Крысиная башня - Наталья Лебедева

Иринке стало страшно. Жизни ее ничто не угрожало, боли Вадим не причинял, но он отнял у нее свободу. Насилие над телом невозможно было прекратить. Иринка хотела поменять позу, но он злобно шикнул:

— Да лежи ты тихо, твою мать.

Ужас заставил Иринку сжаться, и от этого следующее движение Вадима причинило ей боль. Она вскрикнула и толкнула его в грудь, но ладонь соскользнула и попала по горлу. Вадим занес руку, чтобы ударить в ответ.

Мельник одним прыжком пересек комнату и сдернул его с кровати. Тот упал с дробным стуком, будто весь состоял из множества острых углов. Иринка всхлипнула и села. В ее глазах стояли слезы, рука шарила по дивану в поисках одеяла, чтобы прикрыть обнаженное тело.

Мельник задыхался, пытаясь подавить гнев. Но крыса уже не пряталась, она покинула башню и требовала отмщения. Мельнику почти удалось загнать ее обратно, как вдруг за спиной у него возник крепкий, мускулистый человек с тупыми глазами и бычьим наклоном головы. Он положил ладони Мельнику на плечи и спросил:

— Ты че?

Мельник развернулся и ударил в тяжелую челюсть, чувствуя, как лопается на костяшках кожа. Парень тут же ударил в ответ, так что у Мельника потемнело в глазах. Удар был профессиональный, боксерский. Всего день назад Мельник ничего не смог бы с ним поделать. Только Мельника уже не было. Его место заняла крыса, страшная своим гневом и тем, что действовала не думая. Мельник был слеп, как ярость, он бил до тех пор, пока противник не упал на пол. Ему было жарко, в голове царила божественная, спасительная пустота: никаких голосов — только глухие звуки ударов. Кричали женщины. Слова одной из них Мельник разбирал:

— Убьешь! Убьешь! Остановись, улым, убьешь!

Он остановился, потому что страх навредить Айсылу был сильнее крысы. Тварь, смирившись, села на задние лапки и начала приводить в порядок всклокоченную, окровавленную шерсть. В ее красных глазах читалось одобрение.

Мельник увидел боксера, скорчившегося на полу. Руками он закрывал голову, на старых ржаво-оранжевых досках темнели капли крови. У себя на локте Мельник почувствовал чей-то вес: в него вцепилась Айсылу. Вадима не было там, куда Мельник его бросил. Он отполз за диван и теперь стоял, прижавшись к стене и держа Иринку за волосы. Ею он прикрывал свое голое, беспомощное тело, будто в него собирались стрелять. Иринкины ноги балансировали на выгнутой подушке дивана.

Мельник пошел вперед. Вадим трясся так, что дрожь его была отчетливо видна. Когда Мельник подошел ближе, Вадим резко толкнул Иринку прочь от себя, будто хотел попасть ею в пугающего противника, и она упала, путаясь ногами в мягкой, несвежей простыне. Мельник бросился вперед, но не успел подхватить. Иринка ударилась бедром о край дивана, выставила вперед руку, и рука подвернулась, когда вес всего тела лег на нее. Вадим пулей вылетел из комнаты, Мельник услышал, как хлопнула входная дверь. Иринка лежала на полу молча, широко распахнув глаза, и держалась за вывихнутое плечо. Айсылу подбежала к ней, наложила руки на больное место и вполголоса заговорила:

— Девочка моя, родная моя, ты не бойся. Хворь — я могу. Сейчас подлечу тебя, девочка моя.

Айсылу помогла Иринке сесть, нахмурилась, глядя на Мельника, и жестом показала, чтобы он придержал Иринку за голые плечи.

— Вправить надо руку, — объяснила Айсылу. — Ты не бойся. Я умею-то хорошо. И больно не будет. Нашептала я тебе от боли.

Мельник хотел возразить, что он не любит дотрагиваться до людей, особенно — до женщин, но не мог отказаться, потому что Иринке было страшно и больно. Мельник сделал, как велела Айсылу. Она резко дернула, спина Иринки уперлась в сильные руки Мельника. Спина была теплая, живая, от мягкой кожи приятно и призывно пахло. Мельник прикрыл глаза, борясь с накатившим желанием. Оно было острое, как тонкая проволока, и перерезало его живот под ребрами.

Айсылу набросила на Иринку одеяло и подошла к избитому парню, который трясся и всхлипывал в углу комнаты.

— Чшшш… — сказала она, голос у нее был сиплый и слабый, как будто ей было не пятьдесят, а на сорок лет больше. — Помогу тебе, боль сниму, хворь сниму, не виноват ты: другу хотел помочь, защитить его. Это правильно было. Зачем наказывать тебя? Сейчас полегче тебе будет. Чшшш… Только ты уж в следующий раз не бей без разбору, ладно?

Парень на полу судорожно кивал, все еще не отнимая от головы испачканных кровью рук. Иринку начала бить нервная дрожь. Крыса в темной башне пищала, и писк ее был похож на издевательский, торжествующий смех. Костяшки разбитой от ударов руки ныли, наливался кровью синяк на скуле. Но Мельнику нравилось чувствовать себя победителем, это было неожиданно и непривычно.

Когда Айсылу закончила с парнем, они с Мельником помогли Иринке одеться. Тело ее было ватным от страха, рука слушалась плохо, так что они были вынуждены обращаться с ней как с куклой. Мельник дотрагивался До обнаженного тела, стараясь не думать о том, что делает. Он смотрел на Айсылу и видел, как она устала. Ее пальцы плохо справлялись с застежками и пуговицами, на лбу выступила испарина.

Потом оказалось, что Иринка не может идти. Мельник подхватил ее на руки, прижал к себе, почувствовал на шее ее легкое дыхание. Запах волос, таких близких от его лица, пьянил его.

Он менялся, начинал по-новому смотреть на мир, и изменения ему нравились.

Пиха плакал, глядя, как из-под моста достают обгоревшее тело Фреда. Это был его друг, его надежный товарищ, часть его самого — мощная, внушающая уверенность, дающая власть над миром. Фред подарил Пихе ощущение полноты жизни, помогал убивать людей, прикрывал своим мощным корпусом. И вот теперь — умер.

— Один ехал? — спросил Пиху инспектор ГИБДД, останавливаясь рядом и закуривая сигарету.

— Один, — кивнул головой тот.

— В кузове что?

— Порожняком шел.

— Эй! — вдруг крикнули инспектору те, кто был совсем рядом с Фредом. — Гля!

Инспектор бросился туда, швырнув только что зажженную сигарету на обочину:

— Что там у вас?

— Кажись, труп…

Сердце Пихи сжалось: он вспомнил о мертвеце. Конечно, он же был там, когда начался пожар, он помог Пихе выбраться, а сам вспыхнул факелом, когда загорелась и оплавилась пластиковая кабина Фреда. Пиха совсем забыл про него — наверное, потому, что в глубине души не верил в реальность его существования.

— Не оборачивайся, — сказал голос за его плечом. — Смотри куда смотришь, делай вид, что меня тут нет. У меня мало времени. Ты понимаешь, что дела твои плохи?

— Понимаю, — ответил Пиха и сглотнул. Ему было очень страшно. Впервые в жизни угроза тюрьмы обозначилась перед ним так отчетливо. Он не представлял, как будет жить в грязной камере, в холодных стенах, как сможет вытерпеть грубое обращение преступников и конвойных. Он испугался, что его будут бить, и, возможно, даже убьют. А его совершенно не за что было убивать, он не сделал в жизни ничего плохого, ведь мертвец был уже мертвецом, когда познакомился с Борей.