Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву» - Яков Нерсесов

О том, что у Наполеона может быть свой план ведения сражения и он не будет сидеть в обороне, а может начать атаку первым, причем на явно ослабленные Праценские высоты, австрийский генштабист даже не помышлял. Не исключено, что «беда» (определение «трагедия» здесь вряд ли подходит?) Вейротера как человека военного, скорее всего, заключалась не столько в некотором специфическом неумении выходить за рамки нешаблонного мышления, но и в том, что он был всего лишь типичным «кабинетным теоретиком», но никак не многоопытным военным практиком и предпочитал не принимать во внимание, что на поле боя может случиться все, что угодно, и никто не застрахован от непредвиденного хода событий. Если это так, то становится понятно, почему Вейротер самонадеянно ответил Ланжерону, резонно поинтересовавшемуся, учтены ли в плане Вейротера все возможные варианты действий самого Бонапарта: «Ce cas n’est pas prevu» («Этот случай не предвидится!»). Более того, если верить все тому же язвительному Ланжерону, то Вейротер исключал возможность наличия у Бонапарта своего плана наступления, в том числе на Працены?! «Вы знаете дерзость Бонапарта; если бы он мог нас атаковать, он сделал бы это сегодня!» – сказал он крайне самодовольно. А затем добавил: «Много, если он имеет 40 000 человек».

Все банально просто: не обладая даром предвидения, Вейротер свои планы не соотносил с возможностями предвидения со стороны противника. Ланжерон описал эту сцену со столь присущим ему сарказмом: «…В самом деле, он напоминал учителя, читающего урок юным школярам…» Ввиду своей малой численности (Вейротер, как уже отмечалось, упорно считал, что у Бонапарта лишь 40 тысяч человек) и расположения за ручьем французы могут только обороняться. А молодые, но родовитые и толком еще не воевавшие генералы-забияки из ближайшего окружения Александра I и вовсе подняли на смех полусонных – дело происходило в первом часу ночи – боевых генералов русской армии Дохтурова, Милорадовича и Ланжерона. Безрассудная русская придворная молодежь самонадеянно полагала, что стоит только обойти Наполеона с фланга и беспрепятственно зайти ему в тыл, как он тут же побежит. На мнения внимательно изучивших карту местности, сполна познавших воинское искусство французов русских генералов о том, что оборонительный бой для Бонапарта совершенно неестественен, и вовсе не обращали внимания. Не задумывались они и о том, почему все-таки Наполеон ушел с господствовавших Праценских высот даже без перестрелки?! По всем их расчетам получалось, что Наполеон уже более чем наполовину разбит и им, «великим стратегам», осталось лишь окончательно унизить зарвавшегося «корсиканского выскочку»! Союзное командование даже не провело рекогносцировки положения неприятельских войск накануне битвы. А ведь с помощью своего превосходства в кавалерии оно могло прорвать кавалерийскую завесу французов, и тогда бы выяснилось, что они вовсе не в 3 км, как это полагалось, а впритык.

…Между прочим, если верить в приметы, по крайней мере, «задним числом», то выясняется весьма интересный факт. По воспоминаниям Адама Чарторыйского, накануне битвы с российским императором случилась весьма примечательная неприятность. Вечером кто-то из свитских вспомнил, что завтра (когда намечалось дать Бонапарту битву) будет понедельник, считавшийся в России несчастливым днем. И в тот же момент конь императора поскользнулся и упал. Сам же Александр I был вышиблен из седла. Кое-кто увидел в этом дурной признак и не ошибся. Любопытно, что спустя почти семь лет нечто похожее случилось и с Наполеоном Бонапартом. Тогда за день до вторжения в Россию Наполеон прибыл в расположение войск на берег Немана в районе города Ковно (ныне Каунас). В плаще и фуражке польского гусара, чтобы не привлекать внимания, он вместе с генералом-инженером Аксо появлялся то здесь, то там, внимательно наблюдая за размещением подходивших частей, за подготовкой понтонных мостов солдатами военного инженера Эбле. На другом берегу лишь изредка мелькал казачий патруль, и больше никого. Все оставалось безмятежно спокойным. Казалось, что дверь в загадочную Россию любезно приоткрыта. В середине дня император верхом на лошади объезжал прибрежную полосу реки по краю пшеничного поля. Небольшая свита, ехавшая на почтительном расстоянии от него, вдруг обомлела: император, уверенно, казалось бы, сидевший в седле, упал с лошади и оказался распростертым на траве. Все бросились к нему: артиллерист по образованию, Бонапарт, как известно, не отличался особым искусством вольтижерства! Но Наполеон без чьей-либо помощи уже поднимался с земли: из-под копыт лошади выскочил заяц, она испугалась, взметнулась, и от неожиданности всадник вылетел из седла. Наполеон не был ни ранен, ни контужен, но кое-кто из его высших командиров воспринял происшедшее как дурное предзнаменование и зашептался: «Плохое предвестие! Римляне не перешли бы через реку!» Склонившийся к патрону маршал Бертье тоже тихо шепнул: «Лучше бы нам не переправляться через Неман!» Суеверный Бонапарт пришел в плохое расположение духа. Все последующие часы он молчал, был мрачен, почти не отвечал на вопросы. Это недоразумение вывело его из душевного равновесия. Наполеон понимал, что хотя он успел встать мгновенно, но свитские видели его падение и в армейской среде уже пошли пересуды о судьбе так неоднозначно начавшейся кампании. Наполеон вдруг отчетливо вспомнил свой последний разговор с бывшим послом Франции в Петербурге Арманом де Коленкуром и его вопль отчаяния: «Ваше величество, я заклинаю вас – не переходите Неман, не будите сон России… Мы все погибнем, если эта страна непуганых медведей проснется!» (Впрочем, кое-кто из историков сильно сомневается, что эта фраза была произнесена на самом деле и, скорее всего, это – типичная красивая дорисовка легенды, родившаяся на свет много позже описываемых событий, т. е. тогда, когда «все крепки задним умом».) Но время шло. Гигантская «военная машина» была запущена: «Рубикон» следовало перейти… И все же, даже будучи не в духе, Наполеон мрачно бросил своей притихшей свите: «Шампанское налито – надо пить!» Вот и в 1805 г. под Аустерлицем «вино для русской армии было налито» и царь решил его выпить…

Глава 32

Последние часы «маленького капрала» перед его Триумфом

В отличие от австрийских кабинетных стратегов, воюющих исключительно по картам, Бонапарт двое суток накануне сражения под Аустерлицем – то на коне, то пешком, то издали, то вблизи, то ложась на землю, то осматривая всю местность с какой-либо высоты – исследовал поле будущей битвы, давая те или иные указания штабным офицерам.