История странной любви - Лариса Райт

Борис окончательно запутался и не придумал ничего лучше, как взмолиться о дружеском совете.

– Я иду на Джо Кокера с Викой и не знаю, покупать ли цветы, – с ходу объявил он, услышав в трубке бодрый Генкин голос.

– Да обойдется Кокер без твоих цветов, – тут же отшутился Родненький.

– Я про Вику спрашиваю, балбес!

– А что за Вика-то? – задал Генка резонный вопрос. Голос его звучал удивленно. Тоже мне, проблема!. Нравится тебе женщина, хочешь подарить ей цветы – вперед. Не хочешь – не дари, что за вопрос? Во всяком случае, раньше Борису не приходило в голову советоваться с ним по таким пустякам. Но пустяк перестал быть таковым, как только Родненький услышал в трубке неестественно спокойный ответ друга:

– Струнова.

Генка даже присвистнул:

– Она?

– Да. Ирке не говори.

– Это почему? Она же с ума сойдет от радости.

– Вот именно поэтому.

Борис живо представил себе неуемную радость Ирочки Родненькой и то, как она будет эту радость выражать. Особенно яркой в его воображении нарисовалась фигура Ирочки с назидательно поднятым вверх указательным пальцем и надетым на лицо выражением полного и окончательного удовлетворения. Фигура громко и укоризненно изрекла:

– Я же говорила!

И для пущей убедительности еще и потрясла воздетым к небу перстом.

Ирочка была единственной, кто негодовал из-за расставания Бориса и Вики. Она переживала его, как собственную трагедию, называла Бориса идиотом и утверждала, что он совершает непростительную ошибку.

Борис тогда, конечно, раздражался и просил Родненького «унять свою нервную супругу».

Унять не получалось. Ирочка была натурой впечатлительной и очень эмоциональной. Эта эмоциональность поначалу как раз пришлась по нраву Борису. Когда-то, еще до Академии управления, он учился вместе с Ирочкой в техникуме. Он – кулинарному искусству, она – парикмахерскому. Милую большеглазую хохотушку с параллельного потока Борис выделил сразу и начал за нею ухаживать. Но уже после нескольких свиданий он понял, что Ирочки для него было слишком. Она слишком громко и часто смеялась, слишком возбужденно разговаривала, слишком сильно плакала над книгой или душещипательным фильмом, слишком горячо спорила и слишком сильно обижалась по пустякам. Понимание это не помешало Борису пригласить девушку к себе на день рождения – поступить иначе было бы некрасиво. Там Ирочку и заприметил Генка, которому девушка подходила по темпераменту, как нитка к иголке. Родненькому все прошлые девицы казались скучными и неинтересными, а этот заводной, энергичный и кипящий постоянной новизной вулкан сразу привлек внимание. Генка дружил с Борисом со школьной скамьи и никогда не позволил бы себе крутить шашни с девушкой друга. Но Ирочка этого статуса пока не имела, да и сам Борис с удовольствием дал Родненькому зеленый свет.

Уже через полгода Ирочка стала Родненькой, сожалея разве что о том, что невольно разбила Борису сердце. Ни Борис, ни Генка, как настоящие мужчины, ее в этом не разубеждали. Хотя Борису порой это давалось с трудом.

Ирочка, чувствуя за собой вину перед ним, мечтала устроить его личное счастье и сразу же стала прикладывать к этому изрядные усилия. Она постоянно норовила его с кем-то познакомить, подсылала к нему вереницу девиц, без стеснения давала советы по обольщению, хотя трудностей в общении с противоположным полом Борис никогда не испытывал. Но все его пассии Ирочку не устраивали. Наверное, она считала, что ни одна из них не поможет Борису забыть о ней – Ирочке, но, как бы там ни было, она никогда не стеснялась открыто выражать свое мнение:

– Ленка тебя использует. Ты уже зарабатываешь и можешь дарить ей подарочки. Не дай бог на такой жениться – всю жизнь доить будет.

– Катька – завистливая склочница. Останешься с ней – со всеми друзьями перессорит.

– Сашка – девка симпатичная, только жаба.

– Как это: симпатичная, но жаба? – смеялся Борис.

– Так удавится же за копейку! Зачем тебе такая скряга?

Бориса Ирочкины выпады только смешили. Ему казалось, что она страдает манией величия и ревнует: вот есть у нее Генка, а еще неплохо было бы и друга его держать в воздыхателях.

Только потом, когда он встретил Вику, познакомил с нею друзей и услышал от Ирочки: «Девочка очень хорошая, женись», – Борис осознал, что все замечания Родненькой по поводу его прошлых девиц были абсолютно правильными. Просто он не придавал им значения, так как девушек всерьез не воспринимал. Подумаешь, меркантильна, завистлива или прижимиста? Ему же не детей с ними крестить. А в постели эти качества вроде и не мешают…

В общем, Ирочка оказалась прозорлива.

Борису бы вспомнить об этой прозорливости, когда он разводился, но тогда никто и ничто не могло поколебать его решения.

Рубить надо было сразу и навсегда.

В противном случае было бы еще больнее, еще горше. Никакие Ирочкины увещевания о загубленной жизни на него не действовали, в конце концов он даже попросил ее оставить его в покое и не суетиться. Ирочка же продолжала «суетиться» все те годы, которые Борис пребывал во вполне благополучном статусе холостяка. Она постоянно норовила его с кем-нибудь познакомить, подстраивала свидания и чуть не каждую неделю говорила: «Не надо было разводиться – маешься теперь один». И никакие доводы о том, что вовсе Борис не мается, а живет в свое удовольствие, не спасали. Ирочка была непоколебима в своем намерении осчастливить друга.

И не успокоилась, пока не нашла Манюню.

Кстати, сейчас Борис не мог припомнить, чтобы Родненькая когда-то сказала о его второй жене так же коротко, как о первой: «Хорошая девочка. Женись». В отношении Манюни Ирочка высказывалась витиевато: «Наверное, стоит попробовать. Надо дать себе шанс. Она – очень неплохой вариант».

Но и только.

Борис же, который прекрасно помнил, что других претенденток Ирочка сама подбирала, но сама же потом и забраковывала, счел, что ее отзыв о Манюне выше всяких похвал, и решился на ухаживания.

Наверное, к этому времени он просто созрел для того, чтобы снова обзавестись семьей. Манюня нравилась ему, нравилась она его друзьям и родителям. Она была приятной, целеустремленной, воспитанной. Все сочли ее подходящей парой для Бориса, и это сыграло свою роль. Борис женился на ней, даже не задумываясь о том, что на Вике он бы женился даже в том случае, если бы против него восстал весь белый свет.

А ведь тогда практически так и было!

Это только Ирочка со своей телепатией была в восторге от его выбора, Генка же был в высказываниях осторожен, как и в мыслях. Все-таки, как ни крути, а большинство москвичей относятся к иногородним с опаской и не верят в искренность их чувств. Все портят мысли о прописке. Но Генка переживал молча, а родители Бориса тревогу свою, пусть и мягко, но высказывали. Бориса же никакие предостережения не остановили. Он любил, а какое отношение прописка имеет к любви? Он любил, и это видели все, а Ирочка Родненькая, наверное, лучше всех. Потому и упрекала его впоследствии и страшно сердилась на Бориса из-за развода.

И поэтому Борису сейчас совершенно не хотелось выслушивать все Ирочкины эмоциональные монологи, которые захлестнут и ее, и его, и вообще все вокруг, узнай она о том, что он снова общается с Викой. Конечно, Ирочка обрадуется…

– Как раз ее радости я и боюсь, – признался Борис другу.

Генка загоготал и ответил, что тот «правильно делает».

– Так насчет цветов… – Борис вернул разговор в нужное русло.

– А что, я не помню: Вика не любила цветы?

– Почему? Любила.

– Так дари, старик, что за вопрос?!

– Точно?

– Уверен!

– Ладно, спасибо.

– Борь!

– Да?

– Я рад за тебя.

Генка повесил трубку, а Борис почувствовал себя полным идиотом. Он словно посмотрел на себя со стороны и увидел человека, стоящего наполовину одетым в коридоре, сжимающего в руке пиликающий короткими гудками телефон и хранящего на лице блаженную улыбку.

Но улыбаться хотелось…

Хотелось – от осознания того, какими хорошими бывают друзья. Друзья, которые и теребят, и лезут в душу, и пристают с ненужными вопросами, и дают советы, когда их не спрашивают. Но в самый нужный момент вдруг становятся удивительно тактичными и смиряют свое любопытство, и не требуют подробностей, а просто тихо радуются за тебя и всего одним словом, одной интонацией дают тебе понять то, что ты поступаешь правильно. Генка, еще неделю назад засоряющий Борису сознание рассказами о достоинствах Манюни и даже обидевшийся на друга за его решение развестись, теперь о своей протеже даже не вспомнил. Как не вспомнил и об их последнем разговоре с Борисом, который практически вылился в ссору. Вот был разговор – и будто не было его. Исчез, растаял, унося прочь и груз с души, и обиду из сердца.

Вот так и должно быть у настоящих друзей.

Минутное непонимание не должно перерастать в затяжное молчание, иначе грош цена такой дружбе.