Книга о друзьях - Генри Миллер

Не желая навязываться своему кумиру, Сандрар беспечно подошел к де Гурмону так, что мог коснуться его, тоже наклонился над парапетом и уставился в Сену. Ему очень хотелось заговорить с де Гурмоном, но он был слишком стеснителен, чтобы представиться. Поэтому он начал говорить с собственным отражением в воде, но о вещах, которые, как ему казалось, должны были заинтересовать его кумира и дать ему понять, что разговор идет о нем самом. Думаю, он заговорил об авторах, про которых де Гурмон писал в своей не очень известной книге о латинских писателях. Не помню, ответил ли ему что-нибудь де Гурмон, но по крайней мере он не ушел. Этот случай хорошо характеризует Сандрара. Искатель приключений, он в то же время был одним из самых чутких и чувствительных людей, каких я вообще встречал.

Вечер продолжался самым приятным образом, наполненный рассказами Сандрара, тогда как мы с Фредом слушали, разинув рты, не в силах оторваться. Наконец Сандрар объявил, что проголодался, и осведомился, не захотим ли мы поужинать с ним. Он сказал, что знает один прекрасный скромный ресторан на Монмартре, где у Пикассо и Макса Жакоба когда-то была студия. Если не ошибаюсь, это было на улице Делябесс.

Чтобы мы легче согласились на его приглашение, он соврал нам, что как раз утром получил чек от одного из своих издателей.

На улице за углом мы поймали такси. Ресторан действительно оказался маленьким и очень уютным, его бар был уже полностью оккупирован группкой шлюх. Казалось, что Сандрар хорошо знаком не только с владельцем ресторана, но и с девушками. Первое, что он сделал, когда мы сели, — заказал un coup de champagne pour les jeunes filles en fleurs[39] (пародируя Пруста), добавив громко со стаканом в руке, что вот они и есть настоящие представители Франции. Это тут же создало гениальную атмосферу.

Когда пришло время ужинать, мы с Фредом предложили разрезать ему бифштекс. Он вежливо отказался, сказав, что это обычно делает для него официант. Через несколько минут он уже стоял, демонстрируя нам, что может добраться до любой части тела своей левой единственной рукой. (Впрочем, разрезать собственный бифштекс однорукий поэт все равно бы не сумел.) С другой стороны, прекрасно известно, что он водил свой «бугатти» не только в оживленном Париже, но и по джунглям Амазонки. Именно там, среди охотников, он научился этому трюку — доставать до любых частей тела одной левой рукой. Он сказал, что это спасло ему жизнь, поскольку аборигены сочли это умение довольно забавным.

Странно, но фамильярность с проститутками у бара ничуть не отразилась на его респектабельности. Человек, потерявший правую руку, будучи легионером, и человек, который в анкете на вопрос «Что вы больше всего цените в женщинах?» отвечал: «Невинность», был одним и тем же лицом.

Итак, мы наслаждались прекрасной едой, возможно, специально приготовленной для известного поэта и его друзей, и чудесным вином. Это был королевский праздник, и мы с Фредом быстро опьянели.

Когда Сандрар предложил отправиться по барам на grands boulevards de Montmartre[40], Фред под каким-то предлогом отказался. (Он сделал это из деликатности, чтобы не злоупотреблять щедростью Сандрара.) Мне же пришлось пойти с Сандраром, потому что он к тому времени уже записал меня к себе в лучшие друзья. Очень часто в наших разговорах он отмечал параллелизм в наших с ним судьбах до Первой мировой войны. Он любил вспоминать при мне, что и сам побыл бродягой и попрошайкой в Нью-Йорке, что ненавидит работу, что его единственная страсть — чтение и тому подобное.

Мы начали наше турне по барам. Везде нас моментально узнавали владельцы, бармены и clientèle[41]. Хотя Сандрар старался быть для меня «своим в доску», я заметил, что он все же предпочитает белое вино (обычно «Мерсо») коньяку и «Перно».

В одном баре, где у стойки сидела группа проституток, он расстегнул блузку у ближайшей к нему девицы, обнажил ей одну грудь и сказал мне:

— Regarde-moi са! C’est beau, n’est-ce pas?[42] Он особенно настаивал на том, чтобы я поближе рассмотрел ее прекрасные соски цвета спелого винограда. Все это он делал из простого желания повеселиться, а не из грубого выпендрежа. Девицы его знали и, кажется, почитали как известного писателя, хотя я сомневаюсь, что они когда-либо держали в руках его книги.

Около четырех утра мне удалось вырваться, сказав (и это была правда), что мне нужно пойти на Центральный почтамт, чтобы мое письмо попало на один из быстрейших океанских лайнеров, идущих в Нью-Йорк.

Незабываемый вечер! К сожалению, неповторимый!

Но вернемся к моему дружку. Альф, Джоуи, Фред… «Проворности одиннадцати» Жоржа Куртелина. Мне всегда хотелось поговорить с Фредом об этой книге, но я так этого и не сделал. Есть некоторые английские и французские писатели, о которых он никогда не упоминал, хотя был очень начитан.

Еще о двух персонажах, о которых я пока не сказал ни слова, — Хансе Райхель, художник, и Бетти Райан, девушка с нижнего этажа. Одним рождественским утром Фред и Райхель пришли ко мне одновременно. Хотя всем нам было глубоко насрать на Рождество Христово, мы все же чувствовали, что это достаточный повод, чтобы устроить маленькое празднество. Как это часто бывает, осталось у нас только немного белого вина. Мы разыскали все бутылки, оставшиеся от предыдущих вечеров у меня, и выстроили их на столе в единый строй. Так ничего и не найдя, Райхель предложил разлить оставшееся белое вино по трем стаканчикам — маленьким, как наперстки. Так мы и сделали, произнесли тост и, приступив к разговору, старались потягивать вино помаленьку из наших крохотных рюмок.

Почему-то эта процедура напомнила Райхелю о днях, проведенных им во французском лагере для интернированных. (Ему пришлось бежать из Германии, поскольку его обвиняли в укрывательстве драматурга-коммуниста Эрнста Толлера.) В общем, в лагере, когда порции становились совсем скудными или вовсе не выдавались, он надевал передник и притворялся официантом, подходил к каждому заключенному и спрашивал, чего тот желает. (Предварительно он выдавал воображаемый список блюд, от которого у всех рты наполнялись слюной.) Райхель изобразил нам некоторые тогдашние свои ужимки — как и Фред, он был прирожденным клоуном, и нам очень нравились его представления. После этого он заговорил о своей дружбе с Полом Клее, художником, в подражании которому его всегда обвиняли. Но те, кто был хорошо знаком с работами обоих, никогда бы не позволили себе таких утверждений. Тем не менее Райхелю доставляло удовольствие рассказывать нам в своей неповторимой манере (мешая английский, французский и немецкий), сколько у них двоих было общего. Если верить ему, они были прямо-таки братьями. Насколько я помню, много лет спустя Райхель рассказал нам, что они не только одинаково мыслили и рисовали, но оба играли на скрипке и, кроме того, влюбились в двух сестер.

— Как по-вашему, мы могли в такой ситуации рисовать по-разному? — добавлял он. — Да мы были просто близнецами.

Случилось так, что прямо подо мной жила девушка, тоже художница, которая страстно восхищалась живописью Райхеля, а тот в свою очередь испытывал некоторые чувства к этой девушке. Короче, они состояли в тайной любовной связи. Девушка была не только ангельски хороша и очень чувственна, но еще и весьма эксцентрична. Она предпочитала находиться в компании мужчин, а не женщин.

Однажды вечером она пригласила к себе не то пятнадцать, не то даже двадцать знакомых мужчин на маленький банкет. В добавление к богатому выбору вина она выставила на стол коньяк, «Шартрез» и всякую прочую выпивку. Ужин проходил прекрасно, пока Райхель не хлебнул лишнего, что неизменно превращало его в невыносимо вздорного и задиристого типа. Райхель всегда подозревал меня в грязных намерениях по отношению к его девице, и, честно говоря, это было не так уж далеко от истины. И поэтому в грубой немецкой манере он понес несусветную чушь. Ткнув пальцем в одну из самых известных своих акварелей, висящую на стене, он заявил, что она для него ничего не значит и что он может так же легко уничтожить ее, как и создал. По какой-то необъяснимой причине я тоже пребывал в дьявольски задиристом настроении и поэтому начал дразнить его. В конце концов, поднявшись из-за стола, я прошел к обсуждаемой картине, положил на нее руку и предложил ему уничтожить ее перед всеми. Я действительно верил, что он на это способен, но, к моему удивлению, он отказался и, схватив полный стакан вина, метнул его в противоположную стену. После этого наша хозяйка не на шутку встревожилась. Райхель, публично униженный, потребовал еще более крепкого питья и разразился бранью.

Тогда несколько гостей-французов поспешили уйти. Вскоре все уже прощались и один за другим исчезали за дверью. Я остался с нашей хозяюшкой один. Я видел, что она пьяна, и не хотел потом отвечать за то, что может случиться, поэтому быстро распрощался к ней и поднялся к себе. Теперь молодая особа была не просто возмущена провалом вечеринки, но еще и лично оскорблена. Когда я начал подниматься по лестнице, она схватила несколько пустых стаканов и принялась швырять их в меня. Я продолжал подниматься не оборачиваясь. Это ее совсем уж взбесило — в меня полетели десятки стаканов, разбиваясь о каменные ступеньки.