Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова

рядом с ним. Рядом или вокруг… заполняя все помещение. Бессмысленно было задаваться вопросом, дружелюбно она настроена или нет, к тому же Герман вполне допускал, что его попросту глючит из-за раны.

Рана. Кровь.

Его окатило догадкой, точно огнем. Помогая себе ногтями и зубами, он принялся разматывать бинты. Размотав, аккуратно сложил на тумбочке, повернулся лицом к окну и вытянул перед собой правую руку, на предплечье которой темнел маленький багровый кратер. В первую минуту боль так резко усилилась, что ему пришлось до скрежета стиснуть зубы. Но вскоре рука от локтя до самых кончиков пальцев онемела, утратила чувствительность, как если бы он сунул ее в морозилку. Бросив короткий взгляд «со стороны» на самого себя — стоящего в полуголом виде посреди убогого номера гостиницы для паломников, расположеннной на вершине горы самого дикого, самого труднодоступного острова Соловецкого архипелага, и подставляющего руку невидимому демону, чтобы тот смог вдоволь напиться крови, — Герман подумал, не сходит ли он с ума, но тут же прогнал эту опасную мысль.

Пил кто его кровь или не пил, но мало помалу Герман вошел в состояние глубокого транса, из которого был выдернут Аркадием, не на шутку перепуганным.

«Что или кто тут был… было… короче, что здесь произошло? — взволнованно спросил Аркадий, глядя то на его безвольно повисшую раненую руку, то на лежащие в стороне бинты. — Ты сам снял повязку?»

«Да».

Герман тоже посмотрел на свою руку. По тыльной стороне ладони ползла тоненькая красная струйка. Свежая кровь из раны, которой уже полагалось закрыться.

«Зачем?»

«Я не помню. Наверное, что-то приснилось. — Герман покачал головой. — Не помню… А ты? Почему ты здесь? Я кричал?»

«Нет, ты не кричал. Я проснулся и решил заглянуть к тебе и Сашке, проверить, в порядке ли вы. Сашка спал, а ты…» — Аркадий развел руками.

«Слушай, — после паузы заговорил Герман, — ты веришь в переселение душ?»

«Что?» — брови Аркадия поползли вверх.

«Ну, в реинкарнацию, в прошлые жизни или как это называется».

«Нет. Я думал, что и ты не веришь».

«Я тоже так думал».

«А теперь?»

«Теперь мне в голову лезет всякая хрень. Может, у меня шизофрения? Или нервный срыв? Или обыкновенный жар?»

Слегка нахмурившись, Аркадий потрогал его влажный лоб да так и не смог заставить себя убрать руку. С какой-то отчаянной жадностью провел пальцами по лицу Германа, через бровь к виску… ниже, ниже, от скулы к подбородку… еще ниже… обхватил за шею и замер, пристально глядя ему в глаза.

«Ты скучаешь по ней?» — пробормотал Герман.

«По ней?..» — вопросительно повторил Аркадий.

«По Регине».

«Да. — Он еще раз прикоснулся ко лбу Германа. — Жара у тебя нет».

Они смотрели друг на друга в упор, не мигая.

«Давай наложим тебе повязку. И оденься, пожалуйста. Тут холод собачий».

Тогда только Герман обнаружил, что ужасно замерз. И припомнил еще одну странную деталь. Точнее, осознал. Все это время — от момента, когда он ощутил присутствие в номере кого-то или чего-то постороннего, и до момента, когда появился Аркадий, — по закрытому помещению гулял ветер. Не сильные порывы, но такие, какие невозможно было объяснить наличием щелей между рамами и под дверью.

11

Длинные сильные пальцы метателя ножей стиснули ее грудь, и Нора издала вопль разъяренной Деметры, изнасилованной Зевсом. Да, молодой негодник, возомнивший себя богом, буквально изнасиловал ее, несмотря на легкий жар и прочие неблагоприятные факторы. Он выглядел усталым во время вечерней прогулки, но после горячего душа и перевязки, которую сделал ему доктор Шадрин, явившийся в лазарет ровно в десять вечера, как было условлено, у него открылось второе дыхание и пробудился сексуальный аппетит. У Норы же, напротив, желаний не было никаких, кроме как выспаться в спокойной обстановке. Первый раунд она с грехом пополам выдержала, чтобы Герман не подумал, что она все еще злится на него из-за Мышки (на самом деле она, конечно, злилась… так, самую малость), но когда он, чуть передохнув, снова подмял ее под себя, выразила свое возмущение довольно громко и не очень цензурно.

— Да, да, ругайся, — усмехнулся Герман. — Ты знаешь, я это люблю.

— Леська, небось, не ругалась? Послушно раздвигала ножки?

— Стерва, вот ты кто!

— Потаскун!

— Ведьма! — Он поддал жару. — Гори заживо!

И точно, она горела. Внутри нее бурлила вулканическая лава. Герман с размаху хлестал ее по ягодицам, таскал за волосы и вообще вел себя как буйный психопат. Таким агрессивным и возбужденным Нора его еще не видела. Казалось, он будет насиловать ее — страстно, грубо, ненасытно, — пока не свалится замертво.

— Прекрати! — хрипло выкрикнула она, несмотря на то, что потрясший ее оргазм был одним из лучших в ее жизни. И добавила умоляюще: — Герман, хватит… Я понимаю, что из тебя выходит напряжение последних дней, но ты абсолютно невыносим! Абсолютно! Успокойся, прошу тебя. — Тут она попыталась погладить его по голове и заработала пощечину. — Ах ты, гаденыш!

Постанывая от боли в раненой руке, он обхватил ее за бедра, наполовину стащил с кровати и ткнул кулаком в затылок, так что она почувствовала себя тряпичной куклой, которую перевесили через ширму театральной сцены.

— Ревнивая сучка, — нашептывал Герман. — Чертова собственница. Получай!

Нескончаемое извержение в бездонные глубины, бешеная пульсация, одуряющее наслаждение… дикость, злость и восторг.

— Я жива? — прошептала она чуть погодя, очнувшись на краю кровати. Услышала дыхание лежащего рядом Германа, увидела дерзкую ухмылку на бледном лице. — Герман.

— Что?

— Свинья ты паршивая!

Он зевнул.

— Неужели?

Провел пальцами по внутренней стороне ее бедер и, продолжая ухмыляться, вымазал липкими соками ее губы и щеки.

— Ты моя красотка.

Ну, это уж слишком!

Спрыгнув с кровати, она выдернула из джинсов паршивца черный кожаный ремень и этим сложенным вдвое ремнем прошлась, для начала не очень сильно, по его худощавой спине.

— Вот это да, — усмехнулся Герман, глядя на нее весело поблескивающими глазами. — Вот это поворот.

Он сказал, что строптивый щенок вроде меня заслуживает только одного…

Наконец-то! Наконец она позволила себе это. Из горла ее вырвался громкий ликующий крик. Ну держись, топ-модель!

— Дорогая, ты прекрасна, — скалил зубы Герман. — У тебя сперма течет по ногам. Ты в курсе? Ах, что за зрелище! Ты прекрасна.

Она приостановилась на минутку, чтобы отбросить со лба прядь волос. Окинула его восхищенным взглядом.

— Ты тоже. — Расхохоталась во весь голос. — Почему я не делала этого раньше?

Лежащий ничком в позе насмешливой покорности Герман казался мифологическим персонажем, пришельцем из какого-нибудь Лориэна. Забинтованное предплечье подчеркивало его уязвимость, но выражение лица и