Двор мёда и пепла - Келли Сент-Клер

уже разбит. Повсюду толпились фейри, пахло дымом невысоких походных костров.

Подняв руку, я сказала:

— Я первая из отряда Рубезаля.

Все уставившиеся на меня фейри были мужчинами и выглядели куда более неотесанными, чем фейри из группы Руби. Их волосы свисали спутанными прядями, в которых застряли комки грязи, палочки и листья, грубо скроенная кожаная одежда была сшита вручную или скреплена обломками костей. Но они держали оружие так, будто знали, как с ним обращаться.

Я зашагала по поляне, почти не сомневаясь, что смогу их одолеть (во всяком случае, большинство из них), но чем дальше шагала, тем больше их становилось. Двадцать два фейри — и я одна.

Проклятье.

Они, наверное… дикие. Дикие фейри. Я бы не назвала их легендарными, скорее, печально известными.

Фейри всегда лучше всего проявляли себя в строго регламентированном обществе, связанные клятвами, которые сдерживали их магию. Но как только клятвы нарушались — или если их вообще не давали, — магия могла зажить собственной жизнью. Я полагала, что многие истории о диких фейри выдуманы (то же самое я сперва думала и о безумии), чтобы держать нас в узде. Но теперь передо мной было правдивое свидетельство того, к чему может привести магия, если мы не будем следовать за лидером.

Со мной никто ни разу не заговорил, и в конце концов я принялась разводить костер. У меня не было ни кремня, ни спичек, но я обнаружила слабый сгусток красной энергии глубоко под землей и призвала его на поверхность. Меня прошиб пот, когда сгусток наконец прорвался и хворост с треском вспыхнул.

— Спасибо, — пробормотала я земле и улыбнулась, увидев, что трава вокруг костра стала вдвое выше.

Подбросив в огонь еще хвороста, я устроилась на бревне там, где могла вытянуть ноги и впитать тепло костра.

Бегать посреди ночи нелегко, но нужно тренироваться при каждой возможности. А поскольку нас так мало, а фейри дворов так много, бег входил в навыки, которыми Бродяги обязательно должны овладеть.

Спустя тридцать с лишним минут Дрейк трусцой вбежал в лагерь и оглядывался по сторонам, пока не заметил меня.

— Черт возьми, как ты это сделала? — ровным голосом спросил он.

— Ты про бег? Все дело в практике, — ответила я. — Восемь лет тренировок, помнишь?

— Нет, на том холме… Ты как будто не касалась ногами земли.

Он плюхнулся рядом со мной на бревно и положил руку мне на спину. Чтобы я могла опереться на него, если захочу?

Не успела я ответить, как два келпи втащили огромные фургоны на поляну. Похоже, они обогнули холм, а не перевалили через его вершину. Я слышала, что эти создания очень быстроногие, и они подтвердили свою репутацию.

Руби сидел в задней части одного из фургонов, свесив ноги до заснеженной земли. Цинт с ним рядом трещала без умолку, ее руки порхали, как птицы, когда она что-то объясняла гиганту.

В течение следующего часа на поляну прибывало все больше бегунов, и, помогая обустраивать лагерь, я мысленно составляла список — кто в какой физической форме.

Мы не планировали задерживаться здесь надолго.

— Через восемь часов уходим. Предлагаю поесть и поспать — именно в таком порядке, друзья мои, — разнесся по большой поляне голос Руби. — На каждой остановке к нам будет присоединяться все больше членов нашей семьи.

Никто не роптал и не возражал.

Все ели молча. Палаток в лагере не было, мы улеглись под открытым небом — в обозримом будущем нам предстояло спать так же. Цинт была права, нас ожидали холодные десять дней, пока мы не доберемся до убежища.

Я вытащила из фургона свой спальный мешок и спальный мешок Гиацинты.

— Давай, полезай под фургон.

— Нас переедут! — пронзительно вскрикнула она.

Я легонько ее подтолкнула.

— Залезай.

Она нырнула под фургон, достаточно высокий, чтобы послужить крышей. Я последовала за подругой и развернула спальные мешки.

— По крайней мере, если пойдет снег, у нас будет укрытие.

Несмотря на холод, в лагере быстро воцарилась тишина.

Многие мужчины были измотаны бегом, я чувствовала себя немногим лучше.

Все спали, тесно прижавшись друг к другу, не прибегая к заклинаниям, чтобы согреться, — вдруг за нами наблюдают? Я считала, что это маловероятно, но не стала спорить.

Мне нужно было поспать, я хотела спать, но лежала, уставившись на темное деревянное днище фургона, чуть ли не считая проходящие минуты. Мне не давало покоя какое-то неясное чувство. Целых двадцать минут я игнорировала свою интуицию, но, наконец, прислушалась к ней, отказалась от сна, выскользнула из спального мешка и накрыла им Цинт. Та свернулась калачиком, тихо бормоча что-то во сне. Наверное, воркует со своими кексами или что-нибудь в этом роде.

Выбравшись из укрытия, я присела на корточки, оглядела лагерь и замерла. На дальней стороне поляны между деревьями скользил темный силуэт. Кто-то полупрозрачный, но не совсем невидимый. Фейри маскировался. Значит, Благой.

Не успев как следует все обдумать, я двинулась сквозь тьму и крадучись последовала за шпионом. Густые деревья помогли мне остаться незамеченной. Один раз фейри в плаще остановился, и я нырнула за гигантскую ель; затаив дыхание, выждала пятнадцать секунд и осторожно выглянула. Силуэт уже снова двигался, быстрее, чем раньше, как будто шпион понял, что кто-то висит у него на хвосте. По моим подсчетам, мы прошли милю, прежде чем закутанный в плащ фейри выскользнул из-за деревьев на поляну гораздо меньшего размера.

— Что ты нашел?

Этот голос полз, как тысячи насекомых. Тысячелистник. Гребаный Тысячелистник здесь?

— Они спят, — ответил другой голос, более мягкий.

У меня сжалось сердце, потому что этот голос я тоже узнала. Папоротник. Теперь она работает с Тысячелистником? Черт возьми, неужели она все время работала с ним? Я в этом сомневалась, и все же меня пронзила боль предательства. А я-то считала Папоротник подругой. С коротким уколом сожаления я подумала, что не надо было отдавать ей ту монету.

Я до сих пор считала, что Благой двор меня не нашел, а если нашел, еще не знает, что я примкнула к Бродягам. Может, они просто выслеживают Рубезаля и остальных? В любом случае, дела плохи.

— Значит, дурак Иоанн все-таки сказал правду, — усмехнулся Тысячелистник.

— А ты думал, он лжет? — отозвалась Папоротник.

— С этими слабаками, отбросами-изгоями, всего можно ожидать. Но у него хватило злости, чтобы предать своих и правильно указать, по какому пути они пойдут.

После недолгого молчания Папоротник спросила:

— И что теперь?

— Теперь мы их возьмем, — объявил Тысячелистник.

Тварь.

Мои руки невольно потянулись к мечам, но я не знала, сколько поблизости гвардейцев-Благих. Вдруг слишком много,