Салават-батыр (СИ) - Хамматов Яныбай Хамматович

— Эх, жалко, что у меня такая обуза. А то бы и я с тобой.

— Ничего. Алла бойорха, мы с тобой скоро свидимся. Будь здоров, Канзафар-агай!

— Удачи тебе, Салауат-батыр!

* * *

Когда многолюдное войско Салавата выехало на простор и растеклось по широкому полю, кто-то из воинов с воодушевлением заиграл на курае, и вскоре зазвучала песня:

Спросишь, сколько Салавату лет, Получишь ты такой ответ: Наш батыр — булгадир[84] Ай, да в двадцать лет.

Остальные дружно поддержали певца.

XVIII

Тем временем Канзафар Усаев добрался вместе со своим спутником до ставки Пугачева. Одетый в шелковый халат, тот, словно турецкий паша, горделиво восседал на своем «троне», опустив на расстеленный перед ним богатый персидский ковер обутые в красные сапоги ноги. Допущенному до его величества Долгополову недосуг было раздумывать над тем, сколь разительна была разница между этим человеком и виденным им когда-то императором. Оробев под властным и немигающим взглядом самозванца, он бухнулся перед ним на колени вниз головой.

— Желаю вам здравствовать многие лета, великий наш государь-император Петр Федорович!

— Ты кто таков? — строго взглянул на него тот.

— Я — купец Ефстафий Митрофанович Долгополов, Ваше величество.

— Откель будешь?

— Ржевские мы.

— Зачем пожаловал?

— Привез подарки, что сын ваш Павел Петрович передать вам велели.

Пугачев даже бровью не повел.

— Вот как… И как же там сынок мой поживает? — деловито осведомился он. — Не забижают его?

— Павел Петрович, слава те господи, пока что живут да здравствуют, — молвил купец и трижды перекрестился. — Их высочество молодцом! Обручились с немецкой принцессой Натальей Алексевной. Они вам тоже кланяются и подарок свой шлют, — сказав это, Долгополов протянул Пугачеву пару самоцветов.

— Знатный подарочек! — восхищенно воскликнул тот, поворачивая их на свету, но вдруг нахмурился и опустил руку. — Токмо одно меня смущат… Кабы невестка чего не выкинула, навроде неверной супружницы моей немки Катерины, кабы чего супротив сынка моего не задумала.

— Принцесса на изменщицу не походит, Ваше величество, — убежденно произнес Долгополов. — Ежели б было у нее чего на уме, разве б стала она вам дорогие каменья слать.

Любимец Пугачева Афанасий Перфильев кивнул головой, соглашаясь с ним.

— Я так думаю, Ваше величество, Ефстафий Митрофаныч прав, — сказал он и громко обратился к остальным помощникам: — Их высочество наследник Павел Петрович его самолично к вам с подарками послали. Видать, не забывают оне свово отца. Верят, что мы будем справно вам служить…

Приближенные Пугачева живо откликнулись на его слова.

— Почтем за великое счастье служить отцу престолонаследника — их величеству Петру Федоровичу!..

Когда казаки умолкли, Пугачев принялся расспрашивать гостя о дворцовых новостях, о настроении петербуржцев.

Ответив на интересовавшие его вопросы, Долгополов улучил момент, чтобы сказать:

— Ваше величество, а ведь я вас давно знаю. В году пятьдесят восьмом довелось мне в Ораниенбауме бывать, где вы на ту пору проживать изволили. Я овса туда привозил. Вот тады мы с вами и разговорились. Может, помните?

— Припоминаю, родимый, припоминаю, — не стал отрицать Пугачев и, словно разгадав подоплеку приезда купца-афериста, долгие годы мечтавшего вернуть себе старый долг, наобум брякнул: — Кажись, я тебе ишо задолжал за твой овес… Так, видно, суждено было ноне расплатиться…

Тот несказанно обрадовался и быстро уверил себя в том, что перед ним истинный царь.

Приезд этого человека стал для Пугачева настоящим событием. Пускай только кто-нибудь посмеет усомниться в том, что он точной государь!

— Господь Бог ниспослал мне великую радость, — сказал он. — Сей купец мне ту радость принес вместе с приветом да подарками от самого Павла Петровича, от сыночка моего единственного. Добрый знак перед походом на Осу…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пугачев вызвал к себе дежурного казака Якима и велел ему сообщить всем последнюю новость. После этого он собрался с приближенными отведать привезенных гостинцев — напитков да яств. Даже во время пирушки, захмелев, он продолжал донимать Долгополова разными вопросами. Выведав, что тот собирается в скором времени уехать, Пугачев уперся.

— Не пущу. Даже не думай, никуда я тебя не отпущу! При мне останешься!

— Ваше величество, сын ваш, Павел Петрович, просили меня не задерживаться.

— Все равно не пущу. А откажешься служить мне, мне — великому ампиратору Петру Федоровичу, не зарадуешься, — пригрозил Пугачев.

— Так чего мне тут делать?

— Ты с ружьицем обращаться умеешь?

— И в руки не брал ни разу, — ответил Долгополов.

— Ну тады будешь казакам моим пособлять за обозными лошадьми присматривать.

Никак не ожидавший этого Долгополов уже раскаивался в том, что связался с самозванцем.

— Ваше величество, я ведь купец, — робко напомнил он. — Я к казацкому делу непривычный.

— Мало ли что непривычный, научишься. Чай, не боги горшки обжигают, — усмехнулся Пугачев и, немного помолчав, пригрозил: — И заруби себе на носу: станешь кому про меня небылицы всякие сказывать, худо тебе будет.

— Понял, Ваше величество.

— Нет, чую я, что ты так и не усек до конца. Вот покажу тебе кой-чего, можа, и перестанешь мне перечить, — сказал Пугачев и повел Долгополова туда, где висели казненные по его приказу люди. — Погляди, как у нас наказывают, кто меня ни в грош не ставит!

При виде покачивающихся на виселицах мертвецов у купца душа ушла в пятки.

— Ваше величество, я все понял, — простонал он. — Исполню все, что ни пожелаете…

— То-то же! А таперича ступай на обозных лошадей поглядеть.

— Слушаюсь, Ваше величество, слушаюсь…

Купец, ни живой ни мертвый, поплелся к загону. Он еще долго не мог прийти в себя после увиденного и пережитого.

На другой день, когда войско Пугачева шествовало по направлению к Осе, с Долгополовым поравнялся Перфильев.

— Скажи-ка, Ефстафий Митрофаныч, как на духу, тебя и впрямь сам наследник отрядил?

— Именно так и было. Их высочество Павел Петрович приказали мне подарки доставить и назад в Питер возвращаться. Они, поди, дожидаются меня сейчас с нетерпением, — чуть не заплакал купец.

— Брешешь, ой, брешешь! — хитро улыбнувшись, ответил ему тот и расхохотался.

— Клянусь, не вру!

— Не отпирайся, знамо дело, наплел, — сказал Перфильев, не переставая смеяться. — Не мог тебя Павел Петрович сюда послать. Может, тебя кто другой от имени царевича подослал, а? Ты правду сказывай, не таись.

— Да не таюсь я. Мне его высочество самолично приказали родителя ихнего разыскать.

— Ну лады, так и быть. Раз уж ты упираешься, раскрою тебе одну тайну, — проговорил вполголоса Перфильев и с опаской огляделся по сторонам. — Меня ведь самого сюды граф Григорий Григорьич Орлов послал. Наказал мне яицких казаков подбить Петра Федоровича схватить и генералу Рейнсдорпу сдать. Он мне еще сто пятьдесят рубликов дал, чтобы я государя в Питер доставил. Но ничего дурного я батюшке нашему не учинил, боже упаси. Наоборот, я выложил все про задумку графа начистоту и верно служить обещался. Вот я и думаю, что от имени Павла Петровича тебя сюда кто другой подослать мог. Так ведь, признавайся?

— Нет, родименький, не так. Павел Петрович просили меня разузнать, как их батюшка Петр Федорович поживает, — упорно настаивал на своем Долгополов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не ве-рю…

Купец, готовый расплакаться, продолжал божиться и креститься. Перфильев только посмеивался, теребя усы, и мотал головой.

Отчаявшись, тот взмолился:

— Афанасий Петрович, не погубите. Исполните мою просьбу. Вы, я вижу, имеете на государя влияние. Похлопочите перед Петром Федоровичем, пускай отпустит меня. А уж я в долгу не останусь. Ежели отпустит, обещаюсь несколько возов с оружием да порохом доставить. Окромя всего прочего, слово даю привезти в Казань самого наследника Павла Петровича…