Ваше дело - Алекс Шталь

14

Немного устав от прогулок по окрестностям посёлка, мы расположились у нас во дворе и устроили прощальное чаепитие. Специально приобретённый для таких вечеров столик отлично вписывался в естественную беседку из молодых вишнёвых деревьев, украшенных нежными цветами. Мы наслаждались общением, чаем и привезёнными Людой из Москвы пирожными.

О чём бы мы весь день ни говорили, всё равно периодически возвращались к теме отношений брата и сестры. Люда ничуть не удивилась, встретив с нашей стороны понимание и сочувствие. Она вела себя так, как будто никто на свете не посмел бы упрекнуть её и Андрея в грязном разврате и в извращённом понимании взаимоотношений между разнополыми родственниками.

Когда Марина спросила, знают ли теперь мама и папа об их с братом отношениях, Люда сказала:

– Зачем им это? Они же – обычные люди. Пусть немного и не такие, как все, но, всё равно – обычные.

– Но ведь мы же с Мариной не относимся к тебе и Андрею, как к поправшим всё святое осквернителям морали и нравственности! – сказал я. – Может, и родители смогут понять?

– Понять-то они смогут. Я их знаю. Но вот принять! Нет, вряд ли!

Девушка о чём-то задумалась. Мы с женой пили чай. Пирожные оказались восхитительными! Вечер тоже.

Вдруг, повернувшись к моей супруге, Люда спросила:

– Марина, вот вы рассказывали про своего брата. Про то, как он погиб в Афганистане. Простите, если я причиняю вам боль, но скажите, вы его любили?

Моя жена отложила недоеденное пирожное и, глядя в глаза собеседнице, сказала немного грустным голосом:

– Мне до сих пор не верится, что его нет. Любила ли я его? О, да! Он был для меня идеалом, несмотря на то, что был младше меня.

Она взяла меня за руку и, печально улыбнувшись, продолжила:

– Конечно, у нас с Володей никогда не было таких отношений как с Мишей, но мне кажется, что я вышла за Михаила только потому, что у него оказался характер моего брата.

Она чуть сжала мою руку, посмотрев на меня, сказала:

– Прости меня, – и, посмотрев на Люду, – и ты, Мила, не обижайся. Ты же знаешь, мне и в голову не придёт тебя осуждать. Меня до сих пор преследует чувство потери, утраты и ощущение… Такое странное ощущение, что мы с Володей что-то не успели! Может быть, не успели друг другу сказать… По крайней мере, я не успела ему сказать, сколько он для меня значил! Кем он для меня был. Люди, вообще, так редко говорят друг другу правду. А если их прорывает, то их правда выглядит как обвинение. Прости, Мила… Мне трудно об этом говорить.

Люда грустно улыбнулась и, обращаясь уже к нам обоим, сказала:

– Мы с Андреем не стеснялись говорить друг другу правду, и что из этого вышло, вы знаете… Как ко всему этому относиться – это ваше дело. Каждый человек имеет своё, пусть даже иногда и ошибочное, представление о том, как надо, как должно быть, как, в конце концов, жить! Но, что касается любви!.. Я не понимаю, как люди могут любить того, кого можно, нужно или разрешено?!

Казалось, Люда не нервничала. Она говорила совершенно спокойно, как будто размышляла вслух.

– Как можно любить того, кого разрешает любить общество?! Больное такими страшными недугами общество не имеет права даже заикаться о любви! Отсюда, наверное, все эти драмы, все эти «Ромео» и все эти «Джульетты», все эти… «Разум и чувства», «Гордость и предубеждение»…

Она посмотрела на нас, как бы изучая. Кажется, она искала на наших лицах приметы непонимания, решая, продолжать ли ей дальше или перестать метать бисер перед свиньями.

– Я хотела сказать, что, видимо, во все времена были люди, нашедшие своё счастье там, где его искать не принято. И если они не навязывали свою мораль окружающим, они могли прожить счастливую жизнь и не испытать ни разу тех жутких разочарований, о которых плачут все эти покинутые и обманутые. Конечно, при условии, что в их жизнь не полезет грязное любопытство.

Она тяжело вздохнула и продолжила:

– Моя сознательная жизнь началась с большой, настоящей любви, а не с глупого заигрывания в школьном коридоре. Я любила человека, который не разыгрывал из себя этакого… «крутозавра» в шикарной, навороченной тачке. Я любила не обещающего «золотые горы», в обмен на регулярный секс, молодого предпринимателя, торгующего перекупленным товаром и называющего это бизнесом. И не какого-то дешёвого мачо из соседнего двора. Я любила человека, которому и не надо было, как это сейчас модно, – оплачивать услуги партнёра или жить, всё время помня пункты брачного контракта. Потому, что любовь не торгуется. Любовь – просто есть!

Люда отдышалась. Оказывается, ей нелегко давалось всё то, что она нам говорила.

– Он любил меня, а я любила его. И это было всё, что нужно для полного счастья! Всё остальное, всё, что мы с Андрюшей наблюдали, когда выглядывали из своего мира в этот, всё остальное оказалось фальшивкой! Фальшивкой в красивой упаковке с модным лейблом! Товаром с официальным товарным знаком, да, ко всему прочему, ещё и сертифицированным товаром! Никакая налоговая к такому товару не придерётся! Всё – легально! Всё – разрешено! Ничего ни от кого прятать не надо! Даже наоборот, можно прокатиться по городу в глупо выглядящей, длинной машине, по-детски украшенной шариками, чтобы все знали, – традиции не нарушаются, сделка состоялась!

Она отпила остывший уже чай и, грустно улыбнувшись, сказала:

– Спасибо вам огромное – за всё! Надеюсь, вы простите когда-нибудь этого мальчишку, который столько всего натворил, только потому, что меня не оказалось рядом. Все те неприятности, с которыми вам пришлось столкнуться… Всё это пережить!..

Её лицо исказила гримаса боли. По щекам её потекли слёзы, но голос пока оставался твёрдым.

– Ничего этого больше не повторится!.. – вдруг, перейдя на сдавленный крик, сказала Люда.

Видя что с ней, я хотел было взять её трясущиеся ладони в свои и попытаться успокоить девушку, но Марина – чуткий человек, вовремя успела подхватить не владевшую собой гостью, которая, отодвинув чашку, попыталась встать из-за стола, и, обняв её, приняла на свою грудь жуткие рыдания, сотрясавшие Люду.

Тихо встав, я ушёл в дом. Но, не найдя себе там занятия, которое могло бы меня отвлечь, вышел и принялся бродить по участку.

От кого я спрятался? Господи, неужели я не могу быть там, где так необходима моральная поддержка!? Я не смог уберечь брата этой девушки от того, что он с собой сделал, а теперь скрываюсь, боюсь попасться ей на глаза. Я – старый трухлявый пень, который только и умеет, что – рассуждать и пудрить мозги!

Слёзы щипали глаза, но какое теперь это имеет значение! Кому они нужны – эти слёзы бессилия?! Что теперь эти слёзы могут изменить?! Я даже боюсь с этими слезами ей показаться. Она же, посмотрев на меня, поймёт, что я слаб. Что из-за таких вот, – боящихся во всеуслышание высказать своё мнение, живут и здравствуют предрассудки. Традиции, которым грош – цена, если они направлены против счастья людей. Против людей, не желавших никому зла!

Мы «воюем» с какими-то специально разводимыми в питомниках монстрами. Мы даём им имена – наркомания, пьянство, проституция, коррупция, разврат. И делаем вид, что они неистребимы! Да каждый трезвомыслящий идеолог прекрасно знает, как расправиться со всей этой шайкой-лейкой, особенно когда за плечами такой опыт! Ведь не было же в нашей стране всего этого импортного набора «развлечений»! Зато, теперь мы можем говорить, что причина всеобщего горя кроется во всём этом, и мы, ну, просто обязаны бороться с вышеуказанными причинами, не щадя живота своего!

Немного успокоившись, я всё же решил выйти из своего укрытия. Но от стыда – разве скроешься.

Женщины стояли у калитки и, казалось, мирно беседуя, смотрели в сторону железнодорожной станции. Марина всё ещё обнимала одной рукой девушку за плечи, но того напряжения, которого, как мне показалось, я не выдержу – уже не было.

Они подошли ко мне. За те полчаса, на которые я их оставил, Люда смогла успокоиться и привести себя в порядок. И только какая-то, едва заметная остекленелость появилась в красивых, больших глазах девушки.

– Мы пойдём провожать Милу? – спросила меня жена.

– Конечно! О чём речь! – и взяв холодную, как лёд, ладонь Люды, уже обращаясь только к ней, сказал:

– Там только кое-какие твои вещи остались… И ещё, – я кое-что хотел тебе передать. Пойдём!

В доме Люда быстро собрала свой нехитрый багаж и, закинув лёгкий рюкзачок на плечо, грустно улыбнулась, прощаясь с последним приютом любимого человека.

– Люда, вот, это блокнот Андрея. – Я протянул ей оформленную под кожу книжицу.

– Я почему-то решил, что им не надо в это заглядывать и спрятал его для себя, – закончил я, заметив, что в моём голосе появились извиняющиеся нотки.

Она взяла блокнот так, как будто он был живым. Для неё это, наверное, так и было.