Бонжур, Антуан! - Анатолий Злобин

— Если не хотите брать её в плен, устроим засаду, — пылко фантазировал Иван. — Подкараулим этого предателя на дороге и возьмём в плен не её, а его самого.

— Чтобы что? — поинтересовался я на всякий случай. — Что ты будешь с ним делать?

— Я дам ему в морду, — убеждённо отвечал Шульга.

— Мне морды мало, Иван. Я должен так его пригвоздить, чтобы он уже не поднялся. И чтобы при этом мои манжеты остались чистыми.

— Я тебя уважаю, русский Жан, — молвил Гастон, — но я с тобой не согласен. Ты не должен действовать как боши.

— Хорошо, Гастон, — согласился Иван. — Я возьму плакат, и мы вместе с тобой будем делать демонстрацию.

— Нет, русский Жан, — отвечал Гастон, — власти тебе тоже не помогут. Я им сказал: найдите того боша, который проколол штыком мою дочь. А они вежливо улыбались и ничего не сделали.

— Что же нам делать? — спросил Иван.

— Пусть решает этот молодой русский. Сейчас он тут главный.

— Ничего у нас не получается, Виктор. — Антуан развёл руками и поглядел на Николь.

— Да, сестрёнка, — ответил я, перехватив взгляд Антуана. — Ничего другого у нас не осталось. Но сначала я должен задать вопрос старому Гастону.

— Старый Гастон ответит на твой вопрос.

— Кто такой Буханка? Он был «кабаном», да?

— Никакого Буханки у «кабанов» не было, — отрезал Гастон. — Ты что-то путаешь, русский «кабан».

— Прекрасно. А как попал Мишель-Пьер в отряд?

— Его прислал сам полковник Виль. Вот кто был настоящий парень!

— Как ты смеешь, старик, отзываться так о бандите? — мгновенно рассвирепел Луи.

— Помолчи, не тебе судить об этом. Что было делать Вилю, если он был молод и хотел жить? Он себя не щадил в бою, его четыре раза ранили боши, он воевал не ради денег и наград. Но он понял, что после войны останется в дураках, и тогда он забрал деньги из банка. Виль — наш герой. Если бы он вернулся сейчас в Бельгию, я бы первый крикнул ему: «Виват!»

— Вы только послушайте, что говорит этот свихнувшийся старик, — гневно торжествовал Луи. — Он хочет кричать «виват» бандиту.

— А разве наши министры, которым все кричат «Виват», разве они не бандиты? Они грабят народ, и люди кричат им «виват». Так говорит старый Гастон.

— Я не кричу «виват» твоим министрам, — парировал Луи с ехидством. — Я коммунист, и я хочу, чтобы наше богатство принадлежало народу.

— Полковник Виль — герой, — твердил Гастон.

— Что-то я не слышал о том, чтобы героев разыскивал нтерпол, — язвительно отвечал Луи. — Настоящие герои сидят дома и смотрят телевизор. Наш герой — генерал Пирр.

Антуан пытался их примирить:

— Не будем спорить о политике. Лучше поговорим о наших делах.

Хозяин подошёл к нашему столику.

— Вы, кажется, говорили о полковнике Виле, — сказал он. — Если вы хотите знать моё мнение, я вам скажу: Виль — молодец. Он получил по своему счёту лишь то, что ему причиталось. Он мог взять и больше, но он взял ровно столько, сколько заработали на нём эти деляги, которые отсиживались в Лондоне. Я тоже был в Сопротивлении.

— Вот видишь! — старый Гастон с готовностью поднял кружку.

Луи поднялся:

— Хватит! Мне надоели ваши дурацкие разговоры! Мы должны действовать. Я еду в Льеж, — заявил он. — Там я пойду в комитет Коммунистической партии. Наш секретарь — старый шахтёр, я его знаю, и он поймёт меня. Он тут же позвонит в Брюссель, мы вместе поедем в Брюссель…

— Мы тоже будем действовать, — ответил Антуан и снова посмотрел на Николь. — И незамедлительно.

— Придётся тебе, сестрёнка, — я подошёл к ней, обнял за плечи. — Паспорт-то у тебя с собой? Вся Европа на тебя смотрит.

— Какая Европа? — спросила Николь, она ещё на что-то надеялась.

— Восточная и Западная, поговорка у нас такая. Пора, Николь.

— Ты хочешь, чтоб я поехала в «Остеллу», — она подняла на меня глаза, и я увидел в них отчаянную решимость. — Хорошо, Виктор, я поеду, у меня есть паспорт и деньги.

— Пусть она едет, — великодушно согласился Луи. — Эта красотка делала мне знаки, она там. А я поеду в Льеж.

— Поддерживай контакт с Терезой, — сказал Антуан.

— Зачем вы её учите? — отозвался старый Гастон. — Она дочь Бориса и лучше вас знает, что ей там делать.

Я засмеялся:

— Огляди внимательнее, сестрёнка, свои будущие владения, которые ты никогда не получишь.

— Я понимаю, — отвечала Николь, — чёрный монах хотел обмануть тебя, он все придумал. Я правильно его поцеловала, да? Он такой противный…

— Действуй в том же духе, Николетт. Скажи Терезе, что ты моя сестра и что я сам тебя прислал. Запомни, я буду у Ивана.

— Мне нужно рассказать, что ты в неё влюбился? — не без кокетства спросила Николь.

— Смотри по обстановке. Главное, постарайся извлечь её оттуда…

— Этого нельзя говорить, — возмутился Луи. — Я не допущу, чтобы русский влюбился в дочь предателя.

— Но, может, Тереза и не дочь его? — сказал Антуан.

— Сколько у вас денег? — спросила Шарлотта.

— Франков триста…

— Этого мало, — сказал Антуан.

Я сунул Николь пятьсот франков.

— Возьми на представительство. Есть ещё вопросы?

— Мне всё ясно, — покорно отвечала Николь. — Я буду действовать через Терезу. Я понимаю, что она нужна тебе…

Мы вышли на перекрёсток. Вскоре в сторону «Остеллы» свернул роскошный «мустанг». Николь подняла руку и побежала к водителю. За рулём сидел мужчина в чёрном костюме, полный респектабельности. Николь стояла, наклонившись к кабине, и поза её выражала решимость и безнадёжность. Я чуть было не окликнул её, чтобы она вернулась. Но Николь уже открыла дверцу.

— Бон шанс, Николь! — крикнул я по-французски. — Ни пуха тебе ни пера.

— Мерси, Виктор, — она помахала рукой.

ГЛАВА 22

Часы с кукушкой, висящие в кухне, бьют семь часов. Лихо кукует кукушка, уже семь! Всего два дня осталось в моём распоряжении, один почти прошёл, а я сижу и жду у моря погоды. Рядом со мной бездельничает Иван: мы одни в его большом доме. Тереза и зять после обеда уехали в родильный дом к Мари и ещё не возвращались. Мастерская по случаю рождения наследника закрыта.

— Засекаю время, — говорю Ивану. — Ждём ещё тридцать минут, если Николь не позвонит или сама не появится, начинаем действовать. Где твоё «ландо», Иван?

— Надо ехать не в «Остеллу», а к попу, — в который раз предлагает Шульга.

— Считаю данную тему закрытой, — я уже сержусь. — Ты что, под монастырь подвести меня хочешь?

За окном раздался шум мотора. Я прислушался. Увы, машина проехала. Сколько их проехало мимо дома — ни одна не задержалась.

— Он же сам к тебе недавно звонил, — тупо настаивает Иван. — Он звал тебя в гости. Поедем к нему и прижмём его.

Я молчу и с надеждой смотрю на телефон: не зазвонит ли он снова? Спорить с Иваном бессмысленно, он уже достаточно высказался. Я жду звонка и прислушиваюсь к машинам: ведь и Антуану пора прибыть с известиями.

Кое-что мы всё-таки за эти полтора-два часа узнали, и надежда есть. Звоночки были с разных сторон.

Позвонил президент Поль Батист. «Завтра у нас по программе поездка к ветеранам в Спа, не забыли ли вы об этом?» — «Нет, — отвечаю, — не забыл, мсье президент. Я и сегодня выполняю программу, сижу у Шульги». — «Очень приятно, — это ему приятно, что все идёт по программе, — ваш визит положительно встречен общественностью и прессой. Даже брюссельская газета дала краткую информацию о нашей воскресной церемонии. Но какое горе! Известие о том, что Альфред Меланже погиб, огорчило всех ветеранов. Организация, которую я возглавляю, непременно займётся расследованием обстоятельств гибели Альфреда Меланже». — «Очень приятно, мсье президент, — это я ему отвечаю. — Перед отъездом я передам вам все документы по этому делу».

Тут Иван говорит по-русски:

— Надо сообщить ему, что мы уже знаем имя предателя и ещё про ихнюю «Остеллу».

— За ради чего, Иван? — отвечаю ему на том же языке. — Чтобы он толкнул очередную речь о любви и дружбе? Зачем нарушать его ваканс? У него в горах манифик.

— Но ведь Луи тоже говорил о президенте.

— Абсолюман! — говорю. — Вот когда я сам ничего не смогу, тогда и передам ему бумаги, пусть действует. Но это же все косвенные улики. Что можно доказать синей тетрадью или даже фотографией двух братьев Ронсо? Суди сам. Если мы даже с помощью фотографии «кабанов» и Жермен можем доказать, что Пьер, он же Мишель по кличке Щёголь, был в диверсионном отряде, это ещё ничего не значит. Ну был и остался жив. Все погибли, а он случайно уцелел.

— А синяя тетрадь?

— Её всегда можно истолковать как беспочвенные предположения психически больного Альфреда. Ведь тот и сам в тетради задаёт вопрос: почему «кабанов» предали? Начнутся экспертизы почерка, всякие медицинские заключения. Долгая волынка, Иван, и ещё неизвестно, чем она кончится.

— Тогда Иван придвинулся ко мне и жарко зашептал:

— Поедем к попу домой, у меня на чердаке лежит пистолет, даже Тереза о нём не знает. Я войду первый и скажу ему: «Хенде хох!» — так мы бошей на дорогах пугали. А ты к нему с пистолетом: «Где Пьер спрятался? Говори, несчастный поп-капиталист».