Демократия (сборник) - Видал Гор

С каждой сказанной фразой она приходила во все большее волнение, и слова ее прозвучали гораздо злее, чем ей бы того хотелось. Рэтклиф почувствовал это и уже не скрывал своего раздражения. Лицо его помрачнело, а глаза смотрели крайне неприязненно. Он даже было открыл рот, чтобы начать злую отповедь, но усилием воли остановил себя и вновь принялся ее убеждать.

— Я надеялся, — заговорил он более угрюмым тоном, чем прежде, — что найду в вас ту благородную смелость, которая не боится идти на риск. Если бы все достойные мужчины и женщины держались ваших мнений, наше правительство не продержалось бы и дня. Не стану отрицать, если вы согласитесь разделить мою судьбу и политическую карьеру, вы, возможно, получите меньше удовлетворения, чем я надеюсь; но вы похороните себя заживо, если собираетесь воздвигнуть себя на пьедестал и изображать святую. Я умоляю вас о том же, о чем, мне кажется, вы умоляете меня. Не загубите свою жизнь!

Миссис Ли была в отчаянии. Она не могла сказать ему то, что так и рвалось с ее уст: выйти замуж за убийцу или вора не значит уменьшить содеянное им зло. Что-то в таком роде она уже говорила, поэтому решила не говорить с ним прямо, и вернулась к прежней теме.

— При любых обстоятельствах, мистер Рэтклиф, мы должны соизмерять наши суждения с нашей совестью. Я могу лишь повторить то, что говорила с самого начала. Я очень сожалею, что, видимо, чересчур холодно принимаю выражение ваших чувств, но и сделать то, что вы хотите, не могу. Мы можем, если вам угодно, сохранить наши прежние отношения, но прошу вас больше не настаивать на обсуждении этого вопроса.

По мере того как Рэктлиф сознавал, что ему не избежать поражения, он становился все более мрачным. Он всегда и во всем упорно добивался своего и еще ни разу в жизни не отступался от поставленной цели, в особенности столь дорогой его сердцу. Да он и не отступится! На мгновение он настолько поддался обаянию миссис Ли, что готов был скорее отказаться от президентства, чем от нее. Он действительно любил ее, глубоко и серьезно, насколько вообще способен был любить. Ее упрямству он противопоставит свое, еще большее; но сейчас атака его была отбита, и он растерялся: что делать дальше? Может быть, переменить платформу и предложить другую приманку — такую, которая, сыграв на ее женском тщеславии, на женском стремлении покрасоваться, окажется желаннее роли президентши? И он заговорил снова:

— Чем мне доказать вам свою любовь? Какую жертву еще принести? Вы не любите политику. Хотите, чтобы я ушел из политики? Я пойду на все, лишь бы только не потерять вас. Возможно, мне удастся получить должность посла в Англии. Президенту будет предпочтительнее иметь меня там, а не здесь. Допустим, я откажусь от политической деятельности и поеду в Англию. Повлияет ли эта жертва с моей стороны на ваше решение? Вы проведете четыре года в Лондоне, где не будет политики и где ваше общественное положение будет лучшим в мире. Но и этот путь в конечном итоге приведет к должности президента.

И вдруг, поняв, что по-прежнему топчется на том же месте, Рэтклиф отбросил свою тщательно выработанную манеру спокойной сдержанности и пустил в ход не менее тщательно выработанный неистовый пыл.

— Миссис Ли! Маделина! Я не могу жить без вас. Звук вашего голоса, прикосновение вашей руки, даже шуршание вашего платья — все это пьянит меня, как вино. Ради бога, не покидайте меня!

Он рассчитывал силой сломить ее сопротивление. Вкладывая в свои слова все больше страстности, он стал наклоняться к ней, пытаясь завладеть ее рукой. Маделина отпрянула от него, словно от пресмыкающегося. Упрямое нежелание Рэтклифа оценить ее снисходительность, его попытки подкупить ее общественным положением, вопиющее бесстыдство, с каким он попирал все правила общественной морали и даже не давал себе труда сделать вид, что соблюдает их, окончательно вывели ее из себя; сама мысль о том, что он может прикоснуться к ней, была для нее отвратительнее мысли о дурной болезни. Решив преподать ему урок на всю жизнь, она заговорила очень резко, всем своим видом и голосом выражая презрение:

— Меня нельзя купить, мистер Рэтклиф. Ни положение, ни почести, ни финансовые соображения, ни другие мыслимые выгоды не заставят меня переменить мое решение. И довольно об этом!

В течение всего разговора Рэтклиф уже не раз был на грани срыва. По природе своей человек грубый, с диктаторскими замашками, он лишь благодаря долгим тренировкам и печальному опыту обучился искусству самоконтроля, но, когда он давал волю своим чувствам, вспышки ярости были ужасны. Открытое презрение миссис Ли, подействовав даже больше, чем последние ее упреки, окончательно вывело его из состояния равновесия. Он встал перед нею во весь рост; ее нервы тоже были на пределе, и потому даже она при всем ее обычном благодушии содрогнулась, увидев, как налилось краской его лицо, глаза засверкали, а руки задрожали от ярости.

— А! — закричал он резким, даже диким голосом, что не на шутку испугало ее. — Мне следовало этого ожидать. Миссис Клинтон давно меня предупреждала. Она говорила, что я найду в вас лишь бессердечную кокетку!

— Мистер Рэтклиф! — предостерегающе воскликнула Маделина, поднимаясь со своего места; и в голосе ее прозвучало не меньше эмоций, чем в голосе Рэтклифа.

— Да, да, бессердечную кокетку! — повторил он еще резче и злее. — Она сказала, что именно так вы и поступите! Что вы собираетесь лишь водить меня за нос! Что вы живете лестью! Что вы были, есть и будете бесстыдной кокеткой! А если я женюсь на вас, то всю жизнь буду в этом раскаиваться. Теперь я ей верю!

Миссис Ли, между прочим, тоже отличалась весьма горячим нравом. А в данный момент она пылала от ярости и испытывала страстное желание уничтожить этого человека.

Но сознавая, что она — хозяйка положения, она могла с большей легкостью совладать с собой, поэтому, вложив в голос крайнее презрение, она адресовала ему свои последние слова, которые потом весь день звучали у нее в ушах:

— Мистер Рэтклиф! Я выслушала вас с большим терпением и уважительностью, чем вы того заслуживаете. В течение целого долгого часа я подвергала себя унижению, обсуждая с вами вопрос, могу ли я выйти замуж за человека, который, по его собственному признанию, обманул оказанное ему высокое доверие, который, будучи сенатором, брал взятки за исход голосования, человека, который вместо того, чтобы по законам справедливости сидеть в тюрьме, благодаря удачному мошенничеству сидит в министерском кресле. С меня довольно! Поймите раз и навсегда, что мою и вашу жизнь разделяет непроходимая пропасть. Не сомневаюсь, вы сделаете себя президентом, но кем бы вы ни стали и где бы ни находились, не смейте впредь заговаривать со мной и не пытайтесь возобновить наше знакомство!

Сперва он уставился на нее, застыв в слепой ярости и, очевидно, собираясь сказать что-то еще, но она прошла мимо него, и он, прежде чем что-либо успел сообразить, остался в комнате один.

Кипя от гнева, но сознавая, что бессилен, Рэтклиф после минутного колебания вышел из комнаты и покинул дом миссис Ли. Выходя на улицу, он громко хлопнул дверью, и пока он стоял на тротуаре, откуда ни возьмись, появился барон Якоби, у которого были свои особые причины поинтересоваться, пришла ли миссис Ли в себя после утомительного бала, доставившего столько треволнений. Одного взгляда на Рэтклифа было достаточно, чтобы понять: что-то сорвалось в карьере великого человека, за которой барон постоянно следил с горькой презрительной усмешкой. Они буквально столкнулись у двери, деваться было некуда, и барон, изобразив самую мерзкую из своих улыбок, протянул Рэтклифу руку и сказал с выражением дьявольского злорадства:

— Надеюсь, я могу поздравить Ваше Превосходительство!

Рэтклиф был счастлив найти жертву, на которую смог бы излить свой гнев. А с этим человеком он жаждал расплатиться за целую цепь унижений, тем более что последнее замечание исчерпало все запасы терпения Рэтклифа. Изрыгая проклятья, он отшвырнул руку барона и, схватив за плечи, оттолкнул его в сторону. Барон, которого при всех его слабостях никак нельзя было обвинить в отсутствии горячего темперамента и личной смелости, не собирался сносить подобного оскорбления от подобной личности. Рука Рэтклифа еще держала его за плечо, когда старик поднял трость и, прежде чем министр сообразил, что произойдет дальше, изо всей силы ударил его по лицу. От неожиданности Рэтклиф отшатнулся и побледнел, но нервное потрясение помогло ему вернуть равновесие. Какую-то долю секунды он колебался, не сокрушить ли противника одним ударом, однако быстро сообразил, какой фатальной ошибкой станет для него, человека еще молодого и сильного, избиение дряхлого дипломата, и пока Якоби в состоянии крайнего возбуждения держал свою трость наготове для повторного удара, мистер Рэтклиф неожиданно повернулся к нему спиной и, не произнеся ни слова, зашагал прочь.