Уж не знаю, что снискало мне благосклонность государя, который не мог отличаться ни великодушием, ни учтивостью, но так или иначе, удержав меня куда дольше, чем мне хотелось бы, при дворе, где мне оказывали такие же почести, как ему самому, он сделал все, чтобы я остался в Черкесии навсегда, и с этой целью предложил мне в жены свою единственную дочь, принцессу, которая судя по всему столь же стремилась выйти замуж, сколь ее наружность служила ей в этом помехой. Принцесса была совершенной уродиной, и ее маленькие глазки выказали мне расположение задолго до того, как ее отец предложил мне на ней жениться. Но мне была несносна мысль о том, чтобы породниться с узурпатором, и скажу не хвалясь, я весьма презрительно отклонил предложение государя и отверг его горбунью.

Я уже покидал пределы Черкесии, когда случай привел меня к старинному замку, поистине великолепному с виду, но на первый взгляд показавшемуся мне необитаемым, потому что я долго бродил по нему, никого не встретив. Те, кто жили в замке, не покидали своих покоев, а уж если выходили из них, старательно избегали друг друга. Я был очень удивлен такой необщительностью. Мне казалось, что, если бы обитатели замка поддерживали сношения друг с другом, им было бы гораздо веселее.

Пытаясь заговорить с кем-нибудь из них, чтобы понять странное их поведение, я оказался вдруг в изысканно убранных покоях — в них не было ни души, однако на столе лежали карты, фишки, а вокруг были расставлены стулья.

Вскоре в комнату вошли четыре сороки, и за каждой шел скворец, поддерживавший ей хвостик, словно шлейф. А за ними выступала степенная ворона.

Сороки, учтиво мне поклонившись, сели за игру, а ворона за рукоделие.

Тернинка и Нуину, во время этого рассказа не сводившие друг с друга глаз, когда речь зашла о сороках, подтолкнули друг друга локтем. А Лучезара, с первых же слов красавца Феникса неотрывно на него глядевшая, казалось, заподозрила, что он шутит. Серена улыбалась, слушая повесть о приключении, о котором ей кое-что было известно, а калиф хохотал, держась за бока.

— Ха-ха-ха, мой милый зять, — говорил он. — Вы, как видно, из породы путешественников, которые любят приврать. Я готов поверить в сорок, которым поддерживают шлейф и которые учтиво кланяются, но чтобы сороки играли в карты — такого не бывало никогда.

Феникс заверил калифа, что рассказывает чистую правду.

— Я долго наблюдал за игрой, — продолжал он, — в которую, должно быть, играют одни только сороки, — гляди я на нее хоть по сей день, я все равно ничего бы не понял в ее правилах. Наконец маленькая живая сорока произнесла какое-то слово — не помню уже какое, и вспрыгнула на стол. Не пойму, как я мог забыть это слово — ведь все остальные сороки выкрикивали его до хрипоты. Произнесла его с важностью и степенная ворона, и даже маленькие скворушки, снимавшие нагар со свечей, начали хором его повторять. Они так оглушили меня, что я выбежал из замка, не понимая, видел я все это наяву или во сне.

Покинув Черкесию, я услышал рассказы о Кашмире. И узнал, что в этой прекраснейшей стране живет самая прекрасная в мире принцесса.

Теперь я думал только о том, как бы поскорее там оказаться. Тщетно расписывали мне опасности, которыми грозят глаза принцессы. «Велика ли беда влюбиться в прекрасные глаза и умереть от любви к ним, если не заслужишь их милости», — думал я. Да и рассказы о том, какой смертельный яд таит ослепительный взгляд принцессы и сколько несчастий он уже принес, я считал баснями. «Нет, — думал я, ослепленный смешным тщеславием, — нет, избыток красоты не может оказаться роковым для Феникса. Я иду к ней, пренебрегая опасностями, которыми она якобы грозит тем, кто к ней приблизится, а если красота и впрямь таит такую страшную отраву, пусть же и принцесса, увидев Феникса, вкусит ее роковую долю». Я признаюсь вам в своем смешном тщеславии, прекрасная Лучезара, для того лишь, чтобы покарать себя за него стыдом, который испытываю теперь.

Тайное любопытство, которое влекло меня к вам, заставило меня пренебречь мерами предосторожности, хотя меня предупреждали об опасностях, которые подстерегают меня, если я собьюсь с дороги. Я не придал значения тому, что мне говорили об одной из ведущих в Кашмир дорог, где плетет свои колдовские сети Загрызу. И так как эта дорога была самой короткой, я смело пустился по ней и не замедлил в этом раскаяться.

Не стану говорить вам о том, сколько разных предостережений получил я на своем пути. Я пробирался через пустынные равнины и грозные скалы и наконец, преодолев множество препятствий, оказался в лесу, где сотни чудовищ пытались преградить мне путь.

Я хотел сразиться с грифонами, кружившими над моей головой, но меня со всех сторон окружили леопарды и гидры. Орудуя шпагой, я ранил нескольких своих врагов, но во время долгой изнурительной битвы заметил, что меня хотят не убить, а взять в плен, и вдруг неведомая сила подняла меня в воздух, а потом опустила на землю в красивом саду, где колдунья собирала травы.

Из этих трав она намеревалась сварить какое-то страшное колдовское зелье, и ей нужно было добавить туда свежей крови только что убитого человека. Все это я узнал впоследствии, уже превратившись в птицу. Вот почему грифоны и доставили меня к ней живьем. Наружность колдуньи показалась мне ужасной, зато моя пришлась по вкусу жестокосердной твари, я это заметил и вскоре узнал, какой страшной ценой могу сохранить жизнь. Она объявила мне, что, если я на ней женюсь, я получу в свое владение не только ее драгоценную особу, но и другие неоценимые сокровища, в противном случае с первыми лучами солнца мне суждено проститься с жизнью. Не ожидая моего ответа, колдунья покинула меня, чтобы я на досуге обдумал свой выбор.

Мне вовсе не хотелось умирать, и все же смерть казалась мне и более благородной, и менее мучительной участью.

«Если я отвергну ее гнусную руку, — говорил я себе, — я погибну славной смертью, а если я ее приму, нечего сказать, велико будет добытое мной счастье, на поиски которого я отправился в такой дальний путь. Я, который тешил себя тщеславной надеждой понравиться божественной Лучезаре, чьих взглядов до сих пор не мог выдержать ни один смертный, и даже мечтал о том, что стану ее избранником, должен теперь жениться на страшной колдунье или умереть безвестной смертью в отдаленном краю, и никто не узнает, что со мной стало».