Мировой порядок - Генри Киссинджер

Но означает ли все это существование особого азиатского порядка? В европейском равновесии интересы основных сторон сопоставимы, если не одинаковы. Баланс сил мог появиться не только как практика – что неизбежно при отсутствии гегемонии, – но и как система легитимности, одобряющая решения и способствующая умеренной политике. В Азии подобного сходства не существует, что очевидно из приоритетов, установленных для себя основными игроками. Индия видит своим соперником преимущественно Китай (в значительной мере это следствие пограничной войны 1962 года), а Китай считает достойными соперниками Японию и США. При этом Индия тратит меньше военных ресурсов на Китай, чем на Пакистан, который, не будучи конкурентом, остается стратегической заботой Дели.

Аморфный характер азиатских группировок отчасти определяется тем, что география с давних пор отмечает резкий «водораздел» между Восточной и Южной Азией. Культурные, философские и религиозные влияния преодолевают географические разделительные линии; индийские и конфуцианские концепции управления сосуществуют в Юго-Восточной Азии. Но горы и джунгли оказались слишком серьезными преградами для полноценных военных конфликтов между великими империями Восточной и Южной Азии – и оставались таковыми вплоть до двадцатого века. Монголы и их преемники пришли на индийский субконтинент из Средней Азии, а не через гималайские перевалы, и не смогли добраться до южных районов Индии. Различные регионы Азии геополитически и исторически идут разными курсами.

Региональные порядки, строившиеся в те периоды, не использовали ни одного принципа вестфальской системы. Там, где европейский порядок предусматривал равновесие территориально определенных «суверенных государств», признающих равенство друг друга юридически, традиционная азиатская политика прибегала к менее однозначным критериям. До современной эпохи «внутренняя Азия», обширное пространство под властью поочередно Монгольской империи, России и ислама, сосуществовала с китайской практикой имперской дани; а последняя распространилась на монархии Юго-Восточной Азии, которые соглашались с притязаниями Китая на универсальную модель, даже практикуя формы правления на основе индийской модели, подразумевавшей божественность правителей.

Сегодня различные традиции все чаще соприкасаются, и между азиатскими странами нет согласия ни по поводу исхода этих контактов, ни по историческим урокам для порядка двадцать первого века. В современных условиях возникли сразу два баланса сил – в Южной Азии и в Восточной. Ни один из них не обладает характерной чертой европейского баланса – «балансиром», то есть страной, способной поддерживать равновесие посредством помощи более слабым. Соединенные Штаты (после ухода из Афганистана) воздерживаются от вмешательства в нынешнее «внутреннее» равновесие в Южной Азии, прежде всего военное. Но США придется проявлять активность на дипломатическом поприще, чтобы восстановить региональный порядок, иначе возникнет вакуум власти, который неизбежно вовлечет все азиатские страны в региональное противостояние.

Глава 6

К азиатскому порядку: конфронтация или партнерство?

Наиболее распространенной характеристикой азиатских государств является присущее им самоощущение «возникновения» или «постколониальности». Все они стремятся преодолеть наследие колониального правления и потому подчеркивают свою национальную идентичность. Все разделяют убеждение, что мировой порядок ныне формируется заново после насильственного вмешательства Запада, длившегося несколько столетий, однако практически каждая страна усвоила собственный урок из колониального прошлого. Когда высшие чиновники этих стран рассуждают о «коренных интересах», многие из них обращаются к другой культурной традиции и идеализируют чужой золотой век.

В Европе восемнадцатого и девятнадцатого веков «сохранение равновесия» – и, как следствие, статус-кво – рассматривалось как позитивный фактор. В Азии едва ли не каждое государство ориентируется на собственную динамику. Убежденное в том, что оно «развивается», это государство уверено, что мир должен оценить его по заслугам. Пусть никто не оспаривает суверенитет и авторитет других и все выражают приверженность «ненулевой дипломатии», одновременная реализация стольких программ национального строительства не может не придавать региональному порядку волатильности. С развитием современных технологий крупные азиатские страны накапливают огромные военные арсеналы, гораздо более разрушительные, чем те, которыми обладали наиболее могущественные европейские державы девятнадцатого века, и это усугубляет риски неверной оценки ситуации.

«Упорядочивание» Азии, таким образом, становится важнейшей задачей мирового сообщества. Самосознание основных азиатских игроков и стремление к соблюдению национальных интересов в ущерб балансу сил сформировали «механику» нынешнего порядка. И ближайшее будущее покажет, способно ли транстихоокеанское партнерство обеспечить мирную основу для взаимодействия многих конфликтующих интересов.

Международный порядок в Азии и Китай

Среди всех концепций мироустройства Азии китайская отличается наиболее давней традицией, самой четкой формулировкой – и далее всего отстоит от вестфальских принципов. Вдобавок Китай предпринял самое длительное и сложное путешествие в истории – от древней цивилизации к классической империи, затем к коммунистическому режиму и, наконец, к современной великой державе; безусловно, этот курс окажет серьезное влияние на человечество в целом.

С момента возникновения страны в качестве единого политического образования в 221 году до нашей эры и до начала двадцатого столетия позиция Китая в центре мирового порядка воспринималась местными элитами как настолько очевидная, что в китайском языке не было слова, обозначающего данное явление. Лишь историки в ретроспективе описали «синоцентричную» систему дани. Согласно этой традиционной концепции, Китай видел себя единственным, в некотором смысле, суверенным государством в мире. Его император воспринимался как фигура космических масштабов, как «стержень», соединяющий человеческое и божественное. Его владениями был вовсе не «Китай», не территории, на которых он непосредственно правил, но «Вся Поднебесная», где Китай выступал как центр и очаг цивилизации – «Срединное государство», вдохновляющее и ведущее за собой остальное человечество.

С этой точки зрения мировой порядок отражает универсальную иерархию, а не равновесие конкурирующих суверенных государств. Каждое известное общество трактуется как состоящее в своего рода вассальных отношениях с Китаем, частично основанных на близости культуры конкретного общества к китайской культуре; и никто не в состоянии претендовать на равенство. Монархи других стран – не коллеги-сюзерены, а лишь прилежные ученики, осваивающие искусство управления и подлежащие цивилизаторству. Дипломатия представляет собой не процесс согласования суверенных интересов путем переговоров, а набор тщательно продуманных церемоний, в рамках которых другие общества имеют возможность подтвердить отведенное им место в глобальной иерархии. В соответствии с таким подходом «внешняя политика» (в современном смысле) классического Китая подпала под надзор министерства церемоний, что и определяло характер трибутарных отношений, а «пограничное» министерство ведало взаимодействием с кочевыми племенами. Китайское министерство иностранных дел появилось только в середине девятнадцатого столетия, и то по необходимости – когда в страну явились «варвары» с Запада. Но даже тогда китайские чиновники продолжали считать своей задачей наставление «варваров» в искусстве управления; то есть в Китае не было и намека на вестфальские принципы дипломатии. Новое министерство носило показательное название – «министерство управления делами всех народов»; отсюда следовало, что Китай вообще не ведет межгосударственную дипломатию.

Цель трибутарной системы заключалась во внушении уважения, а не в извлечении экономической выгоды и не в подавлении чужих культур военной силой. Самое внушительное архитектурное сооружение Китая, Великая Китайская стена, протянувшаяся примерно на пять тысяч миль, была заложена императором Цинь Ши-хуанди, который только что победил всех соперников, завершил эпоху «воюющих царств» и объединил Китай. Это грандиозное свидетельство военных побед, но также и признание собственных слабостей – воплощение огромной силы, сознающей свою уязвимость. На протяжении тысячелетий Китай чаще хитрил и искушал противников, чем пытался победить их оружием. Некий министр династии Хань (206 до н. э. – 220 н. э.) описал «пять приманок», которыми он предполагал управлять дикими племенами хунну на северо-западной границе Китая (пусть в военном отношении Китай, разумеется, кочевников превосходил):