Демократия (сборник) - Видал Гор

Когда немного погодя Сибилла вернулась домой, гостиная была пуста. Она поднялась в комнату сестры и увидела, что Маделина лежит на кушетке бледная и измученная, но с легкой улыбкой на лице и умиротворенным выражением, словно совершила поступок, одобренный ее совестью. Она усадила Сибиллу рядом с собой и, взяв сестру за руку, произнесла:

— Сибилла, дорогая, хочешь снова поехать со мной за границу?

— Конечно, — отвечала Сибилла, — я поеду с тобой хоть на край света.

— Я хочу побывать в Египте, — сказала Маделина, все еще тихо улыбаясь, — эта демократия совершенно расшатала мне нервы. О, какой покой снизойдет на нас, когда мы будем жить подле великих пирамид и наблюдать только Полярную звезду!

Сибилла — Каррингтону

«1 мая у Нью-Йорк.

Дорогой мистер Каррингтону Я обещала написать Вам, и теперь выполняя обещание, а также желание сестры сообщить Вам о наших планах, посылаю это письмо. Мы уехали из Вашингтона — боюсь, навсегда, — и в следующем месяце отправимся в Европу. Вероятно, Вы знаете, что десять дней назад лорд Скай устроил бал в честь великой герцогини Брам-бам-бам или как там произносится ее сложный титул. Мне никогда не удавались описания, скажу Вам лишь, что все шло очень хорошо. Я была в прелестном новом платье и, смею заверить, имела большой успех. Да, Маделина пользовалась успехом, хотя ем пришлось почти весь вечер просидеть возле этой герцогини, которая выглядела просто пугалом! Герцог несколько раз танцевал со мною, и, хотя он не знает ни одной фигуры, для него это не имело ровно никакого значения. Итак! Буря разразилась в конце бала. Я последовала Вашим указаниям и, когда мы приехали домой, отдала Маделине письмо. Она говорит у что сожгла его. Не знаю, что произошло потом — вероятно, какая-то ужасная сцена, но Виктория Сорви написала мне из Вашингтона, что в городе только и речи о том, что М. отказала м-ру Р. на другой день после бала и что на пороге нашего дома произошла безобразная сцена между м-ром Р. и бароном Якоби. Она говорит, что между ними была настоящая баталия и барон ударил Р. тростью по лицу. Вы знаете, как Маделина постоянно боялась что они когда-нибудь бросятся друг на друга у нас в гостиной. Я рада, что они подождали с этим и разрешили свои ссоры на улице. Я о каковы! Ужасно! Говорят, барона высылают, или отзывают, или что-то в этом роде. Мне очень нравится пожилой джентльмену и я от души рада, что дуэли нынче вышли из моды, хотя не думаю, что мистер Сайлас Я. Рэтклиф способен попасть в какую-нибудь цель. Три дня назад барон был в Нью-Йорке по пути в Европу, куда ом ездит ежегодно. Он оставил карточку: нас не было дома, и мы не смогли с ним повидаться. Мы отбываем в июле вместе с Шнейдекупонами, а мистер Шнейдекупон пообещал отправить в Средиземное море свою яхту, чтобы мы могли поплавать там после возвращения с Нила и посмотреть Иерусалим, и Гибралтар, и Константинополь. Полагаю, это будет очень милое путешествие. Я ненавижу развалины, но, наверное, смогу купить в Константинополе какие-нибудь восхитительные вещицы. Конечно, мы никогда не вернемся в Вашингтон после всего случившегося. Мне будет очень недоставать наших прогулок верхом. Как Вы мне советовали, я прочла „Последнюю верховую прогулку вдвоем“[43] Роберта Браунингаэто очень хорошее стихотворение, легко читается, но слишком уж коротенькое. А ведь раньше я не понимала ни одного слова в его стихах, а потому и не пыталась их читать. Угадайте, кто у нас невеста? Виктория Сорви! Она получает корону, торфяные болота и лорда Данбега в придачу. Виктория говорит, что чувствует себя счастливее, чем при всех своих прежних обручениях, и на этот раз уверена, что все будет по-настоящему, Она говорит, что получает в год тридцать тысяч долларов с бедняков Америки, а теперь эти деньги облегчат жизнь одного из бедняков в Ирландии. Вы знаете, ее отец был судебным исполнителем или кем-то в этом роде и, говорят, сколотил состояние, обманывая собственных клиентов. Виктория просто жаждет стать графиней; она собирается в будущем сделать из родового замка Данбегов уютный уголок, чтобы нас всех там развлекать. Маделина считает, что Виктория будет иметь в Лондоне колоссальный успех. Маделина чувствует себя прекрасно и передает Вам привет. Кажется, она собирается сама дописать несколько слов. Я обещала, что дам ей прочитать все это, но, думается, не так уж приятно писать или читать письмо, которое кто-то проконтролирует.

Искренне Ваша Сибилла Росс».

В конверт была вложена узенькая полоска бумаги — еще одно послание от Сибиллы, о котором миссис Ли ничего не было известно: «Если бы я была на Вашем месте, я бы попробовала еще раз — когда мы вернемся из Европы».

Постскриптум миссис Ли был очень коротким: «Самый горький итог всей этой ужасной истории, что, по мнению девяти из десяти наших сограждан, я совершила ошибку».

Гор Видал

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Перевод В. А. Смирнова и А. А. Файнгара

Gore Vidal

WASHINGTON, D. С.

New York, 1967

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Буря обрушилась на дом. Черные диагонали дождя хлестали зеленый газон. Бешеные порывы ветра пригибали к земле кусты ив, рвали в клочья сумах, сотрясали стволы вязов. Средоточие бури было совсем рядом, взблески молний и раскаты грома почти совпадали, разрывая тьму, сокрушая безмолвие. Почти беспрерывно копья, трезубцы и змеиные жала голубых молний выхватывали из темноты пригнувшиеся к земле деревья, штрихи дождя и стремительную черную ленту реки у подножия холма, на котором стоял дом.

Питер Сэнфорд, укрывшись под вязом, прикидывал, какие у него шансы на то, что его поразит молния. Превосходные, решил он, когда три переплетенных языка пламени растаяли за деревьями в дальнем конце лужайки, а мгновение спустя грянул раскат грома. Он не успел даже заткнуть уши; голова разрывалась от боли и шума.

Вдруг ветер переменился. Дождь ударил ему прямо в лицо. Он приник к стволу дерева и, зажмурясь, смотрел, как псевдогеоргианский фасад его дома возникает в моментальных вспышках яркого света и тотчас исчезает — ни дать ни взять лента старого фильма, мельтешащая передержанными кадрами. В доме шел прием, и никому, наверное, в голову не приходило, какой изумительный хаос творится за его стенами.

— Давай! — воззвал он к небу. — Давай еще! — И буря продолжалась. Возбужденный ее послушанием, он ринулся из своего убежища, широко раскинул руки, запрокинул голову и подставил лицо под дождь. Наконец-то он слился с природой, превратился в грозное дитя ночи.

Внезапно, громыхая как топор, разносящий дерево в щепы, голубая молния расколола небо; он заклацал зубами, и все его тело опутала бесконечная звонкая паутина. В воздухе запахло серой. Молния обожгла дерево неподалеку.

— Давай! — проревел он очередному раскату грома. — Я не боюсь тебя! Я здесь! Лупи! — Но на этот раз лишь тьма была ему ответом да притихший ветер.

Власть кончилась, он не был больше богом и, как Люцифер, скрывающийся от грозных сил света, рванул через лужайку. Быстро набрав полные ботинки воды, он стал двигаться медленно, как во сне, в котором никогда не удается уйти от преследователей. Тяжело дыша, он тихим галопом миновал мраморную Венеру и гипсового Пана, затем по низким ступенькам спустился к бассейну, остановился и сбросил ботинки.

Босиком прошлепал к двери в мужскую раздевалку, она оказалась открытой, в темноте звучала музыка: кто-то забыл выключить радио. Когда он туда заглянул, молния высветила мужчину и женщину, сплетенных на резиновом матраце, как борцы в решительной схватке. На мужчине не было ничего, кроме ботинок и спущенных носков. Лиц не было видно. Как только погасла молния, исчезло и видение.