Книга о друзьях - Генри Миллер

Тогда несколько гостей-французов поспешили уйти. Вскоре все уже прощались и один за другим исчезали за дверью. Я остался с нашей хозяюшкой один. Я видел, что она пьяна, и не хотел потом отвечать за то, что может случиться, поэтому быстро распрощался к ней и поднялся к себе. Теперь молодая особа была не просто возмущена провалом вечеринки, но еще и лично оскорблена. Когда я начал подниматься по лестнице, она схватила несколько пустых стаканов и принялась швырять их в меня. Я продолжал подниматься не оборачиваясь. Это ее совсем уж взбесило — в меня полетели десятки стаканов, разбиваясь о каменные ступеньки.

Затем почти на целый час восстановилась тишина. Я лег спать. Вдруг я услышал, что девица зовет меня по имени. Я открыл дверь и обнаружил ее внизу, она собиралась подниматься ко мне.

— Тут все в битом стекле! — крикнул я.

— Плевать, — был ответ.

Она поднялась ко мне прямо по стеклу, босиком. Ноги ее кровоточили. Разумеется, я обмыл ее ступни и приложил все усилия, чтобы остановить кровотечение. Она все еще была мрачна.

— Что на вас нашло? — спросил я.

— Это все вы! — ответила она. — Это вы подстрекали Райхеля! Вы же знаете, что он меня любит, вы это специально…

С этим я поспорить никак не мог. Все, что я мог сделать в этой ситуации, так это перевязать ей ноги и пригласить ее разделить со мной постель.

Да воспримет добрый читатель весь этот рассказ о битом стекле как прелюдию к рождественской пассакалии, которую я собираюсь сейчас продолжить…

Мы оставили Райхеля, Фреда и вашего покорного слугу за мизерным количеством спиртного, которое Райхель разделил на три одинаковые порции.

Во время того утреннего разговора — а точнее, воспоминаний, — мне вдруг пришло в голову, как и всегда, когда речь заходила о прошлом, что у Фреда как будто никогда не было юности: или же он полностью ее забыл, или же она канула где-то в темных тайниках истории. Тогда как я не только в этом случае, но всегда, когда представлялась такая возможность, был страшно рад перебрать в памяти кучу фактов из моего детства между пятью и десятью годами, прошедшего в моем старом добром районе.

Но вернемся в то Рождество 193… года. Утренний визит, затем сонный день, Фред, заглянувший ко мне в четыре, чтобы узнать, не раздобыл ли я каким-нибудь чудом еды.

— Извини, Джоуи, не повезло. Придется потуже затянуть ремни.

Затем, приблизительно через час, чудо все же случилось. В пять пополудни раздался стук в дверь. Я пошел открывать и обнаружил на пороге прелестную пару — мужчину и женщину неопределенного возраста, — прибывшую только что из Англии с искренней надеждой провести часть рождественского дня с Генри Миллером, чьи книги они обожают. Я едва успел представить им своего приятеля, как мне тут же пришло в голову честно обрисовать им нашу плачевную ситуацию — на мели, ни капли спиртного, ни кусочка еды в закромах.

— Деньги у вас есть? — спросил я грубо.

Деньги, разумеется, были, а их обладатели так и светились от счастья перед перспективой пойти раздобыть нам жратвы.

Какое чудо! Мы благословили божьих посланцев и объяснили им, где купить еду.

Они вернулись через полчаса с кучей всякой всячины — там были жареный цыпленок, овощи, фрукты, вина, ликеры, сигареты. Ребята ничего не забыли. Женщина, назовем ее Пэт, тут же отправилась на кухню и взялась за ужин. Ее супруг, неизвестный писатель, помогал нам накрыть на стол, параллельно обсуждая с нами книги. Я вскоре обнаружил, что он знаком с моими любимцами — Сандраром, Максом Жакобом и французскими художниками — Браком, Матиссом, Боннаром.

Фред тем временем помогал Пэт с едой. Казалось, что у них там завязался оживленный разговор. Позже он рассказал мне, что она призналась ему, что сама пишет стихи, «немножко сумасшедшие», потому что совсем недавно вышла из лечебницы для душевнобольных. Вот уж милые британцы на нас свалились!

Через некоторое время мы уселись за стол и принялись поглощать привезенные hors d’œuvres[43], включая céleri rémoulade[44]. За столом мы все узнали, кто такая эта светловолосая женщина. Она была поэтессой, известной, конечно, не в каждом английском доме, но по крайней мере в кругах поэтов и душевнобольных. За столом их взаимопонимание с Фредом (который сидел напротив) только усилилось. Я никогда еще не видел своего приятеля одновременно таким сияющим и спокойным. Он цитировал немецких и французских поэтов, а она читала свои стихи — очень хорошие и современные. И вовсе не сумасшедшие! Такая смесь холодности и страсти, сдержанности и развязности, имманентности и постоянства, ночных поллюций… Они купили великолепные вина, а на десерт пошли арманьяк, «Шартрез» и прочее. Настоящий пир!

В середине вечера Пэт вдруг встает, обходит стол, подходит в Фреду и целует его — долгим, теплым поцелуем. Альф тогда тоже отодвигает стул и вдруг, не говоря ни слова, берет ее за руку и ведет в мою спальню. Там, как я узнал позже, он быстро, но качественно ей вставил — так по крайней мере он это описал. Через несколько минут они возвращаются с самыми безразличными лицами и занимают свои места за столом.

Дальнейший вечер проходит под знаками поэзии и пения. Я не мог не заметить бросающейся в глаза близости между этими двумя. Может быть, ее недавнее пребывание в психушке напомнило Фреду о его собственном опыте во время войны? Наверное, между последовавшими событиями нет связи, но интересно, что вскоре после этой встречи Фред отправился в Англию на постоянное место жительства, стал британским подданным, а когда началась война, поступил в британские саперные части (кажется, это так называлось).

Через полчаса после того, как англичане ушли, мы двое все еще сидели за столом. Со своего места Фред мог видеть окно, выходящее на мой балкон. Оно было маленьким, но достаточного размера, чтобы увидеть сквозь него луну. Вдруг он посмотрел в окно и издал пронзительный крик. Убывающая луна (три четверти) глядела в маленькое окно — похожая на сыр с откусанным боком.

Фред вскочил на ноги и убежал в другую часть комнаты, объясняя это, как всегда, тем, что вид луны его нервирует. Он был очень похож на истеричную бабу. Я предложил еще выпить, но он сказал, что ему хватит, схватил свой берет и ушел.

Я остался один на один с грязной посудой и мусором. Квартира была засрана до неприличия. В своем возбуждении я совершенно забыл, что на следующее утро должна прийти femme de ménage, и, слоняясь по квартире, начал убираться, бормоча себе что-то под нос, вспоминая картины из моего детства, затем игру на фортепьяно в доме моей возлюбленной и ее любимые мелодии. В своих фантазиях я вставал с табурета, нежно целовал ее, затем запускал руку ей под платье, прямо в горячее, пульсирующее лоно. Дальше я не разрешал себе заходить. Неожиданно в этот момент я подумал о своих старых друзьях и знакомых из нашего района в Нью-Йорке.

— С Рождеством, миссис Рейнольдс! — кричал я. — С Рождеством, мистер Рэмзей, вы, старый козел! С Рождеством, мистер Пиросса, пусть ваши бананы созревают медленнее! К чертям Иисуса! И Деву Марию! И Будду Гаутаму туда же! Да здравствует мир во всем мире с нейтронной и водородной бомбой! Да здравствует триппер! Да здравствует сифилис, брат Сатаны! Когда ты влюблен, ты должен крушить все направо и налево! Долгой жизни мусорщикам и дворникам! Да здравствует вечное безумие! Новый день пришел, и он будет хуже, чем предыдущий! Проживите свою жизнь! Прячьтесь! Возьмите же свою сестру, мать, тетю, кузину! Не оставляйте камня на камне от прошлого! Выметите все вон! Чудное, чистое истребление! Розы, розы, розы напоминают мне о тебе, дорогая… К чертям вас всех! Сама земля отвергает вас! Сам Сатана не подаст вам руки! Херувим отворачивает от вас свое личико! Вы превращаетесь в ничто, не оставив после себя и тени воспоминания! Вы ничто! Та-дам!

Во время войны мы с Фредом переписывались. Я узнал, что он собирается написать книгу обо мне и о нашей дружбе. Он сообщил, что хотел бы навестить меня в Биг-Суре и пожить со мной пару месяцев, если только я смогу его удобно устроить. Я тогда был женат на Ив Макклюр. Дети мои жили гораздо южнее со своей матерью и ее новым мужем, хотя это новое положение им не очень-то нравилось. Тони, моему сыну, приходилось особенно тяжело. Я звонил ему раз в неделю и вскоре заметил, что он предпочитает отвечать мне односложно — «да», «может быть», «нет» и все в таком духе. Это делало меня несчастным.

Так или иначе скоро начались каникулы, которые дети должны были провести со мной и с Ив.

Фред к тому времени уже приехал и начал входить в подробности нашей жизни. Никогда не забуду выражение удивления и восторга на его лице, когда мы отвезли его в Монтеррей, в магазин. Как всегда, мы остановились перекусить у прилавка, где продавали гамбургеры. Не думаю, чтобы Фред раньше ел или хотя бы видел гамбургер. На лице его появилось то ликующее выражение, с каким дети по телевизору пытаются одолеть чудовищного размера бутерброд.