Око за око - Мария Александрова

А Евсеев, раз уж начал это дело, решил довести его до конца. Опередив Димку, который, как казалось Ярославу, наверняка сейчас давал разъяснения по поводу всего происшедшего, Ярыш в подаренном Ефимову тереме быстро смыл с себя чужую кровь, переоделся и, захватив давно уже приготовленный и лежащий под кроватью сверток, отправился подальше от того места, где было известно о деянии его рук.

Избрав для своего пути совсем другие улицы, Ярослав, не вызывая ни у кого никаких подозрений, спокойно объехал место своего преступления и, выехав за пределы Углича, направился в близлежащий лес. Отъехав ровно настолько, чтобы его нельзя было найти слишком быстро, Евсеев спешился и здесь, под сенью деревьев, надежно укрытый от чужих глаз, решил дождаться ночи, во мраке которой он собирался совершить свое последнее страшное дело.

Почти полдня просидел Ярослав прямо на траве, оперевшись спиной о ствол дерева, прокручивая в голове все с ним произошедшее, и успокоился лишь тогда, когда день стал подходить к концу. Наконец переживания этого дня дали о себе знать, к тому же проявилось то, что Ярослав выпил, и незаметно для самого себя он заснул.

Однако темной ночью, когда весь Углич был в глубоком сне, Ярослав проснулся. Евсеев сразу же пришел в себя, ни на минуту не задумываясь, что же он здесь делает и что еще собирался предпринять. Размяв затекшие в неудобной позе ноги, Ярослав умылся в поблизости текшем ручье, взял уже давно собранный сверток и пешком отправился обратно в город.

Июньская ночь была ветреной, темной и непривычно жаркой для Углича, словно нарочно предназначенной для страшного замысла Ярослава. Тревожно шумела листва, качались макушки деревьев, и на безлунном небе звезды казались ярче и крупнее, чем обычно, хотя светлее от этого не было.

Ярослав шел так тихо, что ни одна живая душа в Угличе не могла предположить, будто кто-то может бродить в столь поздний час. Дойдя до старой усадьбы Салтыковых, которая находилась по соседству с новым домом Сергея, Глебова сына, и с жильем Авдеевых, родителей когда-то милой сердцу Елены, Евсеев наконец остановился.

По всей видимости, там спали так крепко, что даже если бы Ярослав стал шуметь, никто бы не проснулся и не обратил внимание на звуки. Однако, боясь поднять на ноги всех собак, Ярослав все-таки решил забраться в усадьбу с той стороны, где их не должно было быть.

Благополучно перебравшись за забор, Евсеев оказался позади конюшни, и в это мгновение ему вспомнилось, как когда-то, незадолго перед тем, как покинуть Углич, тоже тайком, он пробирался позади конюшни в терем Ефимовых. От этого совпадения ему почему-то стало легко, и Ярослав понял, что, как и в прошлый раз, удача ему улыбнется, и он доведет задуманное до конца.

Появление во дворе чужака почему-то не было обнаружено, и ничто не мешало Евсееву без помех добраться к сеновалу, развернуть тот самый сверток и вынуть огниво…

Ветреная ночь сделала свое дело, и не успел Евсеев оглянуться, как пылали уже все дворовые постройки. Собаки, испугавшись огня и жалобно завывая, сбились в той части двора, куда огонь еще не дошел, и ничто не помешало Ярославу, прихватив неширокое, но длинное бревно, пробраться к главному входу в дом.

Немного помучившись, Ярослав все-таки добился желаемого: уперев один конец бревна в землю, а другой — в дверь, он сделал так, что никто уже не мог выйти из дома. Вскоре огонь перекинулся на жилую часть усадьбы, потом изнутри послышалась какая-то возня и тут же в дверь стали дубасить и напирать со всей силы. Однако она упорно не хотела поддаваться, и, видя, что все старания находившихся внутри напрасны, Евсеев с чувством наконец исполненного, хотя и неприятного, но необходимого дела покинул двор Салтыковых.

Огонь распространялся быстро, и, как того и ожидал Ярослав, следом за усадьбой Глеба загорелась и новая усадьба Сергея и Елены, и усадьба Авдеевых, однако на этот раз Евсеев не стал подпирать дверь. «Пусть живет, изменница, — подумал он. — Только пусть теперь мучается так же, как и я, оставшись и без семьи, и без родни, и без денег, и без крова над головой».

Уйдя подальше от жилищ своих врагов и с пригорка наблюдая за пожаром, Ярослав и не догадывался, что не в своем доме была этой ночью Елена. Оба тела Салтыковых: и отца, и сына, привезли почему-то в усадьбу Сергея, и без того впечатлительная Елена чуть не тронулась умом при виде этого зрелища. Старший сын Салтыкова, боясь за свояченицу, решил не оставлять ее в доме, где лежали бездыханные, покрытые кровью тела ее мужа и свекра, и, не долго думая, увел Елену к себе, в старую усадьбу Салтыковых.

И вот сейчас, в то самое время, пока Евсеев взирал на столбы огня и дыма, а после долгих, но тщетных попыток вышибить дверь задыхались от угара и виновные, и неповинные в горестях Ярослава, женщина, некогда чуть не ставшая его женой и славившаяся по всему Угличу своей красотой, объятая пламенем, погибала самой мучительной смертью — сгорала заживо.

Пока в тяжком раздумье Ярослав стоял на пригорке, пожар охватил довольно большую часть Углича, и уже нельзя было понять, где именно находится дом Салтыкова. Однако судя по прошедшему времени и той скорости, с которой загорались другие дома, Евсеев догадался, что вся усадьба должна уже выгореть.

Там, куда глядел Ярослав, ночное небо озарила еще одна вспышка, и, словно ей в ответ, на руке Ярослава, ослепляя, обжигая глаза неимоверно ярким огнем, вспыхнул темный камушек в том самом перстеньке, который когда-то ознаменовал первую победу Евсеева над судьбой.

Ярыш, мгновенно прищурив глаза, даже вскрикнул от боли и неожиданности, но, открыв их через какой-то краткий миг, не увидел ничего странного. Пытаясь поймать отраженный свет горящих домов, Ярослав долго вглядывался в перстенек, но глубины округлого камня оставались такими же черными, как эта безлунная ночь перед пожарищем…

Евсеев, наверное, еще долго бы стоял на пригорке и взирал на полыхавшие вокруг него заборы, дома, сеновалы, конюшни, как вдруг, словно ужаленный, сорвался с места, направляясь туда, в такое пекло, что во рту стало липко и вдыхаемый воздух казался раскаленным.

«Димка!» — в такт ударам его сердца звучала в голове Ярослава одна единственная мысль, и страшно было оттого, что из-за его глупости сейчас может лишиться жизни один единственный человек, судьба которого для Евсеева еще не была безразлична.

Ведь это там, в новом доме Димки, где так весело начинался вчерашний день, сейчас ярко полыхало, и, зная, что после обильных возлияний его друг спал особенно крепко и у него еще нет челяди, можно было предположить самое худшее.

Словно обретя крылья, несся Ярослав по освещенным пожаром улицам Углича, пока наконец не показался тот самый домик, который Евсеев купил в подарок своему другу. Как и предполагал Ярыш, дом уже занимался, однако пламя не охватило даже его половины.

«Слава Богу! Успел!» — только и подумал Ярослав, и мигом вбежал внутрь по добротно слаженным ступеням.

Однако дело было гораздо хуже, чем казалось Евсееву: хотя пламени внутри еще не было, дом уже наполнился плотным серым дымом и сквозь него почти ничего не было видно. Ярослав задыхался, глаза резало, но оставить начатое на полпути он уже не мог. Первым делом Евсеев метнулся туда, где, по его представлениям, хмельной Димка мог повалиться спать, но на ложе его не было.

— Димка, ты где? — на все жилище кричал Ярослав, но ответа так и не последовало.

«Может, — пришла мысль в голову Ярышу, — спасаясь от жары и мучившего похмелья, он сполз на пол?» Евсеев, ничего не видя, шаг за шагом обследовал комнату, но Димки не было и на полу. Тогда он помчался в другую комнату, и все повторилось заново.

Обойдя уже почти весь терем, Ярослав со слезами на глазах звал Димку, боясь, что тот, потеряв сознание, лежит где-нибудь совсем рядом, обыскивал каждый уголок в надежде найти своего друга, но по-прежнему так и не мог его обнаружить. Забыв про все на свете, Евсеев в конце концов кинулся в ту часть дома, которая уже пылала.

Однако узнать, спасся ли Димка или погиб в этом своими же собственными руками созданном пожаре Ярышу так и не удалось: огромное горящее бревно, сорвавшись откуда-то сверху, всей своей тяжестью повалилось на Евсеева.

Одновременно тысячи самых разных мыслей зароились в голове Ярослава, мириадами разноцветных огней рассыпался огонек, вновь вспыхнувший в злополучном перстеньке, и в краткий предсмертный миг потомку великих варягов показалось, что кто-то злорадно рассмеялся ему прямо в глаза, на которые наваливалась всепоглощающая тьма…