Здесь водятся бесы - Снежана Каримова

были не мшистые, а вполне себе человеческие. – Я не знаю, чего хочу, и боюсь этой новой жизни, к которой ты меня толкаешь. Ведь в ней я тоже буду одинока. Я не знаю, стоит ли мне ловить этих лярв. Ведь я даже в лесу не бывала, только однажды, в раннем детстве. А тут меня кидают в море и говорят: «Плыви – это твой дом!»

Бесёна раздраженно заурчала.

– Не в море, а в лес! Да что вы все такие робкие, сами не знаете, чего хотите! Я вот точно знаю, чего хочу, но никак не могу это получить! И мне-то никто не помогает!

По щекам Бесёны поползли крупные слезы. Цвета удивленно посмотрела на нее:

– Ты что, плачешь?

– Конечно нет! – ответила Бесёна, всхлипывая. – У меня же нет тела! Я изображаю плач, чтобы ты поняла мои чувства!

Цвета промолчала. На самом деле она кое о чем хотела рассказать Бесёне, но поняла, что сейчас не время. А хотелось ей поведать о бабушке. Что Глафира приходит каждый день, заботится о теле, вливает в рот чайный квас, укутывает одеялом, хоть Цвета и не чувствует холода. А еще разговаривает с ней.

Иногда Глафира рассказывает что-то из жизни, иногда читает книги или газеты, типа «Дачной», а иногда начинает рассуждать: «Ты мне дорога, внученька. Я должна бы тебя избегать, как все люди. Но нет. Может, потому что я знахарка. Я тоже не такая, как они, да еще и с бесом связана. Я-то буду поближе к тебе, чем твоя мама Вера, ведь это я служила бабке-шептунье, чтобы заполучить семечко. Но если б я знала, что ты украденный ребенок, то никогда бы на это не пошла. Прости меня!.. Я издалека наблюдала, как ты растешь. Просто боялась, что бесы тебя отнимут, что я приведу их за собой, если мы будем видеться… Так и случилось. Бес нашел тебя в моем доме. Сколько я ни остерегалась, а от судьбы уйти не смогла. Напрасно держалась поодаль. А может, если бы я не избегала тебя, говорила бы с тобой по душам, то все сложилось бы по-другому. Ты не была бы такой одинокой. Не знаю, отличаются ли нити любви от настоящих нитей связи, но, сама знаешь, ты держалась. А потом я обидела тебя…»

Цвете хотелось ответить, что она больше не сердится на бабушку, но губы ее не слушались.

Если она начнет питаться лярвами и избавится от человеческой оболочки, то сможет уйти в лес, к семье. Но кто ее семья?

Наверное, сейчас это бабушка.

А еще у Цветы появилась Бесёна. И вот она пожаловала безо всяких договоров. Просто навестить.

Получается, что Цвета – лебедь, который хочет остаться с утками?

– Вернуться в лес – твоя единственная надежда выжить, – повторила в который раз Бесёна, перестав лить крокодильи слезы.

– Выбора мне не дано, – обреченно вздохнула Цвета.

– Но ты же как-то пыталась остаться в лесу, – заметила Бесёна.

– В тот единственный раз? Я не помню ту прогулку, ведь была совсем маленькой, не помню, почему хотела остаться. Знаешь, мне кажется, что я просто тогда заблудилась, как обычный человеческий ребенок. А бабушка напридумывала себе со страху.

Бесёна фыркнула.

– Дюймовочке в стране эльфов дали красивое имя и нацепили крылья, и она осталась, потому что просто не знала свой народ. Но это было не ее место.

– Кажется, мне пора уже жить не сказками, а своей головой, – пробормотала Цвета.

Бесёна вспылила и закружила вокруг дивана, пытаясь поймать взгляд подменыша, но та упорно отворачивалась.

– Ты больше не можешь притворяться человеком! Здесь, в сердечном домике, ты выглядишь как девушка, но твое тело уже совсем другое. Тебе надо есть лярв! И вернуться в лес!

Цвета молчала. Бесёна хотела сесть рядом с ней, но опасливо покосилась на диванные ростки.

– Ты умираешь, – тихо, но твердо произнесла она.

– Я подожду еще немного, а потом попробую поохотиться, – прошептала Цвета.

Бесёна раздраженно заскрипела зубами.

– Какая же ты упрямая! Если не хочешь помогать себе, то и я умываю руки! Пока!

Она сердито хлопнула дверью сердечного домика, после чего вылетела из заброшки и устремилась к Тихому Омуту, домой. Но в голове у нее крутились мысли, не давая покоя.

Цвета – дух, подменыш, запертый в теле. Чтобы тело жило, ему надо есть человеческую пищу. Чтобы жил дух, ему надо ловить иногда лярв…

Решение вертелось где-то рядом, но словно мыльный пузырь: вроде вот он, а тронешь – и нет ничего.

Бесёна снова подумала о тех травинках на диване в сердечном домике.

Кошки ближе к духам, чем к душам. Они поддерживают тело пищей, едят лярв, у них нет нитей связи, они не «пришивают» себя к телу. Они «вьют гнезда». Это позволяет внутренним кошкам выходить на охоту за одноклеточными чувствами. Потому-то кошки так много спят.

Бесёна на полпути зависла в воздухе. Она видела лярв в сердечном домике Цветы, а еще видела нити души. И Цвета их тоже видела.

Подменыш пила чайный квас с растворенными в нем нитями связи. И это поддерживало в ней жизнь.

Бесёна никогда не задумывалась о том, что даст Цвете поцелуй любви, за которым та тоже гонялась. Она привычно считала, что поцелуй пришьет подменыша к телу. А если он должен был не пришить ее, а угнездить? Видно, изначально, в чреве человеческой матери, заколдованный знахаркой дух стал расти неправильно, не как положено семечку. Да и нет у лесных духов тел, они же все-таки не кошки.

Но подменыш развивалась, как душа, обрастала нитями – недолговечными, теперь засыхающими. Смог бы поцелуй любви помочь? Нити связи, растворенные в комбуче, смогли… План сработал, немного не так, как ожидала Бесёна, но сработал.

Цвета, значит, тоже могла есть нити связи. Есть и растить собственные.

Бесёна машинально сунула руку в карман, но вспомнила, что уже сама съела мерцающий клубок. Она тряхнула головой, прогоняя непрошеные рассуждения. Это всего лишь теория. Нечего забивать голову проблемами Цветы. Если та хочет сидеть на диване и грустить, кто Бесёна такая, чтобы ей мешать?

А вот собственный запас нитей стоит пополнить.

Глава 30

Тьму нужно прогонять

17 октября

Ночка возвращался от Русалки, когда позвонил отец.

– Привет! Как дела?

– Нормально, – дежурно ответил Ночка.

– Как Маленькая?

– Без устали потрошит шкафы. Потрошитель, – вот и он тоже вслед за друзьями стал так называть свою маму.

– О, смотрю, настроение у тебя приподнятое! – обрадовался Князев-отец. – Шутки шутишь!

Ночка промолчал.

– Она жалуется, что ты