Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова

сидят вон за тем столиком. — Показала пальцем. — Вам открыть? Бокалы я принесу.

Герман и Аркадий смотрели на бутылку с каменными лицами. Подавшись вперед, Нора прочитала на этикетке «Chablis Grand Gru».

— Ого! Кажется, это очень дорогое вино.

— Да, — мрачно произнес Герман. — И здесь такого не купишь. Он привез его с собой.

— Специально для тебя?

— Это одно из моих любимых вин. Он знает. — Герман поднял глаза на официантку. — Отнесите назад. Мы не можем принять.

— Как скажете.

Несколько минут протекли в гробовом молчании. Вокруг ели, пили, разговаривали, смеялись, заказывали еду, расплачивались, двигали стулья, ходили в туалет, словом, делали все то, что обычно делают люди в кафе и ресторанах, а столик, за которым сидели Герман, Аркадий и Нора, словно бы выпал в другое измерение или оказался под невидимым колпаком. Колпак, пузырь… Он лопнул, когда проворные руки официантки собрали пустые тарелки и ее же звонкий голос профессионально-доброжелательно вопросил:

— Кофе? Чай? Мороженое?

— Кофе, пожалуйста, — очнулся Аркадий. — Всем, да.

Едва она успела отойти, как прозвучал другой вопрос:

— Позвольте к вам присоединиться? Мадам… господа…

Разумеется, это был он. Андрей свет Яковлевич. Собственной персоной. Улыбаясь уголками тонких бесцветных губ, он стоял возле их стола, держась рукой за спинку свободного стула, и смотрел на Аркадия. Можно было не сомневаться в том, что биографию Аркадия Петровича Шадрина он выучил наизусть. Аркадий отвечал ему не менее пристальным взглядом.

Норе пришлось сделать над собой усилие, чтобы просто посмотреть на этого человека, а не вцепиться ему в горло, бешеной фурией перемахнув через стол. Так вот ты каков. Лицо, над которым явно потрудились пластические хирурги. Довольно привлекательное, надо признать. Разве что подбородок чуть мелковат, чего не скажешь про Леонида. Должно быть, подбородок царь Леонид взял от матери. Нора знала, что мать Леонида — в прошлом знаменитая модель, женщина редкой красоты.

Аркадий, кажется, тоже заметил известные признаки отчаянной борьбы с возрастными изменениями — в глазах его промелькнула едва уловимая тень насмешки.

— Присаживайтесь, Андрей Яковлевич.

Тот отодвинул стул и сел, привычным жестом расстегнув пуговицу пиджака.

— Вы можете заказать себе кофе, — тем же бесстрастным тоном продолжил Аркадий, не спуская глаз его с лица, — но платить за него будете сами.

— Я могу заплатить за всех.

— За всех вы заплатите в другом месте, — процедила Нора.

— Простите? — повернулся к ней Андрей Кольцов.

Она покачала головой.

— Нет. Не прощу.

Протянув руку, Герман накрыл ее пальцы своими, ласково сжал. Тогда только большой человек, владелец заводов-газет-пароходов, позволил себе взглянуть на него. И сколько же ярости, боли и смятения было в этом взгляде!

— Вот она, жизнь-то, как поворачивается, — тихо проговорил Герман.

Бледный, с запавшими щеками, коротко постриженными темными волосами и холодными зелеными глазами под росчерком черных бровей, он был очень хорош.

— Возвращайтесь в Москву, — голос Андрея Кольцова упал почти до шепота. — Все будет хорошо, обещаю. Я дам тебе работу, предоставлю отдельное жилье. — Увидев, что Герман качает головой, он на мгновение запнулся. Рефлекторным движением смял угол скатерти. — Мы наделали много ошибок. И я, и ты, и Леонид. Я предлагаю забыть все плохое и попробовать еще раз.

Аркадий кашлянул, глядя в свою чашку.

— Забыть все плохое, — задумчиво повторил Герман. — Знаешь, Яковлевич, иногда мне кажется, что ты не в своем уме.

— Просто он не привык слышать «нет», — пояснил Аркадий, сделав маленький глоток кофе и осторожно поставив чашку обратно на блюдце. — Как все люди с деньгами.

Дорогой костюм, дорогие часы, золотые кольца с камнями на пальцах обеих рук. Особенно кольца. Нора невольно передернулась. Еще бы в нос себе вставил кольцо, урод. Ей не удавалось отделаться от мысли, что вот эти руки, эти пальцы сжимали рукоятку плети, оставившей на теле Германа раны, следы которых можно было разглядеть и теперь.

Меня приковали за руки к решетке садовой ограды и подвергли процедуре, старой как мир.

Наручниками? Слово «приковали» вроде бы подразумевает именно это. Кованое или чугунное ограждение, над которым потрудился приглашенный дизайнер вроде Германа… наручники, как в полицейских боевиках, охватывающие узкие запястья… Нарисованная ее воображением картина была и страшной, и непристойной, и чудовищно эротичной. Когда сама она позапрошлой ночью угощала Германа ремнем, это было своеобразным ритуалом очищения: она перечеркивала деяние Андрея Кольцова, как мог бы поступить мужчина, овладев женщиной по любви после совершенного над ней другим мужчиной насилия.

— Вы правы, — вымолвил Андрей Кольцов, и получилось, будто он подтвердил мысли Норы, хотя на самом деле, конечно, слова Аркадия. — И если уж вы так хорошо понимаете меня, Аркадий Петрович, может быть, мы с вами договоримся? Герман, при всех своих достоинствах, крайне строптив. С ним сложно иметь дело.

— Что вы можете мне предложить? — спросил Аркадий.

Норе показалось, что маневр Кольцова его развеселил.

— Благополучие и процветание, доктор. Благополучие и процветание.

— Вы полагаете, я не в состоянии обеспечить себе это без вашего участия?

— Вы можете потерять все, что имеете, Аркадий Петрович, а можете сохранить и преумножить.

— В самом деле?

— Для того, чтобы потерять, вам нужно продолжать вести себя так, как вы вели себя до сих пор, то есть, предоставлять стол и кров Герману Вербицкому и вместе с ним укрывать от меня моего сына Леонида. А для того, чтобы сохранить и преумножить, нужно всего навсего лишить обоих молодцов вашего покровительства. Вы меня понимаете? Не делать для них больше ничего.

— Я понимаю вас, господин Кольцов. На этот счет можете не беспокоиться.

— Так на чем порешим?

Вот тут стало заметно, как важен ему ответ на вопрос. В голосе появилось дребезжание слишком туго натянутой струны. И даже чуть дрогнула рука, в которой он держал чайную ложечку.

— Ваш сын Леонид уже совершеннолетний. Он сам выбрал для себя место и дело. И чувствует себя вполне счастливым, уверяю вас.

— Батрачить на монахов, — скривился Кольцов, — тоже мне, счастье.

Слева от себя Нора услышала фырканье, скосила глаза и увидела, что Герман трясется от смеха.

— Что это было, Андрей? Угрозы? — Он двинул свой стул чуть назад и откинулся на спинку, положив ногу на ногу. Покачал головой. — Ты точно не в своем уме.

Кольцов злобно уставился на него.

— Я прямо слышу, как ты скрипишь мозгами, придумывая достойный ответ. — Герман зевнул. — Не трудись. Чувство юмора у тебя всегда было хреновое.

Тот вновь повернулся к Аркадию. На его разглаженном омолаживающими процедурами лице выступили красные пятна.

— Без вашей помощи, Аркадий Петрович, они долго не протянут. Отдайте мне эту парочку — и ваша жизнь станет прекрасной, как сказка. Я об этом позабочусь.

— А если