Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

Как она умудрилась заснуть прямо среди белого дня, когда так ярко светит солнце, разливая свои лучи по этой небольшой лесной полянке, куда после поломки сумели ляхи оттащить на руках возок? И как она не распознала, не проснулась, когда рядом лег Владислав? Когда он успел вернуться к ней, ведь уходил проверять, как чинят возок, нарубив ей еловых лап, чтобы мягче было сидеть на этой твердой как камень земле? Сказался, видать, ее недосып за последние дни, ведь почти каждую ночь она проводила вне возка, рядом с ляшским паном.

Нет, не с ляшским паном. С Владиславом. С Владеком…

Ксения сорвала травинку и, поддаваясь шалости, что неожиданно пришла на ум, коснулась ею щеки Владислава. Сначала совсем легко, едва касаясь кожи его щеки, а после — уже смелее провела, вдоль линии скулы. Он отмахнулся от травинки, как она недавно отгоняла назойливую мошку, и Ксения прикусила губу, чтобы не рассмеяться. А потом убрала травинку в сторонку. Владеку нужно было отдохнуть, ведь это она может поспать днем в возке, пока тот трясется по дорожным колдобинам. Он же вынужден провести весь день в седле, до самого ночлега не урвав даже немного времени на сон. Не удавалось ему поспать и во время дневной стоянки, ведь она была столь коротка. Их переходы дневные так удлинились, будто ляхи стремились быстрее прийти куда-то.

Или убежать от кого-то, подумала Ксения. Она давно заметила, как долог их путь, будто они вокруг стольного града идут уже несколько кругов. Какими окольными дорогами везет ее Владислав, а главное, куда держит путь их небольшой отряд?

Она взглянула на Владислава, который в этот момент вдруг зашевелился обеспокоенно, и потеряла ход своих мыслей. Как впрочем, и всегда, когда смотрела на него, когда была к нему так близко. За прошедшие седмицы не было ночи, которую они провели бы раздельно друг от друга. Столько было оговорено за эти короткие летние ночи! Ксения сама удивлялась, насколько сумела открыться этому человеку, рассказала ему многое, что знала только она сама и ее верная Марфута. Но только одного она так и не поведала Владиславу — о тех годах, что она провела в вотчине Северского. Она не хотела рассказывать ему о них, не желала видеть в его глазах жалость к себе. Да еще не хотела видеть ту ненависть, что всякий раз вспыхивала в них при упоминании имени ее мужа.

Да и сам Владислав предпочитал не говорить о нем. Он рассказал ей многое из своего детства и юности: о том, как обучался в монастырской школе и о нравах, царивших там, как часто бывал порот за свои проказы монахами или читал молитвы, стоя голыми коленями на бобах.

— Меня именно школа приучила к выносливости, не иначе, — поведал ей Владислав. — А еще к аскетичности, ведь с тех пор я так неприхотлив к удобствам и пышности. Но все же добже, что меня забрал отец из школы. Не думаю, что из меня вышел бы отменный бискуп {1}. Вот мой дядя — тот истинный бискуп, настоящий слуга Церкви, а у меня чересчур шальная голова для того.

Ксения узнала, что у Владислава есть еще средний брат Юзеф, от первого брака отца, что проживает в данный момент в Заславском замке вместе со своей женой Патрисией (Патрысей, как назвал ее Владислав), а старший брат Станислав погиб почти два десятка лет назад при первом походе пана Замойского в Молдавию. Он тогда-то и рассказал ей о дяде по отцовской линии — епископе католической церкви, обладающем большой властью, будто магнатской.

— Иногда мне кажется, что дядя Сикстус так высоко поднялся, чтобы доказать своей родне, что он далеко не шестой в нашем роде {2}. Это из латинского языка имя, — пояснил Владислав, видя, что Ксения не понимает его. — Язык, на котором мы пишем документы и книги, язык нашей Библии.

— А разве не проще написать грамоты на том наречии, на котором речь ведешь? — удивилась Ксения. — Тогда и другого учить не надо.

Владислав тогда рассмеялся в ответ, прижимая ее еще крепче к себе, чувствуя в душе какую-то странную легкость от ее наивности.

Ксения обернулась, вздрогнув, на дружный вскрик ляхов позади нее, когда они, раскачав возок, перевернули его и положили на бок для починки, а потом быстро вернулась глазами к лицу Владислава, опасаясь, что ратники прервали его сон произведенным шумом. Но нет — шляхтич по-прежнему крепко спал, только повернулся немного на еловых лапах. При этом жупан Владислава и рубаха под ним слегка распахнулись, обнажая крепкую шею и верхнюю часть его груди, и Ксения едва обуздала свой невольный порыв протянуть пальцы и коснуться загорелой кожи в вырезе. Она уже знала каждую впадину, каждый бугор его мышц на плечах и груди, знала запах его кожи. Ведь они не только разговаривали ночами.

Сначала Владислав неожиданно начинал целовать ее, прервав их беседу на полуслове. Нежно и легко касаясь губами ее рта, тут же открывавшегося под ними, словно в приглашении. А потом в ход шли его руки, обнимая ее, крепко прижимая к себе, вдавливая ее в свое тело. И она сама спустя миг обхватывала его руками, отвечала на его поцелуи.

Иногда на этом все и заканчивалось — поцелуи становились все короче, все легче, и они затихали, останавливались, слишком уставшие за день для продолжения. Просто лежали, сплетясь в тесном объятии, под звездным небом и наблюдали, как они подмигивают им с вышины. Молча, ведь слова стали им и не так уж нужны вскоре. Просто лежать рядом, замирая сердце, затаив дыхание от его близкого присутствия, и смотреть в небо…

А иногда страсть охватывала их с головой, заставляла терять голову, уноситься прочь от этого места, растворяясь в пространстве и времени. Ксении казалось тогда, что она тает, как снег по весне, под руками и губами Владислава, становясь такой податливой в его объятиях, уступая его власти, его напору.

Она отринула за эти дни от себя все мысли о том, что ждет ее, когда их путь подойдет к концу, ей просто не хотелось думать об этом. Она искренне наслаждалась моментами, что наполняли каждую ночь, наслаждалась тем, как сладко замирает сердце внутри, едва его темные глаза так пристально и долго смотрят в ее очи. Оттого-то ей и хотелось думать, что их столь длинный путь вызван только тем, что Владислав так же не хочет расставаться с ней, как и она сама того не желает.

Ксения поднялась на ноги, ощущая легкое покалывание в затекших при неудобной позе ногах. Она знала, что надо немного походить, чтобы это неприятное чувство ушло, с сожалением направилась прочь от их импровизированного ложа с Владиславом, боясь разбудить его, если будет прогуливаться подле. Сначала она дошла до возка, у которого уже убрали сломанную ось, обстругивали подходящий по размеру длинный сук, что принесли из леса.

— Скоро готово будет, панна, — улыбнулся ей молодой лях, едва ли старше ее на несколько лет. — Побежит еще лепше прежнего!

Ксения улыбнулась ему в ответ, немало не смущаясь тем, что он обратился к ней. За последние седмицы она успела узнать не только Владислава и его дядьку, но многих из почета шляхтича. Как-то незаметно ушла настороженность и страх перед этими ратниками, не стало натянутости меж ними, уступая место внимательности и почету с их стороны.

Ксения не знала, было ли это связано с тем, что сам Владислав не относился к ней более, как пленнице, а как гостье, невольной спутнице в пути, или это шло от чистого сердца от пахоликов. Не будут ли они ненавидеть ее, коли прикажет их пан? И поднимут ли руку на нее, коли он прикажет? Ксения не хотела думать о том. Пока же ляхи были предупредительны по отношению к ней, выказывая ей должное уважение ее положению знатной женщины, даже иногда чересчур демонстрируя свою ненавязчивую услужливость, что неизменно вызывало недовольство со стороны Владислава. Ксения видела, как тот хмурит лоб всякий раз при этом, но ничего не говорит пахоликам, ведь условленных границ почтения те никогда не пересекали.

— Где Марфута? — Ксения оглянулась по сторонам, но своей служанки не заметила. Как и Ежи, что обычно был неизменно поблизости от боярыни, наблюдая за ней из-под своих седых бровей.