Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес

Буэна-Висте либеральные батальоны генерала Де ла Росы сильно поредели, и город остался без защиты. Когда в водах бухты появилась канонерка «Просперо Пинсон» с вражескими силами на борту, Де ла Роса понял, что проиграл. Командовавший канонеркой генерал Игнасио Фольяко пригрозил обстрелять город, а также французское поселение «Кристоф Коломб» – последнее представляло собой самую легкую мишень. Де ла Роса на угрозы не поддался. «С моей стороны ни одного выстрела не будет, – передал он врагу. – Сами решайте, с каким лицом вы войдете в расстрелянный вами город». Но прежде чем Фольяко успел воплотить свою угрозу в жизнь, Де ла Росе нанесли визит четыре капитана – два американца, англичанин и француз, – взявшие на себя роль посредников с тем, чтобы избежать возможного урона для железной дороги. У них имелось предложение, и Де ла Роса его принял. Английский крейсер «Трибюн» стал местом переговоров Де ла Росы и Фольяко, а через пять дней на «Мариэтте» Де ла Роса встретился уже с генералом Альбаном, командующим силами консерваторов на Перешейке и получившим красноречивое прозвище «Бешеный». В присутствии капитана судна Фрэнсиса Делано, а также капитана «Айовы» Томаса Перри, генерал Де ла Роса подписал акт капитуляции. Еще до заката отряд с «Просперо Пинсона» высадился в колонском порту, занял мэрию и распространил консерваторские листовки. В этот оккупированный город и направлялся одиннадцать месяцев спустя Анатолио Кальдерон.

До путей он добрался незадолго до полуночи. Между Ла-Чоррерой и первым мостом над водами Гатуна набрел на деревушку из десяти лачуг, чьи соломенные крыши почти что касались травы, и там, прицелившись из винтовки в лицо какой-то женщине, заставил ее мужа (надо было полагать, что мужа) отдать ему хлопковую рубашку, составлявшую, по-видимому, все имущество бедняги. Рубашку он надел вместо форменной солдатской куртки на девяти пуговицах. После чего дождался утреннего поезда перед мостом, прячась за остовом брошенной землечерпалки. Завидев поезд, он побежал, ловко запрыгнул в последний товарный вагон и немедленно выбросил в воду фетровую шляпу, которая могла его выдать. Лежа на спине, на трехстах гроздьях бананов, Анатолио видел, как перед его взором проплывает небо Перешейка, вездесущие ветки гуацум, кроны кокоболо, полные разноцветных птиц, и теплый ветер ясного дня трепал его гладкие волосы и забирался под рубашку, и дружеское постукивание состава убаюкивало, а не пугало, и на протяжении всех трех часов пути он чувствовал такое спокойствие, так неожиданно расслабился, что уснул и ненадолго забыл об уколах страха. Разбудил его скрип вагонов: поезд поворачивал. Останавливаемся, подумал он, куда-то приехали. Он выглянул поверх бортика, и от лучезарного пейзажа бухты, от сияния полуденного солнца над водами Карибского моря у него заболели глаза, но в то же время его на миг захлестнуло счастьем. Анатолио схватил свой узелок, с трудом вскарабкался по мятым бананам и прыгнул. При падении по инерции покатился кубарем, поранился подковой, разодрал рубашку мелкими камнями и всадил занозу в большой палец левой руки, но все это его не огорчило, поскольку он наконец добрался до места назначения. Теперь оставалось только найти, где переночевать, а утром, как полноправный пассажир или заяц, он начнет новую жизнь.

Он находился на склонах горы Маунт-Хоуп, совсем близко (хотя этого, скорее всего, не знал) от четырех тысяч могил, где лежали рабочие, умершие в первые дни строительства железной дороги, почти полувеком ранее. Анатолио собирался дождаться темноты, чтобы пойти в город, но шестичасовые москиты заставили его передумать. В наступавших сумерках он уже направлялся к северу; по правую руку от него лежали остатки французского канала, по левую – бухта Лимон. Вокруг лежали сплошные пустыри, и Анатолио был уверен, что никто его здесь не увидит, потому что ни один консерватор не сунется в эти места – от долгих дождей на них наползла земля, некогда вырытая из котлована, – без особого приказа. После долгих часов пути сапоги его начали пованивать, и болотистая местность дела не улучшала. Срочно нужно было найти сухой пятачок, чтобы снять сапоги и вычистить их изнутри тряпкой, потому что между пораженных грибком пальцев ног у него уже чесалось. Рубашка пахла бананами и мхом, по́том бывшего владельца и мокрой землей, по которой прокатился Анатолио. Черно-серые клетчатые штаны, предмет насмешек однополчан, начинали невыносимо смердеть мочой, будто принадлежали буйному коту, а не бедному описавшемуся студенту. Анатолио отвлекся на невероятное богатство собственных запахов и вдруг увидел, что окружен темными домами.

Первым его порывом было заскочить на ближайшее крыльцо и спрятаться под сваями, но тут он понял, что место (похожее на район Колона, только ведь Колон лежал дальше к северу) заброшенное. Он вытянулся в полный рост и беззаботно зашагал по единственной грязной улице, выбрал наугад дом и проник внутрь. В темноте обошел его, хлопая по стенам, не нашел ни еды, ни воды, ни одеял, ни одежды, зато услышал какое-то движение на дощатом полу – возможно, мимо пробегала крыса, – и в голове тут же зароились мысли о змеях или скорпионах, которые могли укусить его, если он пристроится тут поспать. И тогда, выйдя на улицу, он увидел свет в окошке, домов за десять. Он поднял голову: да, вот столбы, вот провода – невероятно, но электричество все еще работает. Анатолио насторожился, но и почувствовал облегчение. По крайней мере один дом обитаемый. Он покрепче ухватил винтовку. Поднялся на крыльцо. Там висел гамак, а входная дверь была открыта. Он отодвинул москитную сетку. Увидел роскошную мебель, полку с книгами и стопкой газет, застекленный шкаф, полный чистых бокалов, и услышал два женских голоса, перемежаемых позвякиванием тонкой посуды. По ним он дошел до кухни и понял, что ошибся: женщина была всего одна (белая, но одетая как негритянка), и она пела на непонятном языке. При виде него она выпустила из рук горшок, в котором тушилось жаркое, называемое в Панаме «вдовец», и Анатолио забрызгало выплеснувшейся рыбой, картошкой, овощами. Но сама женщина не двинулась с места: она смотрела на него черными глазами и не произносила ни слова. Анатолио объяснил, что не хочет причинять ей вреда, но ему нужно переночевать в ее доме, а еще нужна одежда, еда и все имеющиеся деньги. Она кивнула, будто прекрасно понимала его нужды, и все вроде бы шло хорошо, пока Анатолио не отвел на секунду взгляд, и тут она подхватила обеими руками юбку, открыв на миг бледные икры, и бросилась к двери. Анатолио ощутил мимолетную жалость, но подумал, что в случае поимки его так и так расстреляют. Он поднял винтовку, выстрелил; пуля пробила женщине спину на